зимний рынок - ооооооооооооооооо - оооооо - 3219

ЗИМНИЙ РЫНОК
залепуха-нескладуха

Зима. Крестьянин не ворует.
На рынке яблоки торгует,
В компот их класть рекомендует,
Ну, а у рыночных ворот
Толпится грамотный народ,
В асфальт колотит сапогами,
Трясёт карманными деньгами,
Смеётся, курит, что-то пьёт,
Но деньгам точный счёт ведёт.

Вот спекулянты в стороне
Толкут гогулину в мешке,
И по умеренной цене
Шарашат дурня по башке.
Брюнет усатый третий год
Продукты с юга продаёт,
С акцентом песенку поёт:
«Друзья, купите мандарины,
Подходи армяне и грузины,
Подходите, пожалейте, сироту вы подогрейте,
Посмотрите: вот я без машины!»

Он дышит на руки свои,
Мигает: дива, подойди,
Мол, здесь не так, как в магазине.
А продавец кооператива,
Похожий на конец Босфорского пролива,
Застыл, как мумия, за столиком
И наблюдает за алкоголиком,
Который чешет пьяный нос,
Стреляет мелочь на вино.
Курортник рыжий с модной сумкой
Кричит ему, срывая голос,
Торговец мёрзнет, но молчит,
Он думает про аппетит,
Поедет есть сегодня в «Колос»,
Где обедают цеховики,
И выпьет с горя и тоски.
Обнимет Веру и Надежду,
Потом нырнёт в свою одежду,
И вновь дежурить будет он,
Включив в машине магнитофон.

А рядом рыба золотится,
Там, где шашлычная коптится.
Купив рыбёшки килограмм,
Мужик спешит глотнуть сто грамм,
Глотает даже не кривится
(У нас в этом отношении столица).
Он ищет на глазах у всех
От службы пакостной утех.
В конторе служит он поэтом,
Весьма значительным при этом,
Но от начальства матюки
Складывать приходится в стихи.
Нам всем его, конечно, жаль,
Но не великая печаль,
Коли поэтом верно служишь,
Ходить не можешь на руках
И рукоблудствовать в стихах,
Учись на согнутых ходить,
Чтобы себе не навредить.
А, впрочем, это лишь картинка,
Весьма противная притом,
Когда мусорная корзинка
Испражняется стихом.

Горянки рядом трусят пряжу,
И серебристая коза,
Лупя нелепые глаза,
Блеёт на весь честной базар,
Хваля молочный свой товар.

С автомобилем инвалид
Брелком ключей своих бренчит
И мужику с мешком картошки
Пять пальцев кажет осторожно.
А тот в ответ кувалду фигу,
Мол, обойдусь без перемигу.
Водителя багровое лицо,
Как в мастерской  у кузнецов,
Всю хитрость мира отражает,
Но лейтенант не обижает,
В рядах слесарных проходя,
Леркодержатель забирает –
Не нравится – пойдёт со мной –
Но хрыч слесарный за спиной
Ему приделывает рожки
(Хотя в душе скребутся кошки),
А весь отъявленный народ,
С утра не бравший в рот и крошки,
Хохочет, будто над собакой,
Стащившей у тётки бутерброд.

А там щенков пуговоглазых
Толкает интеллигентная зараза,
По сорока берёт рублей
И соблазняет так детей.

Старик с седою бородою
И в шапке с красною звездою
С щеглами клетки продаёт,
Беззубым ртом почти поёт,
Неся толпе то чушь, то блажь.
Безрукий рядышком алкаш
Талантливо углём рисует
И без оплаты быть рискует,
Махая пьяной головой,
Воняя жёлтою мочой.

А Маня-Шапочка проходит,
Своих клиентов не находит.
Озябла дырочка в колготках
«Не угостят ли меня водкой?»
Но водка быстро дорожает,
Никто её не награждает,
Лишь долговязый паренёк,
Почёсывая свой пенёк,
Пристать к  Манере не решится,
Возможно, триппера боится.

Там дальше, прямо у хозмага
Валяется промасленная бумага,
На шатком ящичке сидит
Радон Радоныч. Он знаменит
Тем, что кончает век прекрасный
С прозваньем «купец красный».

Но начинается облава,
Цыган, торговок, наркоманов,
Владельцев слишком широких карманов
Хватают слева, сзади, справа.
В автобус жёлтый ведут.
Они в автобусе тихо ждут,
Пока паспорта их заберут
И оформят протокол.

Лишь цыган, вольный, как сокол,
В свои усы цыгарку дует,
Как будто что-то там колдует.
Радон Радоныч в старой шапке
Сидит на лавке очень шаткой
И думает тоскливо
О жизни несчастливой.
Он убегать  не успевает,
На фронте пули в ноги получил,
И будет вызван на бестолком,
Но не пойдёт, пусть вычитают
Из пенсиона штраф. Ей-ей
И так, и эдак не хватает
На месяц двадцати рублей.
Глядит на них мужик культурный
И реагирует не очень бурно:
«Опять поймали мелюзгу,
А где же здесь завмаг хозмага?»
Но люди слушают брюзгу –
Напрасна, мол, твоя отвага…

А вот в очках чернее ночи
Идёт.. пр… вр… гиперпрохвост…
Прошу прощения, не очень,
Не скажешь, а язык проглотишь,
Но ясно, что идёт прохвост.
Он от мозолей ищет жидкость,
А где мозоль у подлеца,
На языке, что жопы лижет,
Иль на заду, что лижут  снизу?
Но это тоже эпизод,
Народ идёт, считай, приличный,
Не пьёт, не курит и вперёд
Жён подчинённых не грызёт.

Полно, полно дерьма на рынке,
А вот и прыщ идёт столичный,
Идёт, дивуется на всех,
Я, мол, один здесь человек приличный,
А след идёт звезда в корзинке,
Чернея краской жутких глаз,
Ловя на задний джинс успех,
Имея в голове три цели,
Но эти цели не для тетради.
У нас вообще в почёте дяди.

В углу отель стоит колхозный,
Где в мусорнике кот  туберкулёзный
Глотает кости еле-еле.
А в номере двенадцатиместном,
Рядком рассевшись на постелях,
Спиной к соседям неизвестным,
Слюнявя пальцы, начал деньгами шелестеть,
Лохматых шапок не снимая,
Отряд небритых усатых горцев.
Они, конечно, из торговцев,
Числятся в колхозе Первомая.

Таков наш местный Дантов Ад.
К калитке подойдёшь вплотную,
Пошлёшь подальше одежду выходную,
Ату, Надежда, пошла, проваливай назад!

+++