При дворе Алого Короля

В забвении ищи упоения
Анна Г.

I. ПРОЛОГ. КРУГ, ОБРАЩЁННЫЙ ПО СПИРАЛИ В ТОЧКУ

Вся жизнь – обман,
Влекомый бренным телом.
Уйдя туда, где есть свет –
Чистая душа,
Оставлю с юмором безумца,
Непременно,
Всё то,
Что Вы привыкли славить не проша.

Убранство храма и орудия готовы,
Но время не привыкло упиваться суетой:
Часы механики и мира бешены, на взводе,
Пусть дни заточены под леность и застой.

Рисуя круг…
ох, прекратите вы дрожать!
Мой хаотичный пульс итак сжимает вены.
И страшно, и опасно исчезать,
Давить на треугольный выступ мела.

Смесь масел мирры, калгана, корицы и олив
Во избавление от крови непричастных,
Мой силуэт на «три» и «и» укроет, смыв
Единство духа из системы лживой власти.

Всё уже, по спирали ноги жгут
Мой путь по ходу стрелки часовой.
И скоро станем мы единой пустотой,
Беспечной точкой. Ноль есть Шут!

II. АЛЫЙ ПУТЬ

Вот, алый путь являет живописные картины,
Но не надейтесь и не смейте повстречать
Хоть долю правды этой алчной паутины,
Иначе Он поставит алую печать[1].

Осёдланные «усталые» дельфины,
Чья кожа мрамором веков оснащена –
Извозчики эфирных Джинов,
Скребущих лунными когтями пух небесного крыла.

Зелёным инеем очерчены уступы,
Зависшие на мёртвом,
Как смола.
И не советую вкушать те злаковые крупы.
Все ядовитые любовью.
Да им нет числа!

Душой здесь ощущаем запах тленный:
Ни звёзд, ни солнца, ни весны, - покой.
Он уморителен весьма. А воздух пенный
Предстанет упоительной игрой.

Ступайте осторожно, облака имеют слух,
И если им Ваш образ неприятен,
То бойтесь и молитесь,
Чтоб Ваш образ не потух,
Покрывшись слоем алых пряных пятен,
Как тех, кто на природу посягнул
И в образе своём же утонул!

III. АЛЫЕ МУЧЕННИКИ

III-I. СТУДЕНТ АГРИППЫ

«Ночная сторона природы»[2] не мила
Для тех, чей разум оттолкнулся от науки.
Полупрозрачная утиная скала
Не в силах в помощь протянуть тем руки.

На жёлтом камне губчатом лежит
Скелет, полураспавшийся на кальций.
И до сих пор причудливая жизнь бежит
В его костях, сжимая мерно пальцы.

То был во здравии несдержанный студент,
Дерзнувший Демона призвать, Несчастный!
Судьбе порой достаточен единственный обет.
Нарушив же его, не скрыться от напасти.

И, Вы, конечно вспомните тот день,
Когда ведомый Демоном на рыночную площадь
Мертвец оживший снова пал, и тень
Убийств Агриппу не преследовала больше[3].

III-II. БОЛОТНЫЙ ЛАБИРИНТ

И этот двор чарующим лучом залит
Периодически то резким, то разбитым,
Не освещая мрамор и гранит,
Хранящие молчанье о телах убитых.

Но нам не стоит скуку нагонять,
Страх, скаредность, унынье…
Чтить дух и сохранять
Рассудок в удивительной долине.

У стойла, чуть левее, цвета Cossack green[4]
Потёртый лабиринт
Извилистой тропою водит
Убийц-развратников, воров-мерил.
Тела их бренные на четвереньках
В судорогах сводит[5].

III-III. ПРОФЕССОР ФАУСТ

А в той конюшне едкий аромат,
И самых стойких он коробит.
И даже кони здесь не спят,
И морды яростно воротят.

Здесь Фауст жил и будет жить ещё незнамо лет,
Юродивое Мефистофелево семя.
Всё по традиции: профессора скелет
Несёт в навозной куче своё бремя.

III-IV. БЕЗГЛАВЫЙ ВИРЦ

Но, аккуратнее ступайте! Голова
Вам многое поведать сможет
О том, что чувствует и думает она,
Но осознать произошедшее не может,

Что её ссёк стальной и мрачный эшафот,
Даруя безмятежное спокойствие – забвенье:
«Такой прекрасный сон меня отныне ждёт![6]»
А в сущности мы видим только тленье.

III-V. АРОМАТ ГИППИУС

И в завершение – цветы.
Полуувядших лилий стойкий аромат[7].
Зажаты войлоком листы.
Их охраняет шелкопряд.

Лишь стоит символ слов перевернуть,
И тайные желания вспарят.
Вы не посмеете свернуть
С пути, где чаши прихоти иссохший рот поят.

IV. АЛЫЕ ЧУДЕСА СВЕТА

IV-I. МОНБЛАН

Ах, любопытство, если вовремя его не усмирить,
То сколько мест чудесных оно нам представит.
Не черноту из буден каторжных цедить,
А чистоту Монблана в памяти оставить.

Он здесь, неподалёку, метрах в ста.
Когда Вам посчастливится быть вновь
В том месте, где альпийская гора
Вершиной снежной будоражит кровь?

На этом месте сорок миллионов лет назад
Евразия, подобно молоту Гефеста,
Вонзила Африке свой тектонический свирепый ряд
В ребро и возросла аж на четыре километра.

Сегодня облик этих гор совсем не тот,
И времена осадочных пород не миновали.
Рельеф, как Прометей, сопротивляясь, всё же слёг.
Хребты с гранитной сердцевиной, повинуясь, впали.

Пусть «белая гора» чарует всех скитальцев,
Пусть склоны в ледниках щетинят свою гладь!
И это равно так, как пять надёжных пальцев
Нас призваны в неравном бое защищать.

IV-II. ЗАПАДНЫЙ ЭРГ

«Пора, пора!», - нас словно сердце убеждает.
Так сложно оторвать свой взор от белизны.
Но Южный ветер Западного Эрга приглашает
Тонуть в объятьях знойной пустоты.

Широты необъятные таинственной Сахары
Лишь зоркий глаз дразнить велят,
Где катятся огромные песчаные барханы,
Как волны Океана, поднимая пыль, шипят.

Неутомим зефир: фигуры славные ваяет.
Вот: пирамиды, мумии, орлиный глаз и фрак.
И через миг свои творенья разрушает,
Навеки оставляя жаждущим лишь прах.

И если Вы опуститесь чуть ниже горизонта
В край, где нет жизни соков – пустоту,
То протяните руку мальчику без зонта!
И он застенчиво шепнёт: «Альбер Камю»[8].

IV-III. ГАЛАПАГОССКИЙ РИФТ

Столь живописна Терра и её породы!
И влага в том колодце призвана помочь.
Студёная вода вернёт Вам чувство меры.
Но будьте бдительны! В колодце обитает ночь.

На дне кромешным мраком вскормленного рифта
Галапогосский мир на глубине в пол лье.
Там царствие двустворчатых моллюсков
Мерцающей колонией пульсирует в воде.

Их раковины – album[9],
А мякоть – coccum[10].
Чувства,
Вам их не спрятать в этой красоте.

Их провожают полчища слепых,
Отнюдь с прелестным чувством осязанья.
То крабы-привидения, у них
Невероятно развитое чувство обонянья.

По дну волочат свою суть и жизнь:
Червь-серпулид; пушистый белый одуванчик;
Прилипши к кратеру коптилки блюдечко лежит,
А вместе с ним коралл-органчик.

И кто посмеет после этого решить,
Что жизнь без света просто невозможна,
Когда Киприды страсть бурлит
Во тьме пылающих сердец на ложе?

V. АЛЫЙ ЗАМОК

Опустошение, забвение, ирония судьбы!
Нас призывает во владения усопший.
И, значит, мы, поклонники и павшие рабы,
Предавшие своё святое ложе.

(приветственная речь Алого Короля)
«Владения мои – лишь скромный уголок
На месте, где когда-то Рихард Вагнер
Давал свой музыкальный монолог
И Людвига Второго тешил в праздник».

Вокруг – дитя кристальной чистоты.
И стынет взор пред пышным рядом елей,
Укутанных в объятья нежной белизны,
Пропитанных мелодиями снегириных трелей.

А, замок! Прелесть! Нойшванштейн[11]
Над мрачными ущельями Баварских Альп.
Но разве нужен здесь Дунай иль Рейн,
Когда по жёлобу течёт вне времени Поллак.

Парят здесь башни розовеющей слоновой кости.
«Чугунной зеленью» пропитан каждый шпиль.
Готический каркас. И мрамор на помосте.
Мечта сценографа-художника, рождённая, как пыль.

Всё лучшее: баланс нервюр и аркбутанов[12];
И только камень (не какой-нибудь фахверк[13])
Является распором[14] и опорою, упрямо
Несущий службу замку вне теченья лет.

В ночи все краски алые меняют свой оттенок:
Зловеще – чёрно – ядовитый кров верхов,
И изумруд цветёт, поблёскивая в стенах,
Пропитанных мольбою зальцбургских ветров.

Балконы башен, словно выбитые зубы,
Окаймлены под дерзкий патронаж,
Как гильзы с порохом, воинственно сердиты.
Говаривают, Бог из кузни плодовитой
Для храма своего копирует муляж,

Владея силой замыслов Риделя,
Таинством Янковских ведут[15].
Оконный свод вдоль стен хранит в себе виденья:
Диковинный приют.

То два, то три стекла как зеркала блестят.
В них лебедь шею гнёт,
Тоскуя.
Лишь ветер зашумит, он спешно уплывёт.

И если Вы услышите ритмичный шёпот-звук,
Сродни тому, что мамы пели в колыбели,
То протяните руку звуку – это друг,
Чайковский упивается лелеющей капелью[16].

А выше всех хранитель-
страж-
отшельник-
богослов
Своё орудие: копьё и колокол хранящий
Зрит земли юго-западных враждующих краёв,
Укрывшись мантией под тенью мини-башни.

И, вот, две створки дерева
(планета – эллипс, два кольца – овал),
Чьё целомудрие чугун сковал
(дуга-дуга, и нижние лучи в спираль),
Скрывают певчий зал.

VI. ПЕВЧЕСКИЙ ЗАЛ

Портал о двух сторон путь Лоэнгрина[17] мерит:
В кромешной тьме алмаз ладьи его горит.
Фламинговым гранитом путь его расстелен.
Весь в мраморной печали.
В безумии по Эльзе он грустит!

Второй объём – тот отдан коронации великих:
На золотом тредужии волнистою каймой
В багряном покрывале ангел одноликий
Несёт благословение с янтарною водой.

За ним: щиты, щиты и скрещенные шпаги,
Пронизанные пиками миражные козлы,
Подъятые с болот клинки бывалой славы,
На бирюзовой глади рассыпанной лозы.

А дюжины свечей хранит центрова люстра.
В ней: в нишах по краям на каждую – слуга.
Они чтят нравы тех, чьи вековые чувства
И мысли орошают все молочные луга.

Под люстрой кафель краснотою брезжит.
А гном зелёной шапкой подбирает то тепло,
Густую бороду терзает, а затылок чешет,
Тая обиду на владычество и зло.

За ним следит всечасно, но напрасно
Святитель в балахоне стёртого сукна
И завершает барельеф прелестный,
Указывая ногтем на спасителя-Христа.

VII. ЛЕБЕДЬ СНЕЖНЫЙ

(в зал входит Алый Король)
«Я вижу, Вы устали телом,
Искусство требует терпения костей!»
Ах, дикий смех, крадущийся по стенам:
«Зал, что напротив, будет Вам милей!»
(Король уходит)

Друзья, покину Вас,
Мне личное томленье
Готовит тот Король,
Незнамо почему.

С опаской озираясь на безумца
(мне всё же уготован здесь покой)
Нелепой поступью влекусь я,
Но каждый шаг рождает злую боль.

О, гобелены, их проклятие! Душой
Здесь ощущаем гнев презренный.
Диван роскошный. Погружаюсь… предо мной
Всплывает образ пенный…

То дышит зал пурпурный. И эфир
Встаёт колонной томной подле спальни.
Пол устлан гроздьями. Гранатовый сапфир,
Как слёзы, обагряет атлас пальмы.

На чёрном блюдце с золотой каймой
Ютится птица (трепетные перья),
Чей взор отмечен добротой.
Неописуемой красы явленье!

О, лебедь снежный, что с тобой?
Я чую горькое забвенье!
В ответ лишь слёз хрустальных бой –
Застывших сожалений чудное мгновенье!

VIII. ЛИЛИТ

В полутуманной дрёме полотно играет:
Кинжал убийцы в слизистой руке,
Ступни ей черви обвивают,
Хруст черепов, растёртых по земле.

Узнал тебя,
О,
Ледяной гранит!
Царица тьмы,
Звезда смертей –
Лилит!

Чьи скулы форму чаши принимают,
Чей взор открытый тело пепелит,
Чьи плечи гордый опыт излучают,
Чей стан гармонией излит.

Чьи формы лихорадкой заражают,
Чьи ноги перо мастера пьянит,
Чьи бёдра вся античность прославляет,
А красота и нагота мертвит.

Так жутко полотно, и краски серы.
В них нет любви, и сердца, и души.
Вскипает кровь и выбелены стены…
Прочь, сон! Спасение верши!

IX. АЛЫЙ МРАК

Всё готово к столу,
Приглашайте гостей!
Целая площадь деликатесов,
И вин целый бассейн!
Будет отличное застолье
И преотменная попойка!
Чёрт возьми, стоп…
В. Бутусов, Д. Умецкий

Мой сон тревожный был разбит
(в осколках память ещё брезжит).
(слова придворного Алого Короля)
«Прошу прощенья! Стол накрыт.
Король Вам посылает вещи».
(слуга кладёт вещи и уходит)

Уютный чёрный длинный фрак,
Крахмал рубашки с кружевами серебрит…
А гобелен? На нём теперь Reichstag.
Мой подбородок гладко брит…

В том зале трапезной утехи
Король турецкой мантией обвит.
На ткани ни намёка на прорехи,
Шёлк алым пламенем разлит.

Лишь изумрудные глаза пылают.
И даже рот, и тот прикрыт.
(застольная речь Алого Короля)
«Я всё о Вас прекрасно знаю!
Пусть облик мой Вас не дивит.

Желанья тайные так сложно позабыть
И быть при жизни непричастным.
И прихоть сложно усмирить.
Беспечным быть - по сути же, несчастным.

Но я для Вас не та мораль,
Что в совесть смертным пришивает прыть.
И мне бы, право, стало жаль.
Раз чувства заставляют желчный корень пить!»

Дурной тон, прав, и жалит прямо в сердце.
Но я с утратой, право, не смирюсь.
Куда бы взгляду моему отныне деться?
На стол несвойственной материи дивлюсь.

Уставлен уголок стола двумя тарелками,
кувшином.
Но в них лишь блеет пустота.
Придворный мается с графином.

В тщедушном приступе
ко мне вдруг подступает желчь,
Та, что всю жизнь меня поила.
Мне дурно, хочется прилечь.

Но желчь повсюду
И в посуде!
И стол пропитан ею
И прислуга.

Дыханье спёрло. Я бледнею. В пустоту
Пытаюсь сделать шаг по замкнутому кругу,
Спиралью обращённому в бледнеющую мглу,
Зовя на помощь нежную подругу…

X. ЭПИЛОГ. ТОЧКА, ОБРАЩЁННАЯ В КРУГ ПО СПИРАЛИ

Вся жизнь – обман,
Влекомый бренным телом.
Уйдя туда, где есть свет –
Чистая душа,
Оставил с юмором безумца,
Непременно,
Всё то,
За что не выдать и гроша.

Убранство храма и орудия остыли,
Но время не отвыкло течь быстрей:
Часы механики и мира бешенство развили,
Пусть дни заточены отчаяньем смертей.

Потёртый круг и запах Абрамелина застыли.
Под руку Веста с Бабалон к пруду идут:
На водной глади дьяволицы начертили
Червонной точки расплывающийся круг.

11/08/2010 – 22/02/2015
Пермь – Брест – Санкт-Петербург


Примечания:
  Название поэмы позаимствовано у английской группы King Crimson, по одноимённому альбому “In the court of the Crimson King”.
  [1]"Иначе двор на Вас поставит алую печать" - по мотиву произведения Джека Лондона «Алая чума».
  [2]«Ночная сторона природы» - в 1848 г. английская писательница Кэтрин Кроу придумала этот термин для определения «тех непонятных явлений, от которых наука отмахнулась». Она считала, что учёные просто не желают и бояться вникать в то, что никак не могут объяснить.
  [3]"Убийств Агриппу не преследовала больше" - это случилось в начале XVI в. в бельгийском городе Лёвен. Однажды, когда знаменитый алхимик Корнелиус Агриппа отлучился из дома, квартировавший у него студент не смог сдержать любопытство и проник в запертые покои хозяина. Там он обнаружил книгу заклинаний и начал читать её вслух. Через мгновение в комнату ворвался демон и спросил, зачем его призвали. Объятый ужасом юноша не смог ответить и был задушен на месте. Тем временем Агриппа вернулся и, боясь, что убийство студента припишут ему, велел демону оживить его на время и увести на рыночную площадь. Там оживший покойник упал и снова умер.
  [4]Cossack green - болотный (англ.).
  [5]"Потёртый лабиринт" - лабиринт Шартрского собора во Франции служил для верующих дорогой покаяния. Кающиеся босиком или на коленях должны были пройти 150 м к центру круга, беспрестанно повторяя молитвы.
  [6]«Такой прекрасный сон меня отныне ждёт!». Бельгийский художник Жозеф Вирц был заворожен темой смерти. В 1865 г. он задумал эксперимент, желая узнать, что происходит с рассудком в момент умирания. С двумя друзьями и гипнотизёром Вирц спрятался под помостом гильотины, когда должны были казнить убийцу. Вирца загипнотизировали и попросили отождествить себя с приговорённым. Услышав приготовления к казни, Вирц стал беспокоен и умолял вывести его из состояния транса, но было уже поздно – нож опустился. Корчась в судорогах, он рассказал, что отделённая голова может думать и чувствовать, но понять, что произошло, не может. Вирц был болезненно возбуждённым, однако постепенно успокоился и продолжил описание впечатлений умирающего человека: земля будто удаляется, он чувствует, как отделяется от неё, постепенно им овладевает спокойствие, он желает забвения. «Какой прекрасный сон ожидает меня! Какая радость!» - были последние его мысли в тот момент, когда тюремный доктор приблизился к голове и констатировал смерть.
  [7]«Полуувядших лилий аромат
     Мои мечтанья легкие туманит.
     Мне лилии о смерти говорят,
     О времени, когда меня не станет». Строки стихотворения «Иди за мной» (1895) Гиппиус Зинаиды Николаевны (1869-1945), русской поэтессы и писательницы, одной из видных представителей «Серебряного века» русской культуры.
  [8]"И он застенчиво шепнёт: «Альбер Камю»" - французский писатель (1913-1960), для которого эта суровая, но завораживающая душу земля была родиной, называл бесплодные, гонимые ветром пески Большого Западного Эрга краем, «блистающим безжизненной красотой идеальной пустыни».
  [9]Album - белый (лат.).
  [10]Coccum - алый (лат.).
  [11]Замок Нойшванштейн (нем. Schlo; Neuschwanstein, буквально: «Новый лебединый утёс»). Король Людвиг поделился своими идеями о строительстве нового замка с Рихардом Вагнером в 1868 году. Первый камень в основание замка был заложен 5 сентября 1869 года. Дворец замка, ставшего излюбленной резиденцией Людвига, был готов в 1884 году. Замок украшен изнутри сценами из любимой оперы Людвига «Лоэнгрин» (Я сын Парсифаля, хранителя чаши Грааля и т. д.).
  [12]Нервюра в архитектуре (фр. nervure – жилка, прожилка) – выступающее ребро готического каркасного крестового свода. Аркбутан (фр. arc-boutant) – один из типов, используемых в церковной архитектуре контрфорсов в форме наружной полуарки, передающей горизонтальное усиление распора от сводов постройки на опорный столб и расположенной за пределами основного объёма здания.
  [13]Фахверк (нем. Fachwerk - ферма) – тип строительной конструкции, при котором несущей основой служит пространственная секция из диагональных (под различными углами) балок из древесины хвойных пород.
  [14]Распор – горизонтальная составляющая опорной реакции арки, рамы или висячей системы.
  [15]Эдуард Ридель – архитектор замка Нейшванштейн в 1869-1886 гг. Кристиан Янк, декоратор придворного театра, нарисовал проекты для замка, что объясняет мечтательный, сказочный вид здания. Эти начальные проекты были тогда переведены на архитектурные планы Эдуардом Риделем. Ведуты – живописные изображения.
  [16]Пётр Ильич Чайковский (1840-1893) – русский композитор, дирижёр, педагог, музыкально-общественный деятель, музыкальный журналист. В Германии широко распространено мнение о том, что на идею написания музыки к балету «Лебединое озеро» (1877) повлияло впечатление от Лебединого озера, находящегося в предгорьях Альп в окрестностях города Фюссена.
  [17]Лоэнгрин – герой немецких произведений о короле Артуре. Сын Парцифаля (Персиваль), он – рыцарь Святой Чаши Грааля, посланный в лодке, которую тянут лебеди, чтобы спасти деву, которая никогда не должна спрашивать о его происхождении. Его история – это версия легенды о Рыцаре Лебедя. В интерпретации Вагнера, «рыцарь с лебедем», Лоэнгрин, плывёт по реке Шельде в Антверпен на ладье, в которую запряжён лебедь. Там он завоёвывает сердце знатной грустной дамы, Эльзы, принцессы Брабантской.