Стихи Алексея Яковлевича Маркова

СТРАНИЦА ИСТОРИИ

Кричал один удельный князь,
Ногою топая другому,-
Да ты не князь, ты просто грязь!
Я руку не подам такому!

Тот отвечал, метнувши взор,-
Какое чёрное злодейство!
Кто у меня сосновый бор
Оттяпал, подкупив судейство?

Пока усобные бои шли
Меж российскими князьями,
Батыи лапища свои,
Оскалясь, занесли над нами.

На косы родины моей
Нещадно наступили ханы,
Минуя дом, хлеба с полей
Властям несли мы иностранным.

И триста лет. Да, триста лет
Хозяевами были "гости",
- Русак-простак! - неслось вослед.
 Лишь кулаки  росли от злости!

Мои любимые друзья!!
Не делайте, как те князья,
Что, перессорясь меж собою,
Врагу отдали Русь без бою!

1956



К  В  А  Р  Т  Ы
Я  узнал:
Всего  полезнее,
Свежий воздух
для  поэзии.
*
Не  кичитесь  с  видом  гордым,
Что  умней отцов  своих,
Верьте  мёртвым,  верьте  мёртвым,
Их  ведь  больше,  чем  живых.
*
Пусть  лезут  выше  обезьяны,
Срамные  их  видней  изъяны!
*
Слух об  орле,  что  мёртв -  враньё,
А  уж  слетелось  вороньё!
*
В  неудачливого,  браат,
Может  выстрелить  приклад!
*
Чем  век  сносить  бесчестья  плеть,
не  лучше ль  с  честью умереть!
*
На  стёклах жизнь  веков  отражена,
Узоры  от  заката  пламенеют...
Быть  может,  это  предков  письмена,
Но,  жаль,  читать  никто  их  не  умеет.
*
Поэт,  не  гнись  пред  сильным  и  богатым,
Иначе  будет  стх  горбатым.
*
Одно лицо у молодца,
Но  два  лица  у  подлеца!
*
Мельник,  мельник,  знай  работал:
Мелит -мелит  день-деньской,
А  его  судьбину  кто -то
Перемалывал  другой.
*
Коль  в  гости  кто  вола  зовёт,
То  уж,  конечно,  не  н  мёд,-
Возить  без  передышки  воду,
На  чай  к  обещанному  мёду!
*
И  дьявол может
Ангелом  казаться,
Когда  начнёт  он
Библии  касаться!
*
Жизнь - как  солёная  вода,
Пьёшь,  не  напьёшься  никогда!

*

О,  годы  воинских  казарм!
Я до последней  точки  мнителен...
Из  дома  выйду - бросит  в  жар:
Да  как  же  я  без  увольнительной?!
*
Шторм  ударит  небу в  плешь,
Серым  скалам  в  лица,
Из  обманутых  надежд
Ненависть  родится!..
*
Ему  залезли  в  рот  оглоблей
И  говорят,  что  он  озлоблен!
*
Всё  думал: сожгу,  расплескаю  в  вине,
Тебя оскверню  я  отчаянной  бранью,
Не  знал,  что  становишься  ближе  ко мне,
Чем  больше меж  нами растёт расстоянье!
*
Ночь. Не слышно  городского  гула,
На  душе тоски  не  стало  вдруг.
Ты,  наверно,  в  этот  час  уснула,
Моё  сердце  выпустив  из  рук.
*
С  пенька  уж  сыпется  песок,...
Пинайте,  старый  не в обиде!
Он этот  подарил  лесок,
В  тени  которого  сидите.
*
Когда  светило, отработав день,
Уходит на  покой  желанный,
В  его лучах  от  лилипута  тень
Перерастает  великана!
*
Акул  бессмертных  не  бывало,
Бессмертны  только  прилипалы.
*
И  рыбе  выпало  немало
Хлебнуть  и  горя,  и  беды,
О  многом  бы  она  сказала,
Когда  б  не  полный  рот  воды.
*
Иль  печаля  кого -то, иль  радуя,
Прочертив  золотистую нить,
Звёзды  падают,  звёзды  падают,
Потому  что  устали  светить...
*
Дойдет  ли  до  весёлых  сборищ,
Что,  радости  другим  даря, 
Себе  мы  оставляем  горечь,
 Как пересохшие  моря.

* ·

Я этот мир не переделал.
 Прости, любимая, прости...
/Алексей Марков/
Одиночество

Страшнее нету одиночества,
Чем одиночество - в толпе,
Когда бездумно всем хохочется,
Но плакать хочется - тебе!
Призыв

Как дружбой спаяны убийцы,
Как жертвы их разобщены...
Пора, пора объединиться,
На смерть идущие сыны!

Суть
Уста и губы- суть их не одна,
И очи вовсе не гляделки,
Одним доступна глубина,
Другим - глубокие тарелки!

Жене

Сегодня в нашей дочери,
Увидел я воочию
Твои неброские черты,
И понял, как прекрасна ты!

О рифме

Не смотри, читатель, хмуро,
Как под хвост, строке в конец!
Рифма, знаешь ли -дура,
Смысл- вот это молодец!

Оглобля
Ему залезли в рот оглоблей,
И говорят, что он озлоблен!

Закон курятника

Клюй ближнего,
Плюй на нижнего!

Пересуды

Из уст чужих о нас судить,
Как из болота воду пить.
***

Если свет далеких звезд
К нам летит мильоны лет,
Перекидывая мост
К тем, кого сегодня нет,

То, возможно, голос мой.
Словно тот далекий свет,
В дом к потомкам, как домой,
Долетит сквозь толщу лет!..

Наставление

Запомни, мой любимый сын
Нелишние слова,-
Язык даётся нам один,
А уха целых два.
Им суждено, наверняка,
Работать больше языка!

Пресс-релиз
Вечера, посвященного 100-летию
Поэта Алексея Маркова
«Огонь на себя»
23 февраля 2020 года в Малом зале ЦДЛ состоится вечер, посвященный столетию поэта Алексея
Маркова, «Огонь на себя». Начало в 17.00. Адрес: Москва, Большая Никитская ул., д. 53
Алексей Яковлевич Марков родился 22 февраля 1920 года в ставропольском селе Нины в казачьей
семье. Голод 1932-33 годов, забравший жизни отца и младшей сестры, заставил семью
перебраться на Кавказ. Первые стихи Алексей Марков опубликовал на кумыкском языке.
Фронтовик. В 1958 году отказался подписать коллективное письмо, направленное против Бориса
Пастернака. В 1968 году высказался против ввода советских войск В Чехословакию.
Автор многих поэм («Михайло Ломоносов», «Ермак», «Емельян Пугачев» и др.), ряда лирических
сборников. После Перестройки были изданы книга стихов «Стихи из стола» и сборник поэм
«Заколоченный дом». «Заколоченный дом» — поэма о раскулачивании.
Ведет вечер поэтесса, прозаик и эссеист Олеся Николаева. Выступят: Евгений Попов, Юрий
Кублановский, Светлана Василенко, Евгений Чигрин, Вячеслав Куприянов, Герман Гецевич и др.
В исполнении барда Емельяна Маркова прозвучат песни на стихи поэта. https://vk.com/public120115976

ГОМЕР
О, одиночество Гомера!
О, незадачливая чернь,
С одним — спесивая не в меру,
С другим — ползучая, как червь!

Столетий пульс она не слышит —
Лишь сладкий сон на смену пищи !
И ничего не знает выше
Слепого истукана-идолища.

Взирает с откровенным смехом
На песнетворца-чудака,
Соседа в одеянье ветхом,
Не знаменитого пока.

Своею меркой встречных меря,
Чернь полагает от души:
Не может, чтоб за этой дверью,
Под боком прорицатель жил!

А прорицатель жил. И видел
Все в одиночестве своем.
Он знал, что идол — только идол,
Не станет фальшь живым огнем!

Знал перебранки олимпийцев
И поножовщину за власть,
Способность кровью так упиться,
Так вознестись и так упасть!

Он жил, столетьям обещая
Все рассказать о днях своих.
Но олимпийцы не прощают
Тому, кто видит дальше них.

И выжгли стрелы громовержца
Глаза пророку! Ввергли в тьму.
Но есть еще глаза — у сердца,
Не ослепить их никому!

Но есть еще народ столикий:
Из уст в уста, из уст в.уста...
Его величием великий
Ты будешь жить, из тьмы восстав.

...Туман сегодня над Олимпом,
Как след былого божества,
Как след исчезнувшего нимба
Того, чья мощь давно мертва.

И новые возникнут эры,
Родятся боги — и умрут.
Бессмертны лишь одни Гомеры,
Бессмертен их великий труд!..
1964

ОБ  АЛЕКСЕЕ МАРКОВЕ
(1920-1992)
...Когда от грубости отчаянной,
Когда от глупости людской,
От пошлости как бы нечаянной,
Острот из книжки записной
 Не по себе мне вдруг становится,
Я вспоминаю о тебе,
-…так начинаются стихи из любовного цикла Алексея Маркова. – Так можно начать разговор о творчестве самого Маркова и продолжить эти строки – я вспоминаю стихи Алексея Маркова. Главный завет Пушкина, который воспринял поэт – это «Мысли, мысли, господа…»
Творческая биография Маркова вобрала в себя почти всю историю ХХ века. Спасаясь от голода,1932 —33 года в Ставропольском крае, он попал в Дагестан, там опубликовал первые стихи на кумыкском языке, и тут же был замечен классиком дагестанской литературы Эфенди Капиевым… Там он опубликовал первую поэму о жертвенном мальчике «Коля Большаков», там он начал не только публиковаться, но и писать стихи «в стол»… Еще в 1939 году он осознал двойничество мыслящих граждан на территории России. Тогда было написано стихотворение «Паук». Но началась война, и он стал солдатом, он гордился именно этим званием – солдат. Еще в детстве в глухом дагестанском ауле, где он поселился с матерью и старшей сестрой — он слышал вслед крики местных детей «Солдат идет!» И в след ему летели камни-голыши! Была жива память о русском солдате, которого не слишком-то жаловало дагестанское население… И мальчиком Алексей Марков должен был нести крест русского солдата…


С ранением он попал в госпиталь, в Тифлис, где тогда жил один из последних представителей Серебряного века русской литературы, Рюрик Александрович Ивнев, ему молоденький поэт принес стихи и получил блестящую оценку да еще в рифму:
 И чувство нежное, живое
 Бурлит, клокочет, как у Данта.
 Кто понял сердце молодое
 Под гимнастеркою сержанта?!
 ( из стихотворения «Алексею Маркову», 1944 г.)
Позже в компании Ивнева и на знаменитых еще с 20 годов Никитинских субботниках он познакомился с людьми, окружавшими когда-то Сергея Есенина – с Августой Миклашевской, с голубой дамой 20-ых Мальвиной Мироновной, с единственным оставшимся в живых поэтом перебитого в ЧК «есенинского круга» – Пименом Карповым (он обманул чекистов: удачно претворился сумасшедшим и уехал навсегда из Москвы в глухомань)… Всю жизнь Алексей Марков дружил с сестрами Есенина, а Татьяна Петровна Есенина-Флор редактировала его сборник «Снова в дорогу» — буквально ночевала в цензуре, прозывавшейся — Главлитом. Сборник вышел во время хрущевской оттепели, многие стихи из него потом никогда цензурой не пропускались.
В частной переписке Алексей Марков получил отклик от А.И.Солженицына на этот сборник: «Необходимо встретится. У нас, несомненно, много общего», – писал тогда Александр Исаевич. В мемуарной книге «Бодался теленок с дубом» Солженицын с восторгом оценивает стихотворение А. Маркова «У гроба мать Есенина читает приговор...», напечатанном в журнале «Молодая гвардия».
Тогдашний редактор «Молодой гвардии» Никонов, говорил, что тем кто просто ругает строй нет места в литературе, а Маркову многое можно, ибо он болеет за Россию и пытается залечить ее раны.
Алексей Яковлевич не раз отмечал, что способен хоть на короткое время «обратить в свою веру редактора». Даже редактор партийного «Огонька» А.В.Софронов сделал вид, что не замечает эзоповского языка в эпилоге поэмы «Пугачев» и напечатал — что бы было со страной если бы к власти пришел Пугачев:
 Указы, указы, указы,
 Рубите имущем башки,
— это было напечатано в «Огоньке» в самые застойные времена…
— Хрустальные тонкие вазы –
К чертям, под ночные горшки,
Хватайте и землю и воду,
 Валите глухие леса,
— Народу, народу, народу,
 — указов шумят голоса…
 
После Отечественной войны Алексей Марков поступил в Литературный институт по рекомендации Бориса Леонидовича Пастернака. А. Марков читал ему свои фронтовые стихи « Мать» — где описан мистический случай на фронте — солдату привиделась мать над окопом и он выбежал к ней, и за спиной у него раздался взрыв от прямого попаданья в его окоп… стихи о любви.
 
Мы привыкли прощаться без слез,
 Сомневаться в надежде и встрече,
 Помню лиственный запах волос
Что легли мне разлукой на плечи
 День туманный и мокрый перрон
От вокзала труба уцелела.
На холодных путях эшелон,
И пурга от черемухи белой.
Ты не просишь, что б письма писал,
Теребишь только влажный платочек.
Голубеют в глазах небеса,
Непорочные, чистые очень,
Твое имя я скоро забыл,
Помню, нежное-нежное было…
Я не знаю, тогда я любил?
Только шепот забыть я не в силах.
Да горячие щеки от слез,
Да помятые травы и вечер,
Только лиственный запах волос,
Что легли мне разлукой на плечи.
Пастернак написал; «Слушал Алексея Маркова, стихи мне не понравились, но мне кажется, я присутствовал при рождении большого русского поэта».Кстати вошёл на дачу Пастернака Марков,читая "Погоняет ворон ворона,Даль темна от воронья, Вся Россия разворована,Покраснела от вранья..."и "Да, нет, за сказанное слово, Мне не закроют все пути,А лишь из лагеря большого,Придётся в малый перейти..."(Испуг(Пастернака) тоже не стоит сбрасывать со щитов,дело-то было при Сталине)
 В институте Алексей Марков писал много стихов «в стол»:

В стол …
Каждый праздник домоуправленье,
Не спросив на это позволенья,
Вешает огромнейший портрет
На моё окно, уже вот 30 лет,

На портрете человек с усами,
Мы его нарисовали сами.
Из дали посмотришь благодать,
Но а мне и света не видать…
Историю с этим стихотворением описал в своем романе «Белые одежды» (в беллетристическом изложении) пожизненный друг Маркова Владимир Дудинцев. То что Маркова допрашивали на Лубянке и как — у Дудинцева, верно описано, дальше — уже вымысел художника. Владимир Дудинцев удивлялся тождественности боли поэта в социальных стихах и в любовной лирике.
В это же время Марков написал поэму «Заколоченный Дом» — об искусственном голоде в Ставропольском крае, который он в детстве в полной мере пережил. Мальчиком волок могучее тело отца, чтобы скинуть в общую могилу.
Поэмой «Вышки в море», написанную во время учебы в институте, Твардовский открыл «Новый мир» 1952года.
Александр Трифоныч Твардовский
Пожелал мне доброго пути…
Твардовский сам, по— отцовски, у себя дома, отредактировал поэму. (Об этом ярко написано в мемуарах Маркова о Твардовском, опубликованных в журнале «Москва» Леонидом Бородиным, в чьей нелегкой лагерной судьбе Марков сыграл спасительную роль.)
Безотцовщина, Алексей Марков так доверился Трифоновичу, что, как-то гуляя с ним по Москве и проходя мимо прижизненного памятника Сталину, сказал вдруг: «Скоро снесут всю эту бодягу, освободится посевная площадь». Твардовский побледнел, протрезвел и со словами? « Изыди сатано», — перешел на другую сторону улицы.
Поэму же «Заколоченный Дом» в 1955 году, то есть перед ХХ съездом партии Алексей Марков принес на обсуждение в Союз писателей, тем самым доставив не мало нервных минут тогдашним ведущим писателям (страшно осуждать коллективизацию). Евгений Евтушенко в своих мемуарах рассказал, как чуть ли не через окно, неся рукопись в зубах, спасал поэму о геноциде крестьянства от НКВД, хотя это не совсем точно…
В оттепельные времена проводилось хрущевское гонение на Православную Церковь. Тогда Алексей Марков вместе с Дмитрием Лихачевым, чьи письма об «общем деле» сохранились в архиве Маркова, и Владимиром Ивановичем Малышевым, — главными специалистами по древнерусской литературе, спасли много церквей, доказывая архитектурную их ценность…
 «Надеюсь в 1968 году прочитать хорошее стихотворение об Аввакуме. Вам написать его легко, так как у Вас есть «Аввакумовское начало» — писал Владимир Иванович.
В начале 70-ых, к Алексею Маркову пришли издатели православного рукописного журнала «Вече», задачей которых было восстановление культурной справедливости, в малом количестве экземпляров они пытались возродить имена Столыпина, Розанова, Леонтьева, Соловьева, Бердяева, с журналом сотрудничали Лев Николаевич Гумилев, Венедикт Ерофеев (его вещь «Розанов глазами эксцентрика» была там напечатана), благословил журнал, в светском смысле — Солженицын, в церковном – отец Дмитрий(Дудко). Марков там напечатал очерк «С устатку», о гибели деревни от пьянства.
С Дудко он дружил до конца жизни, отец Дмитрий принимал его последнее покаяние.
Дружил он и с отцом Александром Менем. Маркова привезли в Семхоз к Меню, тогда, когда у него жила вдова Осипа Мандельштама и отец Александр встретил его чтением наизусть целой главы из поэмы А.Маркова «Ермак», чем покорил навсегда сердце поэта.
Александр Мень удивлялся точности исторической интуиции Маркова в поэмах «Михайло Ломоносов», «Пугачев», «Рылеев». «Мой Толстой»…
Все книжечки Александра Меня, вышедшие на Западе, с нежными надписями хранятся в архиве Маркова.
В 1968 году, «двойничество» Маркова расшифровали на Лубянке, перехватили его личное письмо с реакцией на ввод войск в Чехословакию: «Что касается Чехословакии — то мне впервые стыдно, что я русский, славянская кровь на наших танках». Казнили полночи в Союзе писателей, но Виктор Розов и Анатолий Рыбаков пообещали положить на стол свои членские билеты, если Маркова изгонят…
Лебединая стая, крик осенней тоски,
я пишу и бросаю, как на ветер, листки
…………………………………………….
Да востребует кто-то мою радость и грусть…
Об  Алексее  Маркове  можно  сказать  словами  Достоевского: «…Он  преклонялся перед правдой народною. Если не нашел ничего в своей жизни более достойного любви, как народ, то, стало быть, признал и истину народную, и истину в народе, и что истина есть и сохраняется лишь в народе».

За два дня до смерти...В онкологических муках...
27 августа 1992 год.

Говоришь,ощущается вата,
Непрожёванность в строчках моих,
Что отчасти, слегка суховатый
Мой сегодня рождаемый стих?

Истощён, обезволен, иссушен
Чёрным бытом податливый мозг...
Лишь бы не был, молюсь, равнодушен,
Не коснулся фальшивости лоск!..

Лермонтовский грот

Я жду тебя у каменного грота,
Где, может быть, он ждал свою княжну.
Весь Пятигорск — как с птичьего полета.
И Эльбруса я вижу седину.

Я жду до лихорадочного зноя,
Я жду до осыпающихся звезд.
Уже блеснул рассвет над крутизною
И лег на травы радугою слез.

Уже спешит весь город на работу...
Но, как обычно, слову не верна,
Ты не приходишь к каменному гроту,
Как не пришла к поручику княжна.
1957
***

Не завтра, а прямо сейчас
Уедем с тобой на попутных
Подальше от суетных фраз,
Предчувствий знобящих и смутных.

От всех пересудов и дрязг,
Творящихся с «легкостью милой».
Да разве снежок это? — Грязь!
А там — тополя опушило.

Там проще и мысли и речь,
Друг в друга мы влюбимся снова...
Затеплится русская печь
В бревенчатом доме сосновом.

Поставим бочком табурет,
Усядемся рядом в обнимку...
Что нам электрический свет
И стулья с затейливой спинкой!

На окна сияньем зари
Метнутся от пламени блики.
В горящие угли смотри:
В них смысл есть какой-то великий!

Смотри и смотри до тех пор,
Покуда тоска не истлеет,
Покуда на стеклах узор
Не стает, слезами алея…

Хрустальный над крышею дым,
Захочешь — потрогай рукою.
Поедем, часок посидим
У русской печи. Успокоит!..
1960

ПОЭТ

1. Равнодушие

Для волокиты и повесы
Не слишком ли большая честь?!
Неправда, не от рук Дантеса
Подкошенной упала песнь!

Куда уйти она не знала
От благовидной лжи двора,
От титулованных фискалов,
Квасных ревнителей пера;

От потаенных приговоров,
От звона каторжных цепей,
От испытующего взора
В доверье втершихся «друзей»;

От равнодушия и лени
Твоих, читатель дорогой,
Всегда готовый крикнуть: «Гений!» —
Тому, кто из страны другой.

Прочтешь «Онегина» с налета
Иль о Печорине прочтешь:
«Ах, как похож на Вальтер Скотта!
Ах, как на Байрона похож!»

Конечно, честь Хемингуэям...
Но знаешь ли, читатель, ты,
Что без твоих забот хиреют
Родной поэзии цветы!

Что восторгаться красотою
Легко, бродя в чужом саду!
Лишь только тот чего-то стоит,
Кто сам взлелеет красоту.

На снег подкошенной упала
Не от руки Дантеса песнь.
Ей звезд, простора не хватало,
Сердец, не обращенных в жесть!

Ее, как за глухой решеткой,
Держали в сумерках границ.
Над нею нависали с плеткой
Столбцы булгаринских страниц.

Хитросплетения, наветы,
Дворцов презрительный оскал.
И как еще Россию эту
Он славил и к бессмертью звал?

Средь изолгавшегося света
Он задохнулся и упал...


2. У книжной полки

Поэт — не строчки кучерявы,
Поэт — не стертых истин звон!
Назваться им имеет право
Лишь тот, кто правдой озарен.

Пускай ты пишешь неумело.
Остри перо, господь с тобой!
Но делай так, как Пушкин делал,—
Бросайся каждый день на бой!

Над рифмой мучась до рассвета,
Ты должен слышать впереди
Глагол бунтующий поэта
С Сенатской площадью в груди,

Пусть разговор твой будет кратким:
В дороге встретясь с подлецом,
Метни перчатку, как свинчатку,
Подонку в наглое лицо.

За беспросветность лихолетий
И мудрости фальшивый свет,
За все невзгоды на планете
С поэта спросится ответ!

...На стеллаже многоэтажном
Стоит мой томик на виду
И как порой бывает страшно
Мне с Пушкиным в одном ряду!

Ведь он же слышит, он же видит.
Вдруг бросит недовольный взгляд,
Вдруг из себя нежданно выйдет
И крикнет: «Не годится, брат!»

Боюсь солгать, боюсь слукавить,
Боюсь умножить в мире зло.
Тогда не лучше ли оставить
Свое худое ремесло?!

...Рождения и смерти даты
Как в сновиденье, как во мгле...
Ужели Пушкина когда-то
На русской не было земле?.'
1960

Памяти поэта

Борису Корнилову

Не сделай в сторону ни шага:
В затылок целится закон!
Терпение — твоя отвага,
Охрана с четырех сторон.

К баракам тянется дорога.
В ушах усталой крови звон.
Плетется сбивчиво, не в ногу
В линялых куртках батальон.

О чем мечтает этот вялый?
Мечтает о похлебке он...
А тот — о папиросе с «Явы»,—
Дымок, дымок, как сладкий сон!..

Цветы? Не до цветов весенних:
Неволя тягостней весной!
...От автоматов рыщут тени.
Овчарки охраняют строй.

Но про угрозу забывая,
К обочине шагнул мой друг,
Склонился над созданьем мая —
Тюльпаном зоревым.
И вдруг
Раздался выстрел торопливый.
Колонна дальше побрела.
Лежал мой друг такой счастливый,
И пела над цветком пчела.

«Попытка к бегству» — в протоколе
Легла строка его судьбой.
...И лишь одни тюльпаны в поле
Шептались долго меж собой...
1965



ЖАБЫ

Дождит и дождит. Ноздреватые листья
Доходят в вечерних пузырчатых лужах.
Сороки носы частоколами чистят
И что-то жене сообщают о муже.

Пойти, что ли, дров наколоть отсыревших
И печь затопить — счет утратить минутам?..
Дворняга за речкою брешет и брешет,
А может, и правду вещает кому-то?

Движок киноленту жует недалеко,
Наводит тоску «кукурузное чудо»...
Мне не было раньше с собой одиноко,
А нынче я скучен, как сноб и зануда.

Наверно, в такую тупую погодку
Отменные люди из жизни уходят
И жабы родятся, крича во всю глотку
Хвалебные гимны бездарной погоде.
1964
Да, я страшусь попасть на Запад
С моей израненной душой:
Там строк российских горький запах
Лишь запах стороны чуждой.

Они об'явят клеветою!
Им не осмыслить никогда
В ЧК дознание крутое
И лямку рабского труда!

Как безграничности Вселенной
Об'ять ничей не волен взгляд.
Им не понять,что наши стены
На чистой кровушке стоят!

И потому я не жалею,
Что строк моих не знают там...
Хочу дойти я правдой всею
До тех,кто четвертован сам.

***
Речь начинает женщина.
Молчите вы, безумцы!
С какою силой вещею
Слова звенят и льются!
Бокал поднимем пенистый
За наше вдохновение:
По женской мудрой прелести
Тоскуют вечно гении!
Умно ли — и не спрашивай,
Рассказ ее дослушай!
Божественная блажь ее
Согреть умеет душу.
Кто сердца ум измеривал?
Кто свет его испытывал?
Когда б не он, уверен я,
Мы стали б все бандитами!
…Речь начинает женщина,
Молчите вы, безумцы!
С какою силой вещею
Слова звенят и льются...
1964


Не мучай ревностью себя!..
Ведь это так немудро —
Дрожать, минуты торопя,
И стать седым под утро.
Она придет. Узнаешь ты
По одному касанью
Ладони, полной теплоты,
По взгляду и дыханью,
По трепету и губ и плеч,
Да по всему, что было
От самых первых робких встреч
До этой грани стылой...
Тогда... Не знаю, что тогда!
Гудит метель ужасно...
Приляг. Последняя звезда,
Наверное, погасла!..

1964


Народоправство  (эпилог  Поэмы))

Вы слышите грохот набата?
На трон с обнаженным мечом
Голодный, худой, бородатый
Взошёл Емельян Пугачев.

Раздались дворцовые стены
От гулких мужицких сапог.
Упали к ногам гобелены,
В окладе поморщился Бог.
Указы, указы, указы:
«Рубите имущим башки.
Хрустальные тонкие вазы
К чертям под ночные горшки!
Хватайте и землю, и воду,
Валите глухие леса.
Народу! Народу! Народу!» —
Указов гремят голоса.
Повстанцам — тяжелая бронза,
Кухаркам — меха и цветы.
И кажется, щедрое солнце
Сияет всей нищеты.

Но вечна, незыблема смена
То ночи, то яркого дня,
И кто-то теперь непременно
Озяб на земле без огня.
Тулупчик худой Емельяна,
Гляди, да начнет примерять,
Чтоб двинуть на новых тиранов
За землю, за волю опять!
1962

*  * *
Часы стучат, как приговор,
И в мире нету выше власти...
Выходит, я какой-то вор?
Хапуга собственного счастья?!

Сквозь пальцы золотом текло,
По ветру распыляясь, время:
К числу — число, к числу — число,
Как к семени пустое семя.

О, скольких озарить я мог,
С глаз оглупленных снять повязки,
Как встарь, трубить в могучий рог,
Зовя не мыслить по указке!

Себе я чувствую укор
Настороженной ночи звездной.
Стучат часы, как приговор,
Но, может быть, еще не поздно?

1963

***
Я подошел уже к дверям.
Глазами ты кричала:
«Не надо расставаться нам!
Мы лодки без причала!»

Я уходил. И вот тогда
По клавишам плеснула
Твоя тоска, твоя беда,
Наполнив полночь гулом.

«Останься!» — заклинала ты,
Призвав на помощь Баха,
Шопена первые цветы
Кидала мне с размаха.

Сомкнули клавиши уста —
Я отошел от двери.
Что предо мною ты чиста,
Я музыке поверил!

1961.

Сухой  гром

Досадней нет сухого грома,
Пустого грома горше нет.
Грохочет прямо возле дома,
На весь раскатываясь свет!

Вот-вот желанные дождинки
Поля и рощи освежат.
Встают на цыпочки травинки,
Навстречу дождику спешат.

Арбузные тоскуют плети,
Усами жадно поводя…
И гром ударил на рассвете!
Ударил!.. Только нет дождя.

Уж молний не было бы, что ли,
А то не выдержит душа!
Горит от жажды и от боли
Земля, осокою шурша.

Не лучше ль быть негромкой тучей,
Упасть дождями на поля,
Возникнуть радугой летучей,
Людские души веселя!
1962

***
Сегодня не приду я к вам
И завтра тоже не приду.
Зачем делить мне пополам
Свою тоску, свою беду?..

Не надо застить свет собой,
Темнее тучи я сейчас,
А в вашем доме — праздник свой..
Я просто не любил бы вас!

Как запоздалый серый снег
Пугает первую весну,
Так я спугну веселый смех,
Ресниц порхание спугну.

Я к вам сегодня не приду!..
   1962

Последняя любовь

Ах, чудаки! Что — первая любовь?
Она как в жизни первая весна.
Придет другая! Пашню подготовь —
И зеленями зашумит она.

Последняя любовь — последний свет,
Дарованный последнею весной.
С трудом отысканный в пустыне след
Не смыло бы песчаною волной.

И начинаешь верить глупым снам,
Ревнив и подозрителен вдвойне.
Последнюю любовь сжигаешь сам,
Как Гоголь рукопись — в огне!

И над холодным пеплом слезы льешь...
Да что там слезы первые любви,
Когда еще чего-то в жизни ждешь
И ждут тебя вторые соловьи!

Последнюю весну, последнюю любовь
Я провожаю тихо до дверей.
Знобит... Не греет что-то кровь!
Постой-ка, я оденусь потеплей.
1967

***
Совесть моя, граждане, чиста:
Не был никогда лауреатом.
Всех наград единая черта:
Жми, дави и друга, и собрата,
Сам — лижи высокие зады,
Поводком хозяйским пришвартован.
Говорят тебе: «Иди туды...»
Рапортуй: «Душа моя готова...»
И на горло песне становись,
Пусть ребенком под ботинком стонет,
Сладкая тебя не минет жизнь,
Ты бандит, но не простой — в законе!
1969

***
Когда одолеют тебя испытанья,
Наступит с душою тяжелый разлад,
Опустятся руки и воли не станет,
А каждый унизить насмешкою рад,—

Уйди от острот беззаботно-жестоких
И с удочкой зорьку в тиши проведи,
Послушай свистки пароходов далеких.,„
Блеснет огонек впереди.
1969





***
Нас любит город только раз,
Второго раза не бывает.
Уедешь, скроешься от глаз —
И тут же город забывает.
И только долго вслед ползут —
Не отобьешься! — слухи, слухи,
Пятнают, аж по телу зуд,
Как надоедливые мухи.

Ты старше во второй приезд,
А солнце что-то холоднее.
Невзрачным кажется подъезд,
Где так светло стоял ты с нею!
Цветы на площади не те,
И вечера — скучней газеты.
В своей наивной простоте
Зачем свершал поездку эту?

Не возвращайся никогда
Туда, где памятью немеют.
Увы, чужие города
Любить нас дважды не умеют!

1972.

ЗАКОЛОЧЕННЫЙ ДОМ
 поэма

От главного героя

Благополучным притворяясь,
 Я собственному сердцу лгу,
 И гибнет откровений завязь,
 Как лист зелёный на снегу .
 В кругу знакомых, мысли пряча,
 Я неумеренно шучу.
 А сам - того гляди заплачу,
 Приткнувшись к доброму плечу.
 В глазах - припрятанное жало
 Для встречных, говорят, острю.
 И сколько раз, друзья, бывало,
 Меня корили, что хитрю!
 Какая хитрость… Просто страшно
 Открыть пред всеми душу вдруг.
 «Он с настроением не нашим!!»-
 Подумают. Сомкнётся круг.
 Воздвигнут ледяные стены,
 Вниманьем хмурым окружат.
 Для них твой шаг страшней измены,
 Ты правду рёк. Ты виноват!

1.

…Я засмеялся неприлично в классе,
 Когда вела « учителка» рассказ
 О том, что детство не найдёшь ужасней,
 Чем детство Горького. А, мол, у нас…
 -А что у нас? - И голос мой впервые
 Я услыхал надтреснутым, как жесть.
 Подумаешь, лишения какие:
 Работать в булочной - и булки есть.
 Учительница Клавдия Петровна
 Вела беседу не спеша о том,
 Что я стране не благодарен, словно
 Одел-обул меня не детский дом!
 -А вы спросили, Клавдия Петровна,
 Где мать, отец и сёстры где мои?
 - Ну, умерли,- проговорила ровно,-
 А впрочем, всё поведай, не таи,
 Ведь мы для вас как матери вторые…-
 Молчу. Глаза в глаза, не вижу глаз.
 Всё, что копил и прятал до поры я,
 Рыданьем громким прорвалось сейчас.
 Не в силах говорить. . И лишь картины ,
 Как в фильме, потянулись предо мной…

…Год тридцать третий. Если бы отринуть
 Его из памяти полубольной!
 Уже в дома не ходят «активисты»
 С железным щупом, что копью под стать :
 Не только в ямах, а в карманах чисто,
 И зёрнышка сухого не сыскать!
 И отвечать соседу за соседа
 Уж не к чему и нечем. Красота!
 Ещё одна одержана победа,
 И совесть, как хрусталинка, чиста!
 Год тридцать третий величайшей вехой
 Назвать спешила книжная глава.
 Кружилась голова… Не от успехов-
 От голода кружилась голова.
 Тогда не понимал я годы эти,
 Я только видел посреди села
 Незахороненных и неотпетых.
 Они лежали, а трава росла.
 На тропках прямо, и к плетню приткнувшись,
 Усевшись на завалинке сырой,
 Как будто легче умирать снаружи,
 Не в хате с дверью, глухо запертой,
 Как будто голос их услышит кто-то,
 Нет, не поможет, а услышит лишь…
 В глазах застывших - облаков дремота,
 И над землёй немыслимая тишь…

2.

Крыльцо, продутое предзимним ветром,
 Негнущиеся пальцы у отца.
 Он разгибает гвозди. Трудно это!
 И молоток роняет без конца.
 Татарник облетающий по пояс...
 Из-под крыльца огромная змея
 Ползет куда-то, к холодам готовясь,
 На ней сияет зябко чешуя.
 Гадюку молотком достать хотел он.
 Подумал: «Надо силы поберечь!
 Еще немало предстоит мне дела.
 Ведь надо натопить пожарче печь...»
 Случайно я задел с гвоздями крынку,
 Она разбилась, грохнувшись с крыльца,
 Подобные проступки не в новинку,
 Но я таким не видывал отца!
 Он расстегнул ремень неторопливо,
 Он сёк меня, покуда не устал!
 А отдышавшись, заново на диво
 Меня «учить» неумолимо стал!
 Я благодарен тятькe и за это:
 Иначе, может, выдержать не смог
 То горе, что пришло ко мне с рассветом,
 Когда один остался, как щенок!
 Он сёк меня, как будто сердцем чуя,.
 Что нежность в сердце - нежеланный гость,
 И если завтра плакать захочу я,
 То будет мне спасительною злость!
 ...Отец приблизился ко мне: - К Настасье
 Ты отправляйся ныне ночевать!..
 (Уж где тут говорить о несогласье:
 Не расстегнулся бы ремень опять!)
 ...Сам видишь, недохват у нас дровишек:
 Сожгли телегу, кончился плетень!
 А у нее, гляди: дымок над крышей,
 Ну, что нахмурился, стоишь, как пень?
 Возьми зинпун. Он, может, приrодится.
 Одной-то ей невесело небось?!
 Переночуешь,— а в глазах— зарница:
 «Пускай ведет тебя, сыночек, злость! "-
 Не маленький, тебе уже десятый!
 — Он руку опустил мне на плечо.
 Я скинул руку с тяжкою досадой,
 Подумав: «Пожалеть решил еще!»
 Проговорил он как бы на дорожку:
 - Вот, если бы пробраться на Кавказ...
 Тепло там, кукурузные лепешки—
 За той горою жизнь не как у нас!..

3 .
 Не вышла крестная Настасья встретить.
 Закутавшись в попону c головой,
 Она лежала в зыбком полусвете.
 Горела печь, и дух стоял лесной.
 О кочергу споткнулся я у двери.
 Привстала крестная:
 —А, это ты?
 А я вот мерзну, старая тетеря :
 Дрова сырые, нет в них теплоты!
 Зажги-ка лампу. Будет потеnлее...
 На подоконнике стоит она.-
 Попригляделась. —Что с щекой твоею?
 Как будто бы кнутом рассечена? —
 И я щеку свою потер невольно.
 - Совсем не больно,— бойко я сказал.
 - Отец отделал? Говоришь, не больно?
 Эх, Митька, Митька, красный партизан!
 Ишь, как дитё родное изукрасил...
 Сознательность передовая где ж?-
 И, причитая, молвила Настасья:—
 Возьми там сковородку и поешь...—
 ...На сковородке— белые оладьи,
 Которые остались только в снах!
 Не мог я думать о такой награде,
 Идя сюда. Коснуться просто страх!
 Пускай ремень сто раз по мне пройдется,
 Но лишь бы эти радости в конце!
 Уже и сердце без обиды бьется,
 И с лаской вспоминаю об отце...
 Но зря слюну я распускал, глупышка!
 В сравненье с ними объеденье жмых!
 Ах вы, оладьи, пышная пустышка,
 Жевать- жуешь, да не проглотишь их!
 Вздохнула крестная:
 -Они не больно...
 Из кукурузных будылей они.
 Стеблей пузатых наcбираешь в поле,
 В них сердцевина мякишу сродни,
 Потом просушишь, потолчешь их в ступе,
 Спечешь... На вид румяны, хороши...
 Нет-нет, да пожуешь, потешишь зубы...
 С водичкой их! Все легче для души.. .
 Картошки накопать пошли вчера мы:
 Осталась в поле, а зима катит!
 Так Боже мой! Как после боя раны...
 Стрельбу затеял сторож-паразит.
 Конечно же, не дробью, крупной солью,
 Но все-таки ни сесть, ни лечь теперь...-
 Настасья повернулась и от боли
 Зaохала.- Не человек, а зверь...
 И все-то утро друг у дружки бабы
 Солинки выковыривали... Смех !
 Палил бы, черт, да не туда хотя бы!-
 Рукой не дотянуться... Ну не грех? -
 ...Мне не спалось. Подушку комкал-комкал,
 Казалась жестче каменной она.
 Сундук скрипел так подо мною громко,
 Что отводил и крестную от сна.
 Казалось, слышу голосочек Таньки,
 Моей подружки, младшей из сестер...
 ...Мы рвем фиалки с ней в подлеске. «Глянь-ка,
 Таких мне не встречалось до сих пор!
 Сидят, как будто петушки живые,
 Всю облепили веточку... Сейчас
 Откроют рты и крикнут, голубые:
 «Ку-ку-ре-ку!»- как на рассвете, враз!
 Давай нарвем красивые букеты
 И маме на могилку отнесем,
 А то -посадим, а потом все лето
 Наш садик будет поливать дождем.
 ...А может, матушка оладий хочет?
 Поест и встанет вдруг из-за креста?
 Все отдавала нам: «Поешь, сыночек!
 Возьми-ка, доченька, а я- сыта...>
 В глазах от неба или от фиалок
 Сияет синь, лучисто-глубока,
 И щеки светятся от бантов алых.
 A Танька-то - не выше сапога...

4 .

...Я —на крыльцо. И сразу стало жутко.
 Никто не выходил на двор еще?
 Иначе б шли следы по первопутку.
 Неужто спят?
 ...Толкаю дверь плечом.
 Не поддается. Наглухо забита.
 Щеколда щелкнула бы от рывка...
 Со страшной силой, видно, от обиды
 Ногами бил, не выдохся пока!
 Рванулся к окнам, а на окнах- ставни...
 Лишь отразилось в зеркале стекла
 Лицо, которое другим не станет,
 Какой бы жизнь дорогой ни пошла!
 Всегда останутся и боль, и ужас
 Печатью, не стираемой ничем,
 Скупей улыбка, а глаза - чуть уже,
 Нацеленные вглубь всему и всем!
 ...Взметая снег и грязь, неслась тачанка,
 Остановилась около ворот.
 Наверно, я покинутым подранком
 Кричал что мочи есть, зовя народ!
 А может, был в таком окамененье,
 Так опустело я глядел на них?
 Иначе почему в одно мгновенье
 Остановили скачущих гнедых?
 Один приблизился к забитой двери,
 И лишь нажала на нее рука,
 Дверь (собственным глазам я не поверил!)
 Открылась, скрипнув ржавчиной слeгка!
 Я сразу понял: гнутыми гвоздями
 Негнущимися пальцами отец
 Дверь пришивал: мою, вернее, память
 К тяжелому порогу, как свинец!
 ...Вошли в шинелях эти двое. Следом
 И я ступил пугливо в темный дом.
 -Все ясно. Апробированный метод:
 Удушье от угара... -
 А потом
 Полез на печку и трубу проверил.
 -Угар, угар... Я понимаю, брат!-
 Ушли, открытыми остались двери,
 А я в испуге пятился назад...

5 .
 ...Учительница мыслям не мешала,
 Но и на месте не сиделось ей.
 Ходила нервно и чуть-чуть устало
 С тревогой, нараставшей все сильней.
 То подойдет к окну, проверит створку:
 Нельзя ли поплотней закрыть ее?
 То сдвинет ниже, приопустит шторку,
 Коснувшись невзначай ее краев...
 То- поправляет трубку телефона:
 Как прилегает трубка к рычагу?
 -Так-так,- вздохнула чуть ли не
 со стоном,—
 Твою беду вполне понять могу.
 Но вот мы строим город на Амуре,
 А также воздвигаем Днепрогэс...
 Гигантский шаг мы сделали в культуре...-
 И стала дальше углубляться в лес.
 -Согласен с вами, Клавдия Петровна.-
 Но это было? Было или нет?
 -Голубчик, милый, было, безусловно.
 Но материнский мой тебе совет:
 Представь, что в жизни не было такого,
 Послушай старшего и все забудь!
 Воспоминаний тягостны оковы-
 Простеpся перед нами светлый путь.
 ...Хотел забыть, но, Клавдия Петровна,
 Событья забываться не хотят,
 На сердце давят глыбою огромной
 И оглянуться требуют назад.
 Хотел забыть. Пусть оскудеет память,
 Но с памятью скудеет и язык!
 Простите мне. Виновен перед вами:
 Наверно, я неважный ученик!
 1952.
 

МИХАЙЛО ЛОМОНОСОВ
поэма

ХОЛОДНАЯ МОСКВА

Из обшивней широкий, дюжий
Детина вылез и притих
И огляделся неуклюже,
Смахнул солому с плеч своих.
Рассвет белесый прорезался,
Зажглись местами огоньки.
Лениво город просыпался,
Сгружали рыбу рыбаки.
Еще вчера, когда стемнело,
Пришли с обозом на базар.
И вот теперь пора за дело —
Кажи лицом морской товар.
И на ночь запертые плотно
Хмельные двери кабаков
Зевали изредка дремотно,
глотая мерзлых мужиков..
.Старик, сосед по Холмогорам,
Руками жесткими стуча,
Приблизился к Михайле:
— Скоро
Ты обратишься в москвича.
Гляди, да станешь барин грозный,
Забудешь, где и кем рожден!..
— Потом подумал и серьезно
Добавил на прощанье он:
— Пришел не к батюшке родному,
Ты никому не нужен тут...
Ходи всю ночь от дома к дому
Нигде приюта не дадут.
Вот кулебяки, пригодятся!
Бери же, что за разговор...
Еще придется поскитаться,
Но ты держись: ведь ты помор!
Домой вернемся, в Холмогоры,
И за тебя влетит еще...—
Ответа не найдя помору,
Котомку вскинув на плечо,
Пошел Михайло Ломоносов,
Сдержав рыдание с трудом
Трещат деревья от мороза,
В снегу, как в шубе, каждый дом.
У тех, в чьих сундуках излишек,
На окнах отблески зари,
А дальше — низкий ряд домишек,
Бычачьи в рамах пузыри.
Москва! Как шапка, Кремль над нею
В морозном ясном хрустале.
Шагай, Михайло, посмелее:
Ты дома, на родной земле!
Пошире плечи, ты — хозяин,
Иди Москвою в полный рост!
...Ворон крикливых вьется стая,
Река во льду и Спасский мост...
Печатный двор, библиотека1...
Михайло на крыльце, в углу,
Чтобы очиститься от снега,
Привычно поискал метлу
И, не найдя ее, руками
Бахилы мерзлые обмел.
...Завалены столы томами,
Загроможден томами пол.
Владелец дома Киприянов
Пришельца встретил с добротой:
— Учиться никогда не «рано»!
Входи же, у дверей не стой...
Поближе к печке...—
И подкинул
На тлеющие угли дров...
Из шкафа новый атлас вынул:
— Читай и духом будь здоров.
Как видно, издалека? Пришлый?
К науке тянется душа?
— Из-под Архангельска я.
— Ишь ты!
С таких не брал я ни гроша!
Петра Великого Россия
Из атласа предстала вдруг.
На карте вехи заводские
И рудников значки вокруг.
И радостно Михайле стало:
«Авось не будем на поклон
Ходить, как сотни лет бывало,
К соседям нашим за кордон».
Кому другому, а помору
Известно с детства, что леса —
Земли могучая краса —
Шли под топор, да без разбору.
Потом грузились корабли
Добротным ароматным тесом.
Взамен отсталым, диким россам
Гребенки дамские везли.
...Зимою вечереет рано,
И Киприянов свет зажег.
Мигал у плошки беспрестанно
Огня багровый язычок.
— А на дворе как завывает,
Теперь до утра будет месть...
— Плохой погоды по бывает,
Плохая лишь одежка есть! —
Хозяину помор ответил,
Склонившись низко над столом.
Хозяин про себя отметил:
«Видать, верзила сей с умом!
Но поздно, кажется, наукам
Приехал обучаться он.
Ученье — не простая штука,
Отнимет аппетит и сон.
А этому жениться впору».
Вдруг в свете зыбком и кривом
Тень показалась от помора,
На редкость схожая с Петром.
И Киприянов почему-то
Перед Михайлой оробел.
Холодный ветр с тоскою лютой
В закрытом дымоходе пел.
САМЫЙ РОСЛЫЙ
С церковкой зданье па Никольской —•
Всегда насуплено оно.
Со степ облупленных известка
На землю сыплется давно.
Сюда не проникает солнце,
И ледяной в июле пол.
Глядят бойницами оконца —
Вот помещенье Спасских школ.
На длинных заскорузлых скамьях
В потрепанных полукафтаньях,
Нахохлившись, как старики,
Латынь долбят ученики.
Они воды стоячей тише,
Сидят, простуженно сопя,
Свинцовой палочкою пишут,
Поджавши ноги под себя.
У смрадной и холодной стенки
На твердый, высохший горох
Поставлен дерзкий па коленки:
Напал, вишь, на. молитве чох!
...По голым ягодицам, слышно,
Как ходят розги — рядом класс.
Старославянским штилем пышным
Монах гнусавит битый час.
Лишь наступил конец урока,
Поближе к солнышку, во двор
Все устремляются потоком.
Откуда только и задор!
— Сломаешь, Ломоносов, дверку!
— А голова цела, проверь?
— С Михаилы снять бы надо мерку
Пред тем, как делать эту дверь! —
А он несдержанно и пылко
На шутки злился и орал
И на пылающем затылке
Ладонью шишку растирал.
— .Пришел латыни обучаться
Детина в двадцать с лишним лет...
— Он, может, русский наш Гораций?
Он, может, первый наш поэт?
Ни разу калькулюс 2, однако,
Повесить не пришлось ему.
Всегда у нас висит, собака,—
Другой ответствовал тому.
На зиму повернуло. Камень
Иль просто затвердевший ком
Не только не возьмешь руками,
Но не собьешь и каблуком.
К пруду галопом устремились
Ученики от Спасских школ
И в стаю белую вклинились.
Ну и пошел, ну и пошел!
Рвут перышки из крыл гусиных,
Дерутся, крик, переполох!
— К шутам всю вашу писанину,
Убрал бы нас отсюда бог!
Ух, как бы я вас, окаянных! —
Сжимала бабка кулаки.
Но молча с перьями в карманах
Победно шли ученики.
ХМУРЫЕ ДНИ
У стен кремлевских торг в разгаре,
Здесь горы лакомств на лотках...
Оладьи, сбитень, мясо жарят
И окликают, что ни шаг:
— Коль жить хотите вечно, люди,
Хоть раз отведайте мой студень!
— В Кремле такой не ели блин.
А ну, откушай, господин!
— Гроши — не рублики,
Берите бублики!
— Пьянее браги в мире нет,
Пей брагу и живи сто лет! —
Неслись, искряся, прибаутки
И перцем сдобренные шутки.
Как пчелы в улей, на базар
Спешил с утра и мал и стар.
Пришел сюда и Ломоносов.
Его привел и хлад и глад.
На лакомства глядел он косо,
Спешил пройти «обжорный» ряд.
«Живот, живот, тебя бесстыжей
Еще не видел белый свет!
Чем власть твоя, нет власти ниже,
И все же выше власти нет.
Ты засылаешь на дорогу
С ножом наточенным убийц.
Ты заставляешь верить в бога
И падать перед сильным ниц.
Скажи, кому такой ты нужен?
Сосет под ложечкой червяк!..»
Михайло стягивал потуже
На животе своем кушак.
Родные Холмогоры вспомнил,
Со ставнями резными дом,
Церковку с белой колокольней
И тучи с моря над селом.
Сейчас там топят жарко печи,
И мачеха уху варит,
Отец, всегда скупой на речи,
Угрюмо что-то мастерит...
И умывается примерно
С мурлыканьем довольный кот.
Отец следит за ним, наверно,
Чтоб знать, откуда гость придет.
Живи себе, забот не зная!
А лососины сколько там...
К тому ж (ухмылка озорная
Скользнула но его губам),
К тому ж красивая невеста,
А стать!.. Аж дрожь, какая стать!
Так нет же, в Холмогорах тесно,
Пришел в Москву поголодать.
Отвел его от мыслей кто-то:
— Эй ты, послушай, здоровяк!
Погреться хочешь? Есть работа.
Получишь за нес медяк.
...Михайло снял полукафтанье,
На руки плюнул раз-другой,
Занес под общее вниманье
Легко топор над головой.
Михайло крякнет, и полено
Вразлет! И снова ловкий взмах!
Береза белая, как пена,
И от нее рябит в глазах.
Рубаху выжимай на нем,
А он играет топором.
«К чертям медяк! Тут вдохновенье!»
Навалом высятся поленья...
Хвалили:
— Молодчина, брат! —
Березу брали нарасхват:
Уж больно колото красиво.
Хозяин торговал счастливый.
Михайло выпрямился. Взмок.
Купил он пожирней пирог.
Съел и запил зеленой брагой.
Так вот они, земные блага!
Учитель Постников Тарасий
К нему с упреком подошел:
— Надень-ка шапку, жарко разве?
Простудишься! Нехорошо! —
Михайло встал пред ним.
Ответил:
— Для мира не большой урон!
— Опять за разговоры эти...—
Вновь чем-то, друг мой, удручен!
Ну да понятно, трудновато!
И не опустишь все же рук!
Пришел на землю ты солдатом,
А это нелегко, мой друг!
Вот с топором неосторожен:
По взмахам догадаться можно,
Что никакой не дворянин,
А мужика простого сын...
Михайло вспомнил, как пришел он
В Москву, надежд великих полон,
И вдруг: «Не дворянин ты? Нет?
Тебе наук не нужен свет».
И он, ни разу не солгавший,
Сказал им: «Дворянин я, как же!»
И порешил монах-старик:
По знаньям видно, не мужик.
— Ведь я и вам солгал, учитель...
Конечно, врать нельзя, простите!
— Коль для России — свята ложь:
Тут не обманешь — не пройдешь!
Лишь тот помочь народу может,
Кто силы все свои положит,
Кто им рожден, с ним вместе рос
И тот же крест тяжелый нес.—
Счищал Тарасий палкой толстой
С сапог налипнувшую грязь.
— И я в Москву попал не просто,
Фортуна нелегко далась...
Я шел сюда из дальней дали...
Михайло, слушай старика:
Мы чужеземщине продали
Россию нашу с молотка.
Сидят антихристы на шее,
Им все, а русским ни шиша!
Видать, от матушки-Расеи
Всегда в чужих руках вожжа.
У поселян глаза не зрячи,
Зарылись в землю, как кроты.
Лишь побранятся, лишь поплачут...
Кто им поможет, как не ты?
...Стояли сиротливо клены,
Остаток листьев растеряв.
Тарасий шел разгоряченный,
Михайлу дергал за рукав.
Не соглашался Ломоносов:
— Сие дела Петровых рук.
Когда б не чужеземцы, россам
Не знать бы мудрости наук.
— Согласен, есть из них такие —
Пришли помочь от всей души
.Но многие живут в России,
Чтоб легче делать барыши.
...Ужо заметно вечерело.
Тарасий спохватился вдруг:
— А как с ночлегом, плохо дело?
Пойдем ко мне, Михайло, друг!
ПРОСЕЛОЧНЫМИ ДОРОГАМИ
Прошел Михайло Ломоносов
Пешком из Киева в Москву3,
И все, что видеть довелося,
Вставало, словно наяву.
Уже который день виденья
Роились живо перед ним:
Секут крестьян в глухих селеньях,
Ломают руки молодым,
Пыль поднимая по дорогам,
В Сибирь колодников ведут,
Что, лихом поминая Бога,
На память горсть земли берут.
Вот он, мужик в рубахе рваной,
В ногах как будто бы свинец.
Он, в смерти с голоду у пана
Чуть не нашедши свой конец,
Пошел по свету бородатый,
Сирот-детишек взял с собой:
«А может, есть богаче хаты
В белесой дымке за рекой?»
Но так судьба, видать, хотела:
Он пойман и лежит в пыли,
Берется сотский сам за дело,
Велит, чтоб насмерть засекли...
Другим, мол, неповадно будет
Бежать из сел невесть куда.
И ахают, шатнувшись, люди
Под посвист гибкого прута.
Иссечено большое тело,
Лежит под каменной стеной,
Да слышны крики то и дело:
— Ой, тятька, тятенька родной! —
И на детишек глянет, глянет
Отец:
— Не плачьте, я-то жив...—
Их держат строгие крестьяне,
На плечи руки положив.
От этих не уйдешь видений,
Когда ты русским родился!
Всех непокорных — на колени,
Иссечена Россия вся.
Расставлены повсюду уши,
И слова против не скажи:
Язык укоротят, подслушав,
Не зря за поясом ножи.
Чуть что, тебя на дыбу вздернут
Иль ноздри,осердясь,порвут,
Чтоб стал ты, наконец, покорным,
На Божий положился суд.
Дворяне с деспотом курляндским
Сдирали шкуру с россиян...
А во дворцах, как будто в сказке,
Шумел веселья ураган...
Вельможные кружились пары,
Духов и пота аромат.
Гавот из окон лился старый,
В Европе взятый напрокат.
Здесь песни русские не в пору:
Они — мужицкий тяжкий стон,
Они — протяжный вздох, в котором
Угроза сдунуть царский трон.
И слитками червонной крови
Вывозят золото дельцы.
Лишь у крестьян суровей брови,
Лишь ненавистнее дворцы!
Куда уйти от сих видений?
В ночах преследуют они,
И окровавленные тени,
Как траур, затемнили дни.
О, Родина, да почему же
Повсюду слышен тяжкий стон?
Тебе ответ сегодня нужен?
Уже годами зреет он.
Ты простодушна, ты богата,
К тебе идут со всех концов.
Блюдя законы дружбы снято,
Всех принимаешь ты без слов:
Берите серп и тяжкий молот,
Хлеба косите, куйте сталь,
Взрастите сад, постройте город,
Живите! Места ведь не жаль!
И мало ль желтокожих,
черных —
Твои сегодня сыновья!
Они стоят у самых горнов,
Где сила множится твоя.
Но есть иные иноземцы:
Хотя о родине кричат,
У них в груди стучит не сердце —
Костяшки счетные стучат.
Зачем им знать, как деды наши,
Отцы
работали в поту,
Ночами не сходили с пашен,
Дабы земля была в цвету?
А те дорвались, рады очень!
«Какие пышные корма!»
И вот ломают, губят, топчут,
Суют за пазуху, в карман...
ВДАЛИ ОТ РОДИНЫ
Судьба, как горная дорога,
То вверх, то вниз бежит она.
(Продолжение следует)
.............................


МИХАЙЛО ЛОМОНОСОВ
поэма
(окончание)
СХВАТКА
Oн, обнимавшийся с волною,
Как с яростным, гривастым львом,
Палимый холодом, что зноем.
Сквозь ветер шедший напролом,
Простой, земной, обыкновенный,
Он, самый рядовой в ряду,
Сбивавший об утес колена,
Отлично цену знал труду!
Он, помышлявший о высотах,
Чтобы в гостях побыть у звезд,
Мечтавший о воздухолетах,
Поймавший молнию за хвост,
Он, услыхавший рокот гулкий
Подземных благоносных сил,
Где злато, словно бы в шкатулке,
Которое весь мир копил,
Где, приложив умело руки,
Получишь уголь, нефть, руду,
Он, съевший соли пуд в науке,
Отлично цену знал труду.
Он, распознавший атом-чудо,
Вперед взглянув на сотни лет,
Защитник крепостного люда,
Свидетель всенародных бед,
Был страшен тем, кого, бывало,
С поличным за руку ловил.
Хлопот им доставлял немало,
За что и был всегда не мил.
И как не может побрататься
С врагами честный прокурор,
Так многим, многим тунеядцам
Не мог быть другом
«злой» помор.
...Заносчивый, надменный Шлёцер
Пожил в России года два,
Откуда, где и как придется,
В тетрадь повыписал слова
И порешил: приспело время
Писать грамматику ему,
Учить невежественно племя
На русском разуму-уму.
Труды, что Ломоносов создал,
Назвал работой черновой,
Иначе — кирпичами просто,
Из коих храм построит свой.
И обозвать посмел невежей
Того,
кто был такой один,—
Кто ветром северным и свежим
Прошел по темноте трясин
Гнилых, застойных толкований
В мудреной путанице дней,
Кто разбирался в мирозданье,
Как Шлёцер в комнате своей.
И Ломоносов наш царице
Челом покорно в ноги бьет!
Ее он молит заступиться
Не за себя, а за народ.
Ее он матушкой России
Сегодня называть не прочь,
Дабы ему в года лихие
Пришла бы чем-нибудь помочь
Не для себя, а для Отчизны,
Для завтрашних,
грядущих дней
Согласен претерпеть от жизни
Все омерзительное в ней:
Насмешки, даже униженья
От злобой пышущих врагов,
Стоять согласен на коленях
Перед престолом
бог богов!
Но легче от зимы добиться
Тепла, когда трещит мороз,
Чем снисхожденья от царицы,
Не слышащей мольбы и слез.
Она не матушка России,
Скорее мачеха ее,
В любимчиках у ней другие,
А здешним детям не житье.
И становился взгляд угрюмым,
Суровым и усталым рот.
Михал Васильич чаще думал:
Не сбросишь этот тяжкий гнет.
И тщетно он сгорает в драке,
Напрасны чаянья и труд,—
Умрет он, недруги-собаки
Все думы в клочья разорвут.
И не узнать уже потомкам,
Над чем старался век помор,
Придя с одной худой котомкой
В Москву из дальних Холмогор.
Где отыскать сейчас опору,
Когда пустыня лишь вокруг?
И поросль юная не скоро
Взойдет на поприще наук.
Но чем враги его спесивей,
Тем будет беспощадней он,
Найдет в себе Михайло силы:
Он русскою землей рожден,
Не привыкать с морской стихией
Вести неравный долгий бой...
И перед недругом России
Он не поникнет головой!
Из Академии несутся,
Перемежаясь, голоса:
— Невежда вы!
— Гусак вы куцый!
— Петух крикливый!
— Вы лиса!
Слышны любезности из окон,
Здесь брызжут страсти через край.
И диспут так зашел далеко,
Что хоть водою разливай.
Стремится Тауберт ретивый
Внушить собранью, доказать,
Что «Шлёцер наш трудолюбивый
Сумел открыть... Сумел сказать...»
Встает Михайло Ломоносов:
— Да, он по-новому сказал,
Немало разрешил вопросов.—
Невольно притихает зал.—
Он говорит, что слово
«русский»
Произошло от корня «прусский»,
Такое имя, как «Иван»,—
От скандинавского «Норманн».,,—.
Зашевелился даже Миллер,
Тараща в рукопись глаза.
Все недруги главы склонили,
Как будто близится гроза.
— В стране вы без году неделя,
И нас по-русски обучать?!
А мы, что пришлый ни намелет,
Хвалы готовы расточать! —
Профессору ответил Шлёцер:
— На мужиков своих кричи!
Раз вам язык свой не дается,
Придется нам вас обучить...—
Ему захлопал кто-то справа:
— Под корень Шлёцер подрубил! —
Еще минута — хлынет лава
Хлопков сиятельных светил.
Но рано кое-кто смеется:
Укрощена мгновенно прыть.
— Вы обучать пришли нас, Шлёцер,
Прошу на русском говорить!
Скажите, что такое грабли? —
Споткнулся у того язык,
На лбу блеснули пота капли,
И на затылок сполз парик.
— Глубокочтимый председатель,—
Истошно Шлёцер завопил,—
С. меня довольно издевательств,
Все слушать не хватает сил!
— Вам, ясно, не под силу русский,
Тогда прошу сказать, мой свет,
В латыни, может, вы искусны,
Поскольку вы языковед?
И Шлёцер раздраженным тоном
Ругаться по латыни стал,
Да так смешно, так искаженно,
Что не сдержался, прыснул зал.
Языковед рванулся к двери,
Михайло прокричал вослед:
— Остановись! Не в полной мере
Поговорил с тобой, мой свет!
Почем в Швейцарии пушнина?
Почем в Британьи русский лес? —
Но Шлёцер показал лишь спину
И под молчание исчез.
Как после жаркого сраженья,
Михайло ворот расстегнул.
Тут, подбирая выраженья,
К нему подвинувши свой стул,
Заговорил слащаво Миллер:
— Ошибся в человеке я.
В глаза мне подпустил он пыли,
Не скроешь... Были с ним друзья...
Он приносил моей супруге
Гвоздики по воскресным дням...
— Что ж не печетесь вы о друге?
Вступиться надо было б вам!
ГОСТЬ
Калитку дергал за кольцо
Мужик угрюмый с палкой толстой.
Хозяйка вышла на крыльцо,
Худая, небольшого роста.
— Я к Ломоносову пришел! —
Слова хозяйка подбирая, Сказала:
— Можно... Хорошо...
Земляк? Из одного с ним края?
Войдите.— Пригласила в дом,
Засуетилась хлопотливо:
— Мы тоже вот Михайлу ждем,
Садитесь... А хотите пива? —
И кружку пенную на стол.
Гость отодвинул угощенье:
Мол, нешто я к тебе пришел?
Она зарделась от смущенья.
Он мрачно размышлял о ней:
«Уставила свои гляделки...
Не хочется на вас, чертей,
Смотреть за ваши все проделки!
У иноземцев курс один,
Вы скреплены единой кровью,
Наверно, будешь до седин
Михайле подрывать здоровье...
Какого человека вы
Презреньем окружили, злобой!
Такой разумной головы
По свету поищи попробуй!»
Хозяин показался тут,
Ногами тяжело ступая:
— Меня здесь, Лиза, гости ждут?
Ах, Боже, радость-то какая!
Никак, земляк, Иван Шубной!
(Друзья тотчас расцеловались.)]
— Ты все такой же молодой,
Как будто мы не расставались!
— А ты немножечко устал...
Но помнишь о здоровье, Миша!
— Нет, старина, я старым стал,
Считай, уже в отставку вышел...
Из комнаты другой внесла
Жена с подошвой мягкой обувь.
— Ну как живешь? Ну как дела?
Что ж пиво ты не пьешь? Попробуй!
— Михайло, знаешь, дело есть...—
Шубной на стол рисунков гору.
— А ну-ка, что мы видим здесь?
Ах, ночью белой Холмогоры!
Да это ж здорово, гляди...
Кто мастер?
— Мой Федот .... Годится?
— Давай ко мне его веди.
— За тем-то и пришел в столицу.
За часом минул час второй,
Поморы юность вспоминали,
Пускай несладкую порой,
Но разве помнятся печали?
Ладонью бороду утер,
Наговорил Шубной лукаво:
— Дошла до нас, до Холмогор,
Твоя, Михал Васильич, слава.
Не любишь будто, говорят,
Ты академиков нерусских.
— Откуда взял ты это, брат?
Ужель такой мой разум узкий?
И нешто Рихман был врагом?
А кто его сирот приветил?
Для них родимым стал мой дом,
Не чувствуют сиротства дети!
А разве Эйлер ворог мой?
Когда б не он, меня не знали,
Пожалуй, и в стране родной...
Тепловы, Шлёцеры одна ли
Сказали б про мои труды —
Они их заживо хоронят,
Молчат, набравши в рот воды,
Хулы и той ведь не проронят,
Чтоб безопаснее пастись
В моих замолченных открытиях,
И кормятся чужим всю жизнь.
Могу ли этот сброд любить я!
Ну а моя, Иван, жена?
Мне вовсе с ней не одиноко,
А ведь не русская она!
Взгляни, состарилась до срока...
Подумай хорошенько сам,
Нетрудно в этом разобраться:
Я только бью по подлецам,
И никогда по чужестранцам.
И если уж пошло на то,
Я ль нападаю? Я в защите!
Ведь я один, а против — сто.
Стать на колени? Нот, простите!
Избави бог! Они за это
Тебя преследовать начнут,
Начнут тебя сживать со света,
И. мало что поможет тут.
В ход бросят все вооруженье:
Подкоп, подсиживанье, лесть —
И каждое твое движенье
Сумеют с точностью учесть.
А спайка: все за одного,
Один за всех... Тягайся с ними!
А ты посмотришь — никого,
Кругом бездушная пустыня.
Руки тебе не даст Теплов,
Перебежал он в лагерь вражий.
Такой тебя продать готов,
Назвать врагом Отчизны даже!
Где взять поддержку нам? Ну, где?
Тредиаковский осторожный
Не станет помогать в беде:
«В опалу угодишь, возможно!»
И нас поодиночке бьют.
Притом, кому черед не вышел,
Они с тем пиво вместе пьют,
Спят под одной,
по-братски, крышей...
— Зачем их только Петр Великий
Сюда завез! — сказал Шубной.—
Отдал в полон иноязыким
Народ не чей-нибудь, родной!
— Те иноземцы не такие.
Они хотели всей душой
Не вставшей на ноги России
Помочь вступить на путь большой.
Тем надо памятники ставить
За бескорыстный, честный труд.
Не пожалели те оставить
На благо русских сердце тут.
Но по тому святому следу
Направили свои стопы
Другие, уж не то, что деды,
До крови жадны, что клопы.
Великий русский мой народ,
Да не отдай бразды правленья
Тому, кто в этот край идет,
Оставив отчие владенья,
«На ловлю счастья и чинов...»
«НЕТ, ВЕСЬ Я НЕ УМРУ...»
Лежит он в бязевой сорочке...
А за окном бурлит апрель,
И слышно, лопаются почки,
Секундам счет ведет капель,
Глаза закроет — мерно, валко
Качает будто бы волной,
Дремоту навевает прялка,
Жужжит, как улей, за стеной...
Больной откинул одеяло,
Прохладой осушило лоб.
Едва минута миновала,
Опять озноб, опять озноб...
И снова пульса перебои,
В глазах рябит от темноты.
Я знаю, сердце, что с тобою,
Я знаю, как устало ты...
Ты словно раненая птица,
И тяжело поднять крыло.
И как еще ты можешь биться,
Ведь ты давно сгореть могло!
Чредой проходит год за годом
Неравной, длительной борьбы
Во славу русского парода,
За торжество его судьбы.
А у ворот у Воскресенских
В литавры били в этот час:
Для празднеств основанья вески,
В Москве такое первый раз.
Открытье университета
Проходит в праздничной Москве...
И чуть не с самого рассвета
Скворцы резвятся в синеве.
...Ученые в нарядах строгих,
Ученики из Спасских школ
И гости, только что с дороги!
Иной десяток верст прошел.
В неловких зипунах крестьяне,
Проездом бывшие в Москве,
Судили издали собранье,
Расположившись на траве.
Все: и купец, и даже нищий —
Не пропустили торжества.
Блестели в дегте голенища
В тот ясный день у большинства.
С фасадов стен изображеньем
Шувалов сверху в них глядел,
Желал успешного ученья,
Усталый от забот и дел.
Как будто русский храм пауки
Обдумал он и основал,
И должен славить стар и мал
Его натруженные руки.
И гордая стояла здесь
Семья ученых Петербурга:
Теплов, раззолоченный весь,
Шумахер с Таубертом юрким.
Но только не было того,
Кто в жизни с самого начала
Не для кармана своего,
Не для того, чтобы звучала
В устах фамилия его,
Мечтал о том, когда в народе
Потухнет раболепья страх
И силы, коих не находим,
Найдем мы в мудрых букварях,
И будет виден свет России
За тридевять земель вокруг!
И вот его не пригласили
На торжество.
Забыли вдруг.
Хотя бы, что ли, ради жеста
Высокий пригласил совет
Его, наметившего место,
Где встанет университет,
Какие в окнах будут рамы,
К тому же цветники везде,
Какие надобны программы
И факультет какой и где...
Его, кто обивал пороги
Шувалова, прося, моля,
Чуть ли не кланяяся в ноги:
Мол, просит русская земля,
Похлопочите пред царицей,—
Науки красят бытие,
Могу, хотите, помолиться
За ваше здравье и ее!
...Забыли вдруг, не пригласили,
И, может, сердце оттого
Все реже бьется, обессилев,
Не упрекая никого.
— Поповский, говоришь, какой-то?
Впусти же, Лизонька, скорей!
Да створку наконец открой ты,
Я не простыну, вот ей-ей!
Садись, Николенька, спасибо,
Не забываешь старика...
Печален ты? Стряслось что-либо?
Иль просто из-за пустяка?
А, понимаю... Что ж ты это?
Еще настанут времена —
Не только университетам
Присвоят наши имена.
Всё на Руси, где сердца пламень,
Где вложен жар моей души,
Всё, всё содеянное нами,
Как нашу славу ни души,
В веках за нами остается
Недоброхотам на беду,
Уже в столетиях поется
Гимн беззаветному труду.
Не складывай, Никола, руки,
И сей добро — оно взойдет!
И с благодарным словом внуки
Пожнут его в какой-то год.
Лишь тем я нынче озабочен:
Вдруг мой живой, горячий труд
Глупцами будет позолочен,
Его «святыней» понесут,
Хвалы безмерно расточая
И не согласных всех со мной
В особый списочек включая
Иль обходя их стороной.
Хочу я, дорогие люди,
Чтоб спорили со мной всегда!
Пускай уже меня не будет,
Вы спорьте, это не беда!
Сверкают мраморные грани,
Купаясь в утренних лучах.
Возвысилось, как сказка, зданье
На тихих Ленинских горах.
А горы издали — подкова,
Что опоясала Москву.
Гордится дом красой суровой,
Звездой прорезав синеву.
Как всенародной дружбы слиток,
Сияет университет.
И в даль, что сумраком покрыта,
Он посылает мирный свет.
А ночью смех и фейерверки,
И в платьях пестрых, как цветы,
Недавнишние пионерки,
Своей стесняясь красоты,
Идут студентки...
И веселье
Не смолкнет до утра теперь.
Сегодня праздник — новоселье,
Распахнута радушно дверь —
Открытье университета,
И трубы медные поют,
В ответ, в летах минувших где-то,
Литавры голос подают.
И он, тогда не приглашенный,
Пришел сюда издалека,
Стоит
родной,
живой,
влюбленный,
Над ним проходят облака...
Он встал на площади, как слепок
Судьбы народа моего,
Что в счастье сдержан, в горе крепок,
Не тронь —
не тронет никого!
1950—1965
Примечания
1. Так на иностранный лад называл свою книжную лавку Киприянов.
2 Калькулюс — бумажный свиток, вешался на шею ученикам, которые делали ошибку по латыни.
3 Ломоносов некоторое время учился в Киевской академии.
4.Шумахер — начальник академической канцелярии.
5 Эйлер Леонард (1707—1783) — великий математик, физик и астроном, член Петербургской и Берлинской академии наук,
6.Академический сад — ботанический сад (огород) Академии наук.
7.В домах Ломоносова и Рихмана из-за отсутеттшя лаборатории самими учеными были установлены самодельные громовые машины.
8. Федот Шубин — в будущем великий скульптор



С Т И Х И

БЕРЁЗОНЬКА

Когда  от  грубости  отчаяной,
Когда  от  глупости  людской,
От  подлостим,  как  бы  нечаяной,
Острот  из  книжки  записной,

Не  по  себе  мне  вдруг  становится,
Я  вспоминаю  о  тебе,
Моя  лучистая  бессоница,
Берёзонька в  моей  судьбе,

И  отчего-то  очень  светлого
Спадает  непогодь  с  души,
Как  будто  от  мотива  спетого,
Соловушкой в лесной глуши.

Спасибо твоему могуществу,
Или бессилью твоему,
С тобою всё у нас получится,
Когда один мы к одному.

И ничего у нас не сложится,
Когда связующую нить,
Моя негромкая помощница,
Сумеет кто-то разрубить...

От чистоты твоей берёзовой,
На сердце просто и светло,
Так на заре от рощи розовой,
В окошке золотит стекло!


     1965

ПАУК

Паук высасывает кровь
В сетях запутавшейся мухи
И вопрошает вновь и вновь:
«Ты что-то, кажется, не в духе?
А ну зуди, да поживей!..»
И вот зудит она, робея,
Что радостно живется ей,
А завтра будет веселее...
1939


ПОЛКОВОЙ МАРШ

За стеной с тревогой зовущей,
Разрывая тишину окрест,
Почему-то за сердце берущий
Марш выводит полковой оркестр.

Занавес на окнах в час разлуки,
Чтобы не смущать любовью дня.
Очень понимающие руки
Обнимают, торопясь, меня.

Я уйду. Останется на память
Только марш, вздыхающий до слез,
Да в зеленой кадке, за цветами,
Охладевший пепел папирос.
1942

МАТЬ

Четвертые сутки в размокших окопах
Не спит поредевший в боях батальон.
За нами в руинах, в дыму Севастополь,
Огнем дальнобойным гранит опален...
 
Лежим. Головы не поднять под обстрелом,
Работает бешено их миномет...
Глядишь — недолет, глядишь — пролетело,
Лишь насыпь замерзшая брызнет вразлет.
 
Четвертые сутки мы глаз не смыкаем,
Твержу я себе: «Не сдавайся! Не спи!»
Под собственный голос я так засыпаю,
Что музыку боя не слышу в степи.
 
А мины ложатся совсем уже рядом,
Нас выбить решили любою ценой.
А я засыпаю. И взрывом снаряда,
Разбрызгавшим пыль за моею спиной,
 
Меня не разбудишь...
Но вот, будто в сказке,
Подходит ко мне моя старая мать,
И пальцем касается погнутой каски,
 
И, как наяву, говорит мне: «Не спать!»
Глаза протираю. Приснилось, конечно!
Гремит канонада, к которой привык...
Но снова в тумане горячем, кромешном

Я вижу отчетливо старческий лик.
Мне видится тот же платок полосатый
И руки, родные с мальчишеских лет,
Что мне воротник поправляли помятый,
 
Когда уже был по-солдатски одет.
Мне мать говорила: «Желаю удачи.
Иди, мой родимый, дай Бог вам пути.
Я буду молиться. Иди, я не плачу.
 
Ведь знаю, ты должен обратно прийти».
...Четвертые сутки мы глаз не смыкаем,
Тяжелые веки налились свинцом.
По облаку дыма не матерь святая,
 
А мать моя сходит с открытым лицом.
«Не спать!» — И берет меня за руку прямо.
Нет, это не сон.
— А сюда-то ты как?
Откуда ты, мама, любимая мама?—
И я из окопа в коричневый мрак

За ней выбегаю, качнувшись устало,
И падаю, сбитый горячей волной.
Прямым попаданьем окоп мой взорвало,
Осколки со свистом прошли надо мной!
1942


МИРАЖ
Я пить хотел в пустыне знойной
И вдруг увидел вдалеке-
Вода сверкает беспокойно...
И я пошел, пошел к реке.
Спешил к ней, сколько было силы,
И вот почти дошел уже,
Но та река, что так манила,
Была лишь только в мираже.
Взглянул я в сторону другую —
Прохладный увидал родник.
Я падал, полз, но... все впустую —
Мираж! К песку я ртом приник.
И вновь сверкнул водою синей
Заросший камышом лиман.
Но знал уже я нрав пустыни,
И я решил: «Опять обман!»
И умер я, в песках палящих,
Уж не стремился никуда...
О, если б знать, что настоящей
На этот раз была вода!
1947

* * *
Да, вкус воды я тоже знал,
Ей цену надолго запомнил,
Когда работал среди скал,
Под зноем, на каменоломне.

Не разгибайся день-деньской
И молот заноси повыше!
...А там, в аллее городской,
Сидят под лиственною крышей.

Я подходил в пыли, в поту,
Брал из травы кувшин прохладный,
Держал как птицу, как мечту...
Мне жажда хорошо понятна!
1951

МОРЕ
Здесь был курган в тюльпанах жёлтых,
Сегодня - море разлилось,
Паломников шумливых толпы
Им восторгаются до слёз.
А я - какой не знаю - силой
Рыданье в горле подавил:
Здесь матери моей могила
Была, среди других могил.

Бывало в тяжкие минуты
Я молча приходил сюда,
И становилось легче будто,
Спадала с плеч моих беда...

Теперь не холмиков зеленых
И не приземистых крестов,
Гляжу на дважды погребённых,
Не защищённых мной отцов.

Гортанный переклик в зените...
На берегу мне долго стыть...
О, помогите ,научите
После всего на свете жить.
           1954







ПУГАЧЁВ

Вы слышите грохот набата?
На трон с обнаженным мечом
Голодный, худой, бородатый
Вошел Емельян Пугачев.

Раздались дворцовые стены
От гулких мужицких сапог.
Упали к ногам гобелены,
В окладе поморщился Бог.

Указы, указы, указы:
«Рубите имущим башки.
Хрустальные тонкие вазы
К чертям под ночные горшки!

Хватайте и землю, и воду,
Валите глухие леса.
Народу! Народу! Народу!» —
Указов гремят голоса.

Повстанцам — тяжелая бронза,
Кухаркам — меха и цветы.
И кажется, щедрое солнце
Сияет всей нищеты.

Но вечна, незыблема смена
То ночи, то яркого дня,
И кто-то теперь непременно
Озяб на земле без огня.

Тулупчик худой Емельяна,
Гляди, да начнет примерять,
Чтоб двинуть на новых тиранов
За землю, за волю опять!
1962
 

***
О, Господи, да что же это?
Не спится мне, хоть зарыдай!
Уж время близится к рассвету,
И первый прогремел трамвай!..
Толкутся мысли, точно в ступе,
Как в осень мухи взаперти.
Пожалуй, так не спит преступник,
На склизком оступясь пути.
— Усни! — твержу себе. Не спится.
Шлет тени уличный фонарь.
Качается вещуньей-птицеи,
Хоть встань и кулаком ударь!
Бушует совесть. Да, преступник!
Сжигай себя!
                Весь день вчера
Ты прожил, как ботва без клубня,
Не сделав никому добра!
1967


УБОРЩИЦА
Метро.
  Воскреснувшие в бронзе.
Стоят солдаты Октября,
И электрическое солнце
Сияет, в мраморе горя.
Среди бойцов
       моряк с гранатом.
Упрямый взгляд,
          широкий шаг…
Вот так в сражении когда-то
Был встречен краснофлотцем враг.
Сюда уборщица приходит,
Лишь только загорится свет.
Порядок ревностно наводит
Уж сколько зим,
                уж сколько лет!
На плечи краснофлотцу ляжет
Рука в прожилках голубых.
Уборщица ему расскажет
О новостях,
                делах своих,
Как было раньше каждым летом.
Когда моряк —
                родной сынок,
В простую форменку одетый,
К ней приезжал на краткий срок.
Бывало, теплые ладони
Лежали долго на плечах.
Он для нее не похоронен
В холодных мурманских ночах.
1951


***
Каждый праздник домоуправление,
Не спросив на это позволенья,
Вешает огромнейший портрет
На мое окно уж скоро тридцать лет.
На портрете человек с усами.
Мы его нарисовали сами.
Издали посмотришь — благодать,
Только мне и света не видать!
1952

Еж
А знаете, друзья, что еж
Был с мягкой шерсткою когда-то?
Бывало, на руки возьмешь
Покорный, смотрит виновато.
Но объявилась вдруг лиса,
Защелкали зубами волки —
И стали колкими глаза,
И выросли иголки.
1952




Случай с Леонардо да Винчи

Осталось дописать лицо
И руки алчные Иуды,
И дело, кажется, с концом!
Но не видать конца покуда.
Художник бродит, как в дыму,
По следу торопливых граждан,
И чудятся уже ему
Черты его героя в каждом.
Но в ком отобразился весь?
На ком, печать свою оставил,
Закончил век продавший честь
Слуга разменный двух хозяев?
...Как улей, ярмарка шумит,
Сверкают радугою краски,
И солнце, накалив зенит,
Лучей разбрасывает связки.
Причудой неба и земли
В лотках мускат сверкает бурый,
И тут же нежатся в пыли,
О чем-то сплетничая, куры.
Слегка сутул, седоголов,
Мужчина жадно уплетает
Арбуз, ударом расколов,
И влага по усам стекает.
— Послушай, добрый человек,
Тебя ищу я целый век!—
Сказал художник, торжествуя.—
Позволь, тебя я нарисую.
Лицо твое мне в самый раз,
Премного благодарен буду!
— Кого вы пишете сейчас,
Хороший господин? Иуду?
Этюдник выпустив из рук,
Тот перешел на «вы» невнятно:
— Вы догадались, добрый друг.
Но как? Мне это непонятно!..
Ломоть багровый отложив,
Бородку незнакомец вытер.
— Не соглашусь, пока я жив,
На эту роль. Других ищите!—
Потупил нелюдимо взгляд,
Сметая семечки арбуза.—
Забыли? Двадцать лет назад
С меня писали Иисуса!
Художник шел куда невесть,
Подальше только бы отсюда.
Теперь он понял все, как есть,
Христа он понял и Иуду.
Осталось нанести мазок —
И будет кончена картина.
Явиться с ней к народу — срок,
На высший суд, на суд единый!
1960

НЕ МОЕМУ ПОТОМКУ
Забыл, как свастикою ржавой,
Планету чуть не оплели,
Как за державою держава
Стирались с карты и с Земли.

Гудели Освенцимы стоном ,
И обелисками дымы
Тянулись черным небосклоном
Всe выше, выше в бездну тьмы...

...И вот тогда - их поименно
На камне помянуть бы вряд, -
О, сколько пало миллионов
Российских стриженых ребят!

Их имена не сдуют ветры,
Не осквернит плевком пигмей,
Нет, мы не спрашивали метрик
Глазастых заслонив детей.

Иль не Россия заслонила
Собою амбразуру ту ..?
Но хватит ворошить могилы,
Им больно, им невмоготу...

Над дрёмной тишиной погостов
Сияет Божья благодать,
Герои,спите.Ваши кости
Не победит нацистов рать...
1962

***
Сколько их, наставников ретивых,
В душу сапогом влезавших нам,
Запрещавших поклоняться нивам,
Молчаливым высям и лесам!
Сколько было «бдительных» и рьяных,
У поэта вставших на пути!
Не разлучишь реки с океаном,
Хоть сто тысяч гор навороти,
Боль и радость русская, Есенин!
Наклонили головы цветы,
Сникли клены в золоте осеннем,
Размечтались, что вернешься ты...
Но никто не сможет на рассвете
Разбудить усталого тебя.
Пролетел на легких крыльях ветер,
Отгорев, отмучась, отлюбя!..
На рязанских травах серебрится
Твой размашистый веселый след...
Падает к мальчишкам на страницы
Тот вечерний несказанный свет.
1965


***
Соседка Маша спит в сугробе:
С утра пораньше напилась!
Прохожие в незрячей злобе
Брезгливо цедят взгляды: «Мразь!»
...Ей снятся, видно по улыбке,
Сны, в неизбежное ведя,
От самой беспечальной зыбки —
Очередя, очередя...
В очередях стоит за мылом —
Ботинок о ботинок бьет.
Мороз трещит с нещадной силой,
Тычками греется народ.
В очередях стоит за солью,
Обиды не держа на жизнь.
Под ливнем прохудилась кровля —
За толем с ночи становись,
За гречкою и за чулками,
И за дровами — тоже стой...
...Полна очередями память
И в будний день, и в выходной...
Стой с благодарным выраженьем
Настороженного лица,
Чтоб не подвергнуться лишеньям
По воле злого продавца!
...Соседка Маша спит в сугробе,
Кино в своем мозгу крутя.
Смеются, брешут, злобу копят
Очередя, очередя...
1957

Эхо
Лишь хрусталину тронь —
Вся взволнуется люстра,
Звук бежит, как огонь,
Как взаимные чувства.
Только ветку тряхни —
Вторит дерево вздохом.
День один всколыхни —
Отзовется эпоха.
1959

***
Может быть, и радость принесу я,
У друзей сгорая на глазах,
Споря, не сживаясь, протестуя,
Отмечая боем каждый шаг.
Мне б остаться в рукотворных сотах
Рядовой частицею тепла,
Я б доволен был такой работой,
Как довольна может быть пчела!
1965

***
— Подойди ко мне, ишак, поближе! —
И подходит он, и руку лижет,
Робко крохи трогает губами.
Что-то вроде нежности меж нами...
Говорю: — Так, значит, побирушка?
Бродишь, маешься пустыней душной?
Средь песков высматриваешь пищу,
Ешь колючки, трудно воду ищешь?
И, наверное, в глазах миражи
Манят, успокаивают даже?
Пристаешь к прохожим по дорогам,
Милостыню просишь ради бога?
Но прохожие рукой махнули
На тебя в автомобильном гуле.
А когда-то был необходимым,
Век работал, полднями палимый...
Значит, ты идешь от Ашхабада,
Значит, ты идешь от Душанбе?
Никому и ничего не надо,
Не находят выгоды в тебе.
Милый ослик! Я такой же ослик.
Спину подставлял друзьям стократ,
Вывозил их из беды, а после...
В сторону косят холодный взгляд!
И брожу я по осенним лужам...
Что друзья? Примерная жена —
В дни, когда ты скорбен и недужен,
Далеко не ласкова она!..
Самаркандское темнеет небо…
Ах, какое небо, погляди!
Вот, возьми еще кусочек хлеба
И за рифму строго не суди.
1963

Легенда о Перикле

К великому смерть не приходит,—
Он сам вызывает ее:
Входи, мол, сегодня свободен,
Закончил я дело свое!
Глядит на Афины все чаще
С прощальною грустью Перикл:
С собой унести бы щемящий
Летящих гусей переклик,
И мраморный взлет Парфенона,
И песенный звон площадей...
Сограждан, в Перикла влюбленных,
Улыбкой он дарит своей,
Всю жизнь не для них ли покоя
Не ведает Первый Стратег —
От боя до нового боя...
И вот на челе его снег.
Но все ль до конца подытожил,
Чтоб встретить последний свой час?
Морщиня пергаментом кожу
У пристальных выцветших глаз,
Перикл повелел отрешенно:
— Сберите пиитов ко мне!—
Десятки глашатаев конных
Тотчас понеслись по стране.
...К собравшимся вышел Перикл.
Перикл — не последний оратор,
Но времени нету: старик.
Сейчас разговор его краток.
И только улыбка была
Проникнута щедрою дружбой:
— Встречаемся редко... Дела...
Такая уж выпала служба!
Беседе с поэтами рад:
Всё видят их ясные взоры —
И праздничный блеск колоннад,
И затхлого мусора горы.
Пронесся несдержанный вздох,
И в этом послышалось вздохе:
«Правитель афинский не плох,
Порядки афинские плохи.
Чуть смелое слово изрек,
Как тут же тебя на заметку:
Видали, мол, тоже пророк,
Давай ему первенства ветку!
Как будто разумнее всех
И славу трубить ему надо...
Правее, чем Первый Стратег,
Мудрей, чем Афина Паллада...»
— Обиженный кто-нибудь есть?—
Перикл обратился к поэтам.
Поднялся трепещущий весь,
В хитонишко ветхий одетый
Мыслитель, каких испокон
Встречают усмешкою скрытой.
Но Первый Стратег умудрен,
Как равному внемлет пииту.
— Мы вправе лишь блеск колоннад
Показывать в наших твореньях.
Но пышных восторгов каскад-
Начало застоя и тленья!
— Для этого вас и созвал,—
Перикл по-отечески молвил.
С усилием с места привстал,
Прошелся, нахмуривши брови.—
Признателен вам от души,
Хвала откровению мысли!
Кто новое слово душил,
Тот враг и помеха отчизне,
С такими закон мой суров.
В свободных Афинах — препоны? „
Смелее из недр тайников
Несите свой труд оскорбленный!
Судья для поэтов — народ,
Другого судилища нету!
— Да здравствует, вечно живет
Перикл! — возглашали поэты.
И все, что схоронено было
От жаждущих глаз и сердец,
Восстало теперь из могилы,
К Периклу пришло во дворец.
Точь-в-точь лебединые крылья —
Пергамент к пергаменту лег.
Духовных плодов изобилие
Такое, что чтец занемог!
Здесь мраку противится разум,
Здесь ямбам взорваться пора!..
Взметнулась повыше Парнаса
Заветных сказаний гора.
Их слушал Перикл потрясенный,
От ужаса стыли глаза.
Так, значит, краса Парфенона —
Лишь только с фасада краса?
Афины набрякли от гнева,
И криком кричит нищета.
Афины как звонкое древо,
Где вся сердцевина пуста.
В соседстве с откормленный барством
Униженных стоны и плач.
И Первый Стратег государства
Выходит, что первый палач?!
— Нет, горькие истины эти
Мне вынести не по плечу!
Таким оставаться в столетьях,—
Воскликнул Перикл,— не хочу!
Потом принесли уголечек,
И вспыхнула эта гора.
Летели июльскою ночью
Зеленые искры костра.
Пергаментный тлен не расскажет
О темных делах старины.
Молва розоватая ляжет
На облик великой страны.

...И, зная лишь блеск Парфенона
Да мифов загадочный дым,
История вряд ли законно
Тот век нарекла золотым!
1963

Азиатские базары

***
Азиатские базары,
Гул цветистый у реки.
Чудодействуют на старых
На колодах мясники.
Разделила эта речка
Всю округу пополам,
И считается навечно:
Тут — свои, чужие — там!
Пожирней да повкуснее
Режут мякоти чужим,
Чтобы кто-то не посеял
Горький слух, как горький дым.
Не посеял злую смуту,
Не пошла бы вширь хула
И в недобрую минуту
Тишину не подожгла.
А свои... Свои — надежны!
Этот берег — берег свой!
Их и одурачить можно,
Стерпят, им ведь не впервой.
Не грешно в тряпицу кости
По-соседски завернуть.
Не чужие ведь, не гости,
Сговоримся как-нибудь.
А позлятся — эко дело!
Дружба выдержит авось.
Извините. Надоело!
Застревает в горле кость!
1964


***
Себя, себя я потерял
Средь суматохи городской.
Иной ладони потирал:
— Ну, наконец настал покой!
Но пожил я среди берез,
Напился синевы взапой,
И ветер мне —
  меня принес.
Да здравствует
  неравный бой!
1975
*  *  *
Мы с Фадеевым бродили
В переделкинском лесу.
Птицы пели, птицы пили
В травах светлую росу.
Белой, сахарной, крутою
Покачал он головой,
Что белей казалась вдвое
Под небесной синевой.
Непонятно, как же это
Добровольно белый свет
Неуемные поэты
Покидают в цвете лет?
Красотища-то какая!
Коль по службе нелады —
Есть ведь женщина родная, —
Прикоснись, и нет беды!
Если годы миновали
И прошла пора любви, —
Есть ромашковые дали,
Солнце, звезды, соловьи!
Ну, никак не понимаю,
Как же можно уходить
Из березового рая,
Если можно погодить?!
…Я, смущаясь и робея,
Шел, в его ступая след.
Да, наверное, Фадеев —
Настоящий был позт!
1960
***
Часы стучат, как приговор,
И в мире нету выше власти...
Выходит, я какой-то вор?
Хапуга собственного счастья?!
Сквозь пальцы золотом текло,
По ветру распыляясь, время:
К числу — число, к числу — число,
Как к семени пустое семя.
О, скольких озарить я мог,
С глаз оглупленных снять повязки,
Как встарь, трубить в могучий рог,
Зовя не мыслить по указке!
Себе я чувствую укор
Настороженной ночи звездной.
Стучат часы, как приговор,
Но, может быть, еще не поздно?
1963

Одиночество

Страшнее нету одиночества,
Чем одиночество - в толпе,
Когда бездумно всем хохочется,
Но плакать хочется - тебе!


   Лес рубят
Тьма и ветер. Кругом ни звезды.
Ну и добрая выдалась ночка!
Словно вор, заметая следы,
Дождь осенний колотит по кочкам,
Ставни хлопают, двери скрипят.
Лес морским закипает прибоем,
Где-то пилы с оглядкой хрипят,
Топоры не дают мне покоя.
Спит, должно быть, на сене лесник,
Ублажен самогонкою, грозный,
Не проснется на жалобный крик
Повалившейся наземь березы.
Завтра будет мне грустно в лесу,
Поредевшем насквозь от разбоя!
Но кому свою боль понесу?
Кто с моей согласится тоскою?
То не просто березы стоят —
Руки, руки отцов трудовые!
Пустошь, пустошь, где песенный сад
Цвел недавно по склонам России.
Каждый зычный удар топора
Мне зарубки наносит па сердце!
Не уснуть мне теперь до утра,
Никуда мне от боли не деться...
1950


Карагач

Нельзя сказать, что благородным
Могучий не был карагач,
Но под его шатром свободным
Другим растениям — хоть плач!
Нависли тени, словно плети,
И крона навсегда права.
Здесь не одно десятилетье
Растет лишь чахлая трава!
1948

***
Я шел и смеялся, забывши о том,
Что скорбь притаилась за каждым углом.
Невесты с тяжелым заплаканным взглядом,
И матери с каменной выдержкой рядом...
Земля моя в новых могильных буграх,
И в щебете птичьем не радость, а страх...
В военной шинели, с облезлой звездою
Слепой человек простучал мостовою.
Не сразу я понял, какой это грех —
Смеяться бездумно и громко при всех!
1947

***
С пилой, обмотанной мешком,
В сермягах ношеных, босые,
Бродили с тятькой мы пешком,
Искали счастье по России.
...Пред тем как в город нам войти
(Была июльская жарища),
Мы завернули по пути
Взглянуть на местное кладбище.
Здесь не было почти примет,
Кого и где похоронили...
То там, то сям копытный след
Да лишь бурьян, седой от пыли.
Стоял отец, задумчив, строг.
Заговорил со мной не скоро:
— Уйдем отседова, сынок...
— Как? Даже не посмотрим город?
— А вот же, глянь, его лицо.
И хлеба мы не раздобудем.
Тут забывают про отцов,—
Живут плохие, видно, люди!
1955



  *  *  *
Потолок газетами обклеен.
Буквами аршинными статьи:
«Лучезарность сталинской идеи»,
«За высокий урожай бои»,
«В закрома засыпали пшеницу», …
Еще
«Потолок газетами обклеен.
Буквами аршинными статьи:
«Лучезарность сталинской идеи»,
«За высокий урожай бои»,
«В закрома засыпали пшеницу»,
«Строятся колхозные дома»,
«Коммунизма светлые зарницы»,
«Сталинские мудрые тома...»
Влажные разводы на газетах.
Дождь осенний... Потолок течет...
Бабка кукурузные котлеты
На сухой сковороде печет...
Из обрезков ладит одеяльце
Молодица... Видно, на сносях...
Ребятишки в уголке резвятся —
Делают из алой тряпки стяг…
Мы лежим с рыбалки невеселой,
От брюзжаний мелких далеки,
Благодарны добрым хлебосолам
За тепло и за половики...
Мы глядим на мокрые газеты,
Капель нависающих страшась.
Меж газетой и избенкой этой
Явную улавливая связь...
1952

* * *
Ты, в бревенчатый домик войдя,
Капюшон отвернула цветной,
Вся пропахшая после дождя
Подмосковною сказкой лесной,

Земляникой, листвою в росе,
Влажным солнцем, настоем грибным.
Ты вошла в невозможной красе,
Вся пропахшая краем родным.
1954

  *  *  *
Ну,устал,
Ну, отстал...
Ну, чего пристаёте?
Тоже ведь устаёте!
Тихим стал?
Да, устал-
От готовых улыбок,
Не запретных ошибок,
От речей
Ловкачей,
Показного приличья,
Разбитного двуличья.
От невежд,
От надежд,
От несбывшихся сроков,
От любви однобокой...
От мечты,
Пустоты,
От продуманной дружбы,
От прислужливой службы.
Был запал-
И пропал.
Ну,ругайтесь,чего же?
Докатился,мол,дожил ...
           1961


  *  *  *
         Дм. Кедрину
Жаль, что вы не видели,
Как его обидели!
С беспокойной раной
Брел он в дождь, как пьяный.

А теперь непрошено
На могилу брошено
Столько роз и лилий!
Столько слез пролили!

Почему ж немыслимо
Дать цветы при жизни нам,
Часть бы этих лилий?
Мы б еще пожили…

  Алексей Марков дружил с потомками убиенного Дмитрия Кедрина...»




  *  *  *
Люби себя на всякий случай.
Бывает: окружают нас
Такою ненавистью жгучей,
Такой вонючей тиной дрязг.
И — весь ты в клевете, как в струпьях,
К развязке жизнь твоя близка...
Но вот приходит себялюбье —
И ствол отводит от виска.
*
Я- как медведь, гонимый
Ватагою собак.
Изранен, загнан ими,
В глазах - багровый мрак...
Я думал, не устану...
Сочится кровь души.
Зализываю раны
В берёзовой глуши...

У ГРОБА ЕСЕНИНА

Суровостью овеяна,
 В глазах — упрямый свет,
 У гроба мать Есенина.
 Она не плачет, нет!

Оплакала заранее,
 Глаза свои прожгла,
 Когда он в даль бескрайнюю
 Подался от села.

«Ушел себя раздаривать,
 Душою не скупясь.
 Его планиды зарево
 Втоптали люди в грязь,

Нашел удел мучительный...
 Останься бы в селе —
 И мог бы стать учителем,
 Служить родной земле!..

Я отдала красивого
 И юного его,
 Я подарила силу вам
 От сердца своего.

И что же вы наделали?
 Каким вернули мне?
 Лежит, и щеки белые!
 А вы-то в стороне…

Я отдала вам чуткого!
 Сейчас не слышит он...
 Вам все казался шуткою
 Его тяжелый стон!

Я отдала вам, нелюди,
 Что только может мать!
 Слова с трибуны мелете!
 Вам нечего сказать...»

И молча, и уверенно,
 Не опуская взор,
 У гроба мать Есенина
 Читает приговор.
 1968




*
Однажды совесть постучится,
Как следователь, в дверь,
И что-то ёкнет под ключицей...
Ответствуй-ка теперь
За равнодушье, компромиссы,
Спасительную фальшь !-
Она придёт,как страшный вызов,
Неумолимый страж.
Начнёт казнить, беду пророчить,
Бессонницею жечь,
В постели огненной ворочать,
Ледком касаться плеч...
Мечом булатным луч с востока
На шею упадет...
Пока ещё не вышло срока,
Подумай наперёд!

***
Я сын твой блудный, истина.
Но надо мне чинить допросов!
Судьба и так и эдак чистила —
За каждый промах кровь из носа!
Да, сознаюсь, я путаник,
Во зло себе, а не другому.
Ну что ж, секи стальными прутьями,
Но только не гони из дому...
Я блудный сын твой, истина!
Впусти меня, прими скорее
И всею силой бескорыстия
Прости, как мать прощать умеет!
1964

ПРОСТРАНСТВО
Какое небо! Сколько звезд!
Нет ни конца ни края!
Несемся миллионы верст,
Себя опережая!
То чернота, то синева,
Нагромождений соты...
И закружилась голова
От вечного полета!
Недостижимых далей страх...
К безумью близко стало...
И черный бархат в небесах
Вдруг показался алым!
Тут вышел дед мой на крыльцо:
- А небушко какое! -
В улыбке сморщил он лицо. -
А жить, ей-богу, стоит!
...И потеплело на душе
От "небушка", от слова.
Пространства не боясь уже,
Глядел я в небо снова!
1976
Четки
Мне аксакал сказал по дружбе:
— Страшней кинжала есть слова.
Пред тем, как обнажить оружье,
Подумать надо нам сперва.
Вот четки, брат русоголовый!
Когда придется невтерпеж,
От взрыва придержи-ка слово,
Покуда все не перечтешь...
1978
НЕ МОИМ ЧИТАТЕЛЯМ
Вам бы только анекдотики,
Вам бы только хи-хи-хи
И, как легкие наркотики,
Щекотливые стихи.
У меня такого нету.
Как по-вашему: "адью"?
Я хочу, чтоб шли к поэту,
Как трава идет к дождю;
Иль, стуча клюкой, слепые
Боль свою несут к врачу;
Как идут к любви впервые.
Вот что, милые, хочу!
Вам одно - эквилибристика
Слов и мыслей полублуд.
Вам одно - приобрести бы как
Модных томиков уют.
Ну, сознайтесь-ка, ответьте-ка
Хоть одна и хоть один:
Вы идете, как в "Синтетику",
В этот книжный магазин?
У меня такого нету!
Стих мозолист и тяжел...
Я хочу, чтобы к поэту,
Как за хлебом, каждый шел.
Ждали трепетного слова
Тяжело, как сына мать,
Что ушел в пожар багровый
И вернется ли - как знать.
Стих мой сам в крови событий.
Не с руки дразнить гусей.
Не хотите — как хотите! —
Ваш слуга и повелитель —
Чур! — не Марков Алексей.
1964
* * *
Да, вкус воды я тоже знал,
Ей цену надолго запомнил,
Когда работал среди скал,
Под зноем, на каменоломне.
Не разгибайся день-деньской
И молот заноси повыше!
...А там, в аллее городской,
Сидят под лиственною крышей.
Я подходил в пыли, в поту,
Брал из травы кувшин прохладный,
Держал как птицу, как мечту...
Мне жажда хорошо понятна!
1951
***
Я люблю эту прозу простую —
Батарею с теплом у окна.
В непогоду продрогший вхожу я,
Руки зяблые греет она.
Но и все ж почему-то я часто
Навещаю избу за рекой.
Дым над крышею, здравствуй же, здравствуй!
Я пришел к тебе, милый, с тоской.
Нарисуй мое сельское детство,
На зеленом ветру развихрясь.
Вот, пожалуй, одно только средство,
Чтоб с минувшим не рухнула связь!
Над трубою привставши на лапы,
Ты как наш разлохмаченный пес.
Слышу хлеба томительный запах,
Освежающий запах берез.
Жаль, что сын, подрастающий рядом,
Не согласен с моею тоской.
Не поймет, как приятен и сладок
Этот вьющийся дым над трубой.
1960
Язык России
О, как французским усмиряли
Вольнолюбивый мой язык!
Сперва к салонам примеряли,
Но он к салонам не привык.
Пропахший порохом и потом,
Был на конюшню сослан он,
Протестовал там, но работал
Его кузнечный добрый звон.
И, как от грубого наречья,
Бежали франты от него.
Лишь в песнях девичьих под вечер
Он был у дела своего.
Плевать на царственные залы -
Там не по-русски даже смех.
Там с ним роднятся лишь в скандалах,
Не для того ль, чтоб молвить грех?
Он у кормилицы у сельской
Приют отыщет на груди,
И с большей силою и блеском
Ещё предстанет, погоди!
Его монголы укрощали,
Плетьми стегали на бегу.
А он, без жалоб и печали,
Богаче стал назло врагу!
Язык мой немцы сокращали,
В учителя пробравшись к нам,
От слов мужицких очищали:
Зачем России лишний хлам?
Но так заботилась о русском
Не потому ль учёных рать,
Что слишком тяжкая нагрузка -
Язык как следует узнать?
Да мало ль кто удобной ванной
Хотел бы сделать океан?
А он, безмерный, разливанный,
Народу во владенье дан!
Ты никогда не станешь тусклым,
Не охладеешь ни на миг.
Я кланяюсь тебе по-русски,
Язык прапрадедов моих!
1960
***
Здесь венчался Федор Достоевский.
А когда из церкви шел с женой,
Посыпали коноплею, дескать,
Жизнь им будет вечною весной!
Тут и дождик припустил хороший -
Добрая примета, говорят!
В огородах покрупнел горошек,
Повлажнел и распушился сад...
Конопли зазеленели всходы.
Морем неоглядным разлились.
Закружились птичьи хороводы,
Позабыв, что быстротечна жизнь.
А земля, согретая июлем,
Источает запах конопли,
Чтобы ветры не напрасно дули -
Ароматы родины несли...
...Снесена давным-давно церквушка.
На открытом всем ветрам бугре
Только конопля вздыхает душно
На рассветной праздничной поре!
Я привез семян в село. И к лету
Вдруг взошли. Какое торжество!
За сто верст ко мне поэты едут
Подышать, и больше ничего!
Ночь проводят в конопле пахучей,
Им поют цикады до утра, -
И становится на сердце лучше,
И душа открыта для добра!
...Высыхают на планете реки,
Стены рушатся в горячей мгле.
Только слово теплое - навеки,
Только вечно семя, что в земле!
1960
***
Я столько совершал ошибок
И столько каялся потом!..
Но говорю: за все спасибо -
За то, что трудным шел путем,
И тяжесть нес, и больно падал,
Не так, не той ногой ступив.
Но может, это так и надо,
Чтоб вышел песенный мотив?
1953
***
Бегут, бегут... В руках газеты...
Седлают метропоезда
Туристы, дворники, поэты...
Куда торопятся, куда?!
Но в толчее неторопливо
Проходит человек один,
На лица смотрит, как на диво,
Задумчив свет его седин.
Пожалуй, он дойдет до цели
Сквозь человечью канитель.
А мы... мы просто пролетели
Свою единственную цель!
1979
***
Здесь чистый протекал ручей,
Манил прохладою напиться,
От разгулявшихся ершей
На зорьке дыбилась водица!
Но вот в него пошли швырять
Баллоны, кадки, дохлых кошек,
Глядишь: двуспальная кровать
Торчит рогами ржавых ножек!
И в желтой пене берега,
И от воды парок смердящий,
И вязнет в мусоре нога,
И тучи мошкары зудящей!
Проходим, зажимая нос,
Крутого не стесняясь слова,
Поносим господа всерьёз
Да власть.
Кого ж еще другого?!
1978
***
Спасибо тому, кто в февральских заносах
Дорогу найти мне помог,
В безлюдную полночь без длинных расспросов
Радушно пустил на порог.
Спасибо, что жить не кому-то другому,
А мне, ушибаясь и злясь,
И радуясь лучику солнца любому,
И чувствуя с временем связь;
Что пью ключевую холодную воду,
Устало садясь на траву,
Спешу в неизвестность, не знаючи броду,
Рассудком чужим не живу.
Спасибо, что не был причислен я к моде,
От битв не стоял в стороне,
Любовью в дороге крутой не обойден
И память хранят обо мне.
Признателен я непосильным урокам,
Безжалостным учителям
И сжатым до чертиков жизненным срокам,
Чтоб зря не бездельничать нам.
Спасибо тому, кто со мною, бывало,
С открытым лицом враждовал:
От этого сила моя прибывала,
Как волны у кряжистых скал.
Спасибо совсем незнакомым прохожим,
Что были знакомых добрей!
К себе становлюсь я все строже и строже,
Хороших встречая людей.
1961
* * *
Я не люблю туристов, что на тропках
И на полянках оставляют след:
Из-под консервов банки, склянки, пробки
И вороха замызганных газет.
Средневековыми слезами сучья
Березовые плачут на костре.
Я не люблю убогие по сути
Их песни про девчонку во дворе.
Мне ненавистен смак кошачьих визгов
И похотливых глаз в тени кустов
У поседевших рано обелисков
Моих товарищей былых годов...
О, с легкостью живущие туристы!
Они во всем такие, как сейчас:
На людях только подметают чисто,
Вернее, заметают след от глаз.
Они вот так и в жизни: оставляют
Лишь ветошь слов, прокатных мыслей хла,
По родниковой чистоте петляют
И воду мутят, оскверняют нам.
Их не согнешь, как ржавую подкову:
Они обворожительно милы!
Я не люблю туристов мотыльковых,
Я не люблю ни пепла, ни золы!
1964

Огонь на себя

Истлела из жести звезда-
Негожа для вечности жесть.
Шумит на ветру лебеда,
Печаль в ней какая-то есть.

У этой полынной межи
Товарищ покоится мой.
Прохожий! Постой, не спеши,
Еще ты успеешь домой.

Пониже ему поклонись,
Как встарь поклонись, ничего!
Сегодня не наша ли жизнь
Обязана жизни его?!

Он принял огонь на себя, —
А мог бы не принимать, —
И, кровью траву окропя,
Упал,чтобы больше не встать.

Прохожий! И в мирные дни
Не легче войны есть война.
Зовут тебя в окнах огни,
Домашний уют и жена.

А кто-то, как прежде, в стране
Взывает: «Огонь на меня!»
Прохожий, не стой в стороне,
Не прячься от вспышек огня!
1962
 


Курильщицам

В пустом коридоре
Хирургов я видел
В отчаяном горе,
Неприбранном виде
Чему-то в отместку,
И тяжко и горько,
Совсем не по-женски
Тянули махорку...
Застылость во взгляде,
Поникшие косы...
Курили не ради
Кокетливой позы.
Я видел солдаток
С листом похоронным.
Спасительным ядом
В ознобе бессонном
Дымище глотали,
Сознанье дурманя,
Чтоб ясность печали
Слегка затуманить.
И чтобы не вскрыкнуть
В квартире притихшей...
А после отвыкнуть
Хотели — не вышло!
А вы — в ресторанах —
Колени наружу,
Созревшие рано,
Предавшие душу,
Какие невзгоды
Врачуете чадом,
Прислужницы моды
Косметики чада?!
В табачных завесах
Чтоб стылые очи
Казались повесам
Смутней и порочней!...
...Уйдете, оставив
Лишь пепел белесый,
И след ваш растает
Дымком папиросы...
1964
* * *
Речь бойца должна быть ясной!
Говорится так не зря.
Все неясное погасло,
Мир теплом не одаря.
Речь бойца должна быть чистой
И прямой, без закавык,
Как граненый, как лучистый
Знаменитый русский штык!
Речь бойца должна быть краткой,
Меткой! Выстрелу под стать.
Тот поет красно и гладко,
Кому нечего сказать.
Речь бойца должна быть мудрой,
Чтоб не каялись потом
Те, кто рвется синим утром
Вслед за ним в горящий дом!

В память о старых  названиях

Я плевал на ваши пароходы,
Я на ваши улицы плевал,
Что зовутся от лица народа,
Именами тех, кто больше врал...

Кто кричал, что партии он служит,
Пристально глядел генсекам в рот.
Памятник мне этакий не нужен,
Если Душу чёрт в залог берёт!
      1949


*  *  *
Отсветы, отсветы воспоминаний,
Отсветы первой — последней любви,
Отсветы беглых, мгновенных свиданий.
Ты их от сердца пойди оторви!

Отсветы ласковых слов материнских,
Отсветы белой цветущей земли…
Всё это так оглушительно близко,
А остальное — исчезло вдали…

***
Не девочка, но и не женщина...
Кос расплетенных ручейки
По одеялу поздно вечером
Струятся, трепетно-легки.
 
Ресницы затаенно вздрогнули,
И стон... Во сне раздался стон.
От слез вдруг стали щеки мокрыми,
Но это все не явь, а сон!
 
И снова крик! С такою жалобой...
Ну что ты, девочка, очнись!
...Не гамаком — скорее палубой
Тебя раскачивает жизнь.
 
Понавидалась за день грубостей,
И довелось обид хлебнуть.
А говоришь всегда: «Да глупости,
Все хорошо! Устала чуть...»
 
Весь день покорно улыбаешься
Несправедливости любой:
«Мол, свяжешься — не расхлебаешься.
Попридержу характер свой!»
 
Не женщина, но и не девочка...
Морщинки под глазами, что ль?
Уснула сдержанность доверчиво —
И вырвалась наружу боль!
 
...Трамваем утренним разбужена,
Накрасишь губы. Заодно
Угрюмость уберешь ненужную
И улыбаешься, как в кино!
1964

* * *

Тени, тени, всюду тени
Дней минувших и людей
Нету прошлому забвенья
В горькой памяти моей!

Совершалось — не свершилось,
Повторяясь вновь и вновь.
Словно кара, словно милость,
Продолжается любовь…

Прикрывается работой,
Отвлечённостью идей,
И родит, и губит что-то
Ненасытностью своей.

И, сжигая поколенья,
Разбивая души в кровь,
Возникает новой тенью
Жизнь, творящую любовь...


МЕШОЧНИК
Его в троллейбусе толкают,_
-Куда ты прешь с таким мешком!
Попрек попреку потакает,
Смешок роднится со смешком,

-Уж лучше б ездили в трамваях.
Мешочники!-стоит галдеж..
А он куда и встать не знает,
-Согласен с вами,верно, что ж..

Он улыбается пугливо,
Одна лишь согревает мысль,
Что где-то там, в избе плешивой
Его детишки заждались,

Расстелет скатерть- самобранку
Печь, как на праздник запоет,
Увидят дети спозаранку
Румяный хлеб и сладкий мед.

Везет кормилец из столицы,
То самое, что с болью сдал.
Пускай студентик петушится,
Пусть дама лезет на скандал.

Прости душой своей великой
Их, с мотыльковою судьбой...
Иди, мешочник, посиди -ка,
Я постою перед тобой.

*  *  *
Как дружбой спаяны убийцы,
Как жертвы их разобщены...
Пора, пора объединиться,
На смерть идущие сыны!

Тебе
Сегодня в нашей дочери,
Увидел я воочию
Твои неброские черты,
И понял, как прекрасна ты!


ГОСТИНИЦА  "РОССИЯ"

Гостиница "Россия",
Тебя мне не забыть.
Швейцары молодые
Приказывали:
                -- Выдь!

Местов свободных нету! --
И двери на запор.
А было то не летом,
На окнах цвел узор.

И на руках сынишка
Русоголовый мой
Стонал в бреду чуть слышно,
Зовя меня домой...

Но далеко до дома,
Мы в городе чужом,
Чужом, полузнакомом...
Какой тут милый дом!

Я только город этот
Когда-то с бою брал.
Знаком по всем приметам
Гостиничный квартал...

Сегодня здесь березки,
А я запомнил -- рвы.
Обновлено чертовски
Все с ног до головы!

Гостиница "Россия",
Большой холодный дом!
Французы разбитные
С тяжелым багажом...
Худые англичанки --
"Кодак" через плечо,
И негры словно танки,
И шведы... Кто еще?

Проходят, взглядом смерив
Бездомного меня.
Швейцары держат двери,
Чело свое клоня.

Ну что ж, я все осилю.
Хорошего вам сна...
Россия ты, Россия,
Родная сторона!..

Памяти поэта Бориса Корнилова

Не сделай в сторону ни шага:
В затылок целится закон.
Терпенье -- вот твоя отвага,
Охрана с четырех сторон.

К баракам тянется дорога,
В ушах усталый крови звон.
Плетется сбивчиво, не в ногу
В линялых куртках батальон.

О чем мечтает этот вялый?
Мечтает о похлебке он...
А тот -- о папиросе с "Явы", --
Дымок, дымок, как сладкий сон...

Цветы? Не до цветов весенних:
Неволя тягостней весной!
...От автоматов рыщут тени,
Овчарки охраняют строй.

Но, про угрозу забывая,
К обочине шагнул мой друг,
Склонился над созданьем мая --
Тюльпаном зоревым.И вдруг

Раздался выстрел торопливый.
Колонна дальше побрела.
Лежал мой друг такой счастливый,
И пела над цветком пчела.

"Попытка к бегству" -- в протоколе
легла строка его судьбой.
...И лишь одни тюльпаны в поле
Шептались долго меж собой.
1955



ОСЕНЬ
Осень,осень,отсвет золотисный,
Не раздетая еще дубрава.
Только первые опали листья
И в ручей слетели величаво.
Просит позабытая брусника…
Унести ее домой с собою,
Тетерев мечтательный покликал
Отдохнуть под дремлющей ветлою!

...Выйду я с заряженной двухстволкой
Из лесу на светлую опушку.
Не убью я даже перепелку:
Жалко пустомелю и болтушку...
1947


 
***
О, Господи, да что же это?
Не спится мне, хоть зарыдай!
Уж время близится к рассвету,
И первый прогремел трамвай!..
Толкутся мысли, точно в ступе,
Как в осень мухи взаперти.
Пожалуй, так не спит преступник,
На склизком оступясь пути.
— Усни! — твержу себе. Не спится.
Шлет тени уличный фонарь.
Качается вещуньей-птицеи,
Хоть встань и кулаком ударь!
Бушует совесть. Да, преступник!
Сжигай себя! Весь день вчера
Ты прожил, как ботва без клубня,
Не сделав никому добра!
1967


***
На плечи давит сумрак синий,
И город кажется пустыней,
Твоих мне рук недостает,
Ресниц твоих мне нужен взлет.

Ты обо мне мечтаешь где-то,
Не спишь тревожно до рассвета,
Жизнь коротая с кем-нибудь,
К кому привел случайно путь...
И через замети и вьюги
Мы не узнаем друг о друге,
И лишь тоска и там и тут
По тем, что так и не придут...
1967


***
Может быть, и радость принесу я,
У друзей сгорая на глазах,
Споря, не сживаясь, протестуя,
Отмечая боем каждый шаг.
Мне б остаться в рукотворных сотах
Рядовой частицею тепла,
Я б доволен был такой работой,
Как довольна может быть пчела!
1965

***
— Подойди ко мне, ишак, поближе! —
И подходит он, и руку лижет,
Робко крохи трогает губами.
Что-то вроде нежности меж нами...
Говорю: — Так, значит, побирушка?
Бродишь, маешься пустыней душной?
Средь песков высматриваешь пищу,
Ешь колючки, трудно воду ищешь?
И, наверное, в глазах миражи
Манят, успокаивают даже?
Пристаешь к прохожим по дорогам,
Милостыню просишь ради бога?
Но прохожие рукой махнули
На тебя в автомобильном гуле.
А когда-то был необходимым,
Век работал, полднями палимый...
Значит, ты идешь от Ашхабада,
Значит, ты идешь от Душанбе?
Никому и ничего не надо,
Не находят выгоды в тебе.
Милый ослик! Я такой же ослик.
Спину подставлял друзьям стократ,
Вывозил их из беды, а после...
В сторону косят холодный взгляд!
И брожу я по осенним лужам...
Что друзья? Примерная жена —
В дни, когда ты скорбен и недужен,
Далеко не ласкова она!..
Самаркандское темнеет небо…
Ах, какое небо, погляди!
Вот, возьми еще кусочек хлеба
И за рифму строго не суди.
1963

*  *  *

Я смерти не страшусь,
Пришла б в родном краю,
Метели-сестры пусть
Отходную поют.

Как одеялом,снег
Укутает меня,
Услышу чей-то смех
В лучах искристых дня.

Пускай шуршат дожди
Листвою золотой.
И ты ко мне приди,
Немножечко постой.

Но слёзы лить не смей,
Негромко улыбнись.
Куда ещё светлей-
И после жизни жизнь...

Ведь я не где-то сплю
В  родимой  стороне,
По-прежнему  люблю
Отмеренное  мне.
1981

Легенда о Перикле

К великому смерть не приходит,—
Он сам вызывает ее:
Входи, мол, сегодня свободен,
Закончил я дело свое!
Глядит на Афины все чаще
С прощальною грустью Перикл:
С собой унести бы щемящий
Летящих гусей переклик,
И мраморный взлет Парфенона,
И песенный звон площадей...
Сограждан, в Перикла влюбленных,
Улыбкой он дарит своей,
Всю жизнь не для них ли покоя
Не ведает Первый Стратег —
От боя до нового боя...
И вот на челе его снег.
Но все ль до конца подытожил,
Чтоб встретить последний свой час?
Морщиня пергаментом кожу
У пристальных выцветших глаз,
Перикл повелел отрешенно:
— Сберите пиитов ко мне!—
Десятки глашатаев конных
Тотчас понеслись по стране.
...К собравшимся вышел Перикл.
Перикл — не последний оратор,
Но времени нету: старик.
Сейчас разговор его краток.
И только улыбка была
Проникнута щедрою дружбой:
— Встречаемся редко... Дела...
Такая уж выпала служба!
Беседе с поэтами рад:
Всё видят их ясные взоры —
И праздничный блеск колоннад,
И затхлого мусора горы.
Пронесся несдержанный вздох,
И в этом послышалось вздохе:
«Правитель афинский не плох,
Порядки афинские плохи.
Чуть смелое слово изрек,
Как тут же тебя на заметку:
Видали, мол, тоже пророк,
Давай ему первенства ветку!
Как будто разумнее всех
И славу трубить ему надо...
Правее, чем Первый Стратег,
Мудрей, чем Афина Паллада...»
— Обиженный кто-нибудь есть?—
Перикл обратился к поэтам.
Поднялся трепещущий весь,
В хитонишко ветхий одетый
Мыслитель, каких испокон
Встречают усмешкою скрытой.
Но Первый Стратег умудрен,
Как равному внемлет пииту.
— Мы вправе лишь блеск колоннад
Показывать в наших твореньях.
Но пышных восторгов каскад-
Начало застоя и тленья!
— Для этого вас и созвал,—
Перикл по-отечески молвил.
С усилием с места привстал,
Прошелся, нахмуривши брови.—
Признателен вам от души,
Хвала откровению мысли!
Кто новое слово душил,
Тот враг и помеха отчизне,
С такими закон мой суров.
В свободных Афинах — препоны? „
Смелее из недр тайников
Несите свой труд оскорбленный!
Судья для поэтов — народ,
Другого судилища нету!
— Да здравствует, вечно живет
Перикл! — возглашали поэты.
И все, что схоронено было
От жаждущих глаз и сердец,
Восстало теперь из могилы,
К Периклу пришло во дворец.
Точь-в-точь лебединые крылья —
Пергамент к пергаменту лег.
Духовных плодов изобилие
Такое, что чтец занемог!
Здесь мраку противится разум,
Здесь ямбам взорваться пора!..
Взметнулась повыше Парнаса
Заветных сказаний гора.
Их слушал Перикл потрясенный,
От ужаса стыли глаза.
Так, значит, краса Парфенона —
Лишь только с фасада краса?
Афины набрякли от гнева,
И криком кричит нищета.
Афины как звонкое древо,
Где вся сердцевина пуста.
В соседстве с откормленный барством
Униженных стоны и плач.
И Первый Стратег государства
Выходит, что первый палач?!
— Нет, горькие истины эти
Мне вынести не по плечу!
Таким оставаться в столетьях,—
Воскликнул Перикл,— не хочу!
Потом принесли уголечек,
И вспыхнула эта гора.
Летели июльскою ночью
Зеленые искры костра.
Пергаментный тлен не расскажет
О темных делах старины.
Молва розоватая ляжет
На облик великой страны.

...И, зная лишь блеск Парфенона
Да мифов загадочный дым,
История вряд ли законно
Тот век нарекла золотым!
1963

*  *  *
Мы с Фадеевым бродили
В переделкинском лесу.
Птицы пели, птицы пили
В травах светлую росу.
Белой, сахарной, крутою
Покачал он головой,
Что белей казалась вдвое
Под небесной синевой.
Непонятно, как же это
Добровольно белый свет
Неуемные поэты
Покидают в цвете лет?
Красотища-то какая!
Коль по службе нелады —
Есть ведь женщина родная, —
Прикоснись, и нет беды!
Если годы миновали
И прошла пора любви, —
Есть ромашковые дали,
Солнце, звезды, соловьи!
Ну, никак не понимаю,
Как же можно уходить
Из березового рая,
Если можно погодить?!
…Я, смущаясь и робея,
Шел, в его ступая след.
Да, наверное, Фадеев —
Настоящий был позт!
1960
***
Часы стучат, как приговор,
И в мире нету выше власти...
Выходит, я какой-то вор?
Хапуга собственного счастья?!
Сквозь пальцы золотом текло,
По ветру распыляясь, время:
К числу — число, к числу — число,
Как к семени пустое семя.
О, скольких озарить я мог,
С глаз оглупленных снять повязки,
Как встарь, трубить в могучий рог,
Зовя не мыслить по указке!
Себе я чувствую укор
Настороженной ночи звездной.
Стучат часы, как приговор,
Но, может быть, еще не поздно?
1963


***
Ничего ведь не случилось с нами.
Ну и что же, проводили птиц...
Это не морщинки под глазами —
Сетчатые тени от ресниц.

И глаза твои не выцветали, —
Это небо опустилось в них,
Осенью поблекнувшие дали
Отразились в темно-голубых.

Посижу с тобою, успокою.
Может быть, чему-то я виной?
...В светлой грусти что-то есть такое,
Стоящее радости иной.
1961




Одиночество

Страшнее нету одиночества,
Чем одиночество - в толпе,
Когда бездумно всем хохочется,
Но плакать хочется - тебе!


   Лес рубят
Тьма и ветер. Кругом ни звезды.
Ну и добрая выдалась ночка!
Словно вор, заметая следы,
Дождь осенний колотит по кочкам,
Ставни хлопают, двери скрипят.
Лес морским закипает прибоем,
Где-то пилы с оглядкой хрипят,
Топоры не дают мне покоя.
Спит, должно быть, на сене лесник,
Ублажен самогонкою, грозный,
Не проснется на жалобный крик
Повалившейся наземь березы.
Завтра будет мне грустно в лесу,
Поредевшем насквозь от разбоя!
Но кому свою боль понесу?
Кто с моей согласится тоскою?
То не просто березы стоят —
Руки, руки отцов трудовые!
Пустошь, пустошь, где песенный сад
Цвел недавно по склонам России.
Каждый зычный удар топора
Мне зарубки наносит па сердце!
Не уснуть мне теперь до утра,
Никуда мне от боли не деться...
1950


Карагач

Нельзя сказать, что благородным
Могучий не был карагач,
Но под его шатром свободным
Другим растениям — хоть плач!
Нависли тени, словно плети,
И крона навсегда права.
Здесь не одно десятилетье
Растет лишь чахлая трава!
1948

***
Я шел и смеялся, забывши о том,
Что скорбь притаилась за каждым углом.
Невесты с тяжелым заплаканным взглядом,
И матери с каменной выдержкой рядом...
Земля моя в новых могильных буграх,
И в щебете птичьем не радость, а страх...
В военной шинели, с облезлой звездою
Слепой человек простучал мостовою.
Не сразу я понял, какой это грех —
Смеяться бездумно и громко при всех!
1947

***
С пилой, обмотанной мешком,
В сермягах ношеных, босые,
Бродили с тятькой мы пешком,
Искали счастье по России.
...Пред тем как в город нам войти
(Была июльская жарища),
Мы завернули по пути
Взглянуть на местное кладбище.
Здесь не было почти примет,
Кого и где похоронили...
То там, то сям копытный след
Да лишь бурьян, седой от пыли.
Стоял отец, задумчив, строг.
Заговорил со мной не скоро:
— Уйдем отседова, сынок...
— Как? Даже не посмотрим город?
— А вот же, глянь, его лицо.
И хлеба мы не раздобудем.
Тут забывают про отцов,—
Живут плохие, видно, люди!
1955
 


  *  *  *
Потолок газетами обклеен.
Буквами аршинными статьи:
«Лучезарность сталинской идеи»,
«За высокий урожай бои»,
«В закрома засыпали пшеницу», …
Еще
«Потолок газетами обклеен.
Буквами аршинными статьи:
«Лучезарность сталинской идеи»,
«За высокий урожай бои»,
«В закрома засыпали пшеницу»,
«Строятся колхозные дома»,
«Коммунизма светлые зарницы»,
«Сталинские мудрые тома...»
Влажные разводы на газетах.
Дождь осенний... Потолок течет...
Бабка кукурузные котлеты
На сухой сковороде печет...
Из обрезков ладит одеяльце
Молодица... Видно, на сносях...
Ребятишки в уголке резвятся —
Делают из алой тряпки стяг…
Мы лежим с рыбалки невеселой,
От брюзжаний мелких далеки,
Благодарны добрым хлебосолам
За тепло и за половики...
Мы глядим на мокрые газеты,
Капель нависающих страшась.
Меж газетой и избенкой этой
Явную улавливая связь...
1952

* * *
Ты, в бревенчатый домик войдя,
Капюшон отвернула цветной,
Вся пропахшая после дождя
Подмосковною сказкой лесной,
 
Земляникой, листвою в росе,
Влажным солнцем, настоем грибным.
Ты вошла в невозможной красе,
Вся пропахшая краем родным.
1954

  *  *  *
Ну,устал,
Ну, отстал...
Ну, чего пристаёте?
Тоже ведь устаёте!
Тихим стал?
Да, устал-
От готовых улыбок,
Не запретных ошибок,
От речей
Ловкачей,
Показного приличья,
Разбитного двуличья.
От невежд,
От надежд,
От несбывшихся сроков,
От любви однобокой...
От мечты,
Пустоты,
От продуманной дружбы,
От прислужливой службы.
Был запал-
И пропал.
Ну,ругайтесь,чего же?
Докатился,мол,дожил ...
           1961


  *  *  *
         Дм. Кедрину
Жаль, что вы не видели,
Как его обидели!
С беспокойной раной
Брел он в дождь, как пьяный.

А теперь непрошено
На могилу брошено
Столько роз и лилий!
Столько слез пролили!

Почему ж немыслимо
Дать цветы при жизни нам,
Часть бы этих лилий?
Мы б еще пожили…

  Алексей Марков дружил с потомками убиенного Дмитрия Кедрина...»




  *  *  *
Люби себя на всякий случай.
Бывает: окружают нас
Такою ненавистью жгучей,
Такой вонючей тиной дрязг.
И — весь ты в клевете, как в струпьях,
К развязке жизнь твоя близка...
Но вот приходит себялюбье —
И ствол отводит от виска.
*
Я- как медведь, гонимый
Ватагою собак.
Изранен, загнан ими,
В глазах - багровый мрак...
Я думал, не устану...
Сочится кровь души.
Зализываю раны
В берёзовой глуши...
*
Однажды совесть постучится,
Как следователь, в дверь,
И что-то ёкнет под ключицей...
Ответствуй-ка теперь
За равнодушье, компромиссы,
Спасительную фальшь !-
Она придёт,как страшный вызов,
Неумолимый страж.
Начнёт казнить, беду пророчить,
Бессонницею жечь,
В постели огненной ворочать,
Ледком касаться плеч...
Мечом булатным луч с востока
На шею упадет...
Пока ещё не вышло срока,
Подумай наперёд!

***
Я сын твой блудный, истина.
Но надо мне чинить допросов!
Судьба и так и эдак чистила —
За каждый промах кровь из носа!
Да, сознаюсь, я путаник,
Во зло себе, а не другому.
Ну что ж, секи стальными прутьями,
Но только не гони из дому...
Я блудный сын твой, истина!
Впусти меня, прими скорее
И всею силой бескорыстия
Прости, как мать прощать умеет!
1964

ПРОСТРАНСТВО
Какое небо! Сколько звезд!
Нет ни конца ни края!
Несемся миллионы верст,
Себя опережая!

То чернота, то синева,
Нагромождений соты...
И закружилась голова
От вечного полета!

Недостижимых далей страх...
К безумью близко стало...
И черный бархат в небесах
Вдруг показался алым!

Тут вышел дед мой на крыльцо:
- А небушко какое! -
В улыбке сморщил он лицо. -
А жить, ей-богу, стоит!

...И потеплело на душе
От "небушка", от слова.
Пространства не боясь уже,
Глядел я в небо снова!

1976

Четки

Мне аксакал сказал по дружбе:
— Страшней кинжала есть слова.
Пред тем, как обнажить оружье,
Подумать надо нам сперва.

Вот четки, брат русоголовый!
Когда придется невтерпеж,
От взрыва придержи-ка слово,
Покуда все не перечтешь...
 
                1978
НЕ МОИМ ЧИТАТЕЛЯМ


Вам бы только анекдотики,
Вам бы только хи-хи-хи
И, как легкие наркотики,
Щекотливые стихи.

У меня такого нету.
Как по-вашему: "адью"?
Я хочу, чтоб шли к поэту,
Как трава идет к дождю;

Иль, стуча клюкой, слепые
Боль свою несут к врачу;
Как идут к любви впервые.
Вот что, милые, хочу!

Вам одно - эквилибристика
Слов и мыслей полублуд.
Вам одно - приобрести бы как
Модных томиков уют.

Ну, сознайтесь-ка, ответьте-ка
Хоть одна и хоть один:
Вы идете, как в "Синтетику",
В этот книжный магазин?

У меня такого нету!
Стих мозолист и тяжел...
Я хочу, чтобы к поэту,
Как за хлебом, каждый шел.

Ждали трепетного слова
Тяжело, как сына мать,
Что ушел в пожар багровый
И вернется ли - как знать.

Стих мой сам в крови событий.
Не с руки дразнить гусей.
Не хотите — как хотите! —
Ваш слуга и повелитель —
Чур! — не Марков Алексей.
1964

* * *
Да, вкус воды я тоже знал,
Ей цену надолго запомнил,
Когда работал среди скал,
Под зноем, на каменоломне.

Не разгибайся день-деньской
И молот заноси повыше!
...А там, в аллее городской,
Сидят под лиственною крышей.

Я подходил в пыли, в поту,
Брал из травы кувшин прохладный,
Держал как птицу, как мечту...
Мне жажда хорошо понятна!
1951

***
Я люблю эту прозу простую —
Батарею с теплом у окна.
В непогоду продрогший вхожу я,
Руки зяблые греет она.

Но и все ж почему-то я часто
Навещаю избу за рекой.
Дым над крышею, здравствуй же, здравствуй!
Я пришел к тебе, милый, с тоской.

Нарисуй мое сельское детство,
На зеленом ветру развихрясь.
Вот, пожалуй, одно только средство,
Чтоб с минувшим не рухнула связь!

Над трубою привставши на лапы,
Ты как наш разлохмаченный пес.
Слышу хлеба томительный запах,
Освежающий запах берез.

Жаль, что сын, подрастающий рядом,
Не согласен с моею тоской.
Не поймет, как приятен и сладок
Этот вьющийся дым над трубой.
1960

***
Я столько совершал ошибок
И столько каялся потом!..
Но говорю: за все спасибо -
За то, что трудным шел путем,

И тяжесть нес, и больно падал,
Не так, не той ногой ступив.
Но может, это так и надо,
Чтоб вышел песенный мотив?
1953
***
Бегут, бегут... В руках газеты...
Седлают метропоезда
Туристы, дворники, поэты...
Куда торопятся, куда?!

Но в толчее неторопливо
Проходит человек один,
На лица смотрит, как на диво,
Задумчив свет его седин.

Пожалуй, он дойдет до цели
Сквозь человечью канитель.
А мы... мы просто пролетели
Свою единственную цель!
1979
***
Здесь чистый протекал ручей,
Манил прохладою напиться,
От разгулявшихся ершей
На зорьке дыбилась водица!

Но вот в него пошли швырять
Баллоны, кадки, дохлых кошек,
Глядишь: двуспальная кровать
Торчит рогами ржавых ножек!

И в желтой пене берега,
И от воды парок смердящий,
И вязнет в мусоре нога,
И тучи мошкары зудящей!

Проходим, зажимая нос,
Крутого не стесняясь слова,
Поносим господа всерьёз
Да власть.
Кого ж еще другого?!
1978
***
Спасибо тому, кто в февральских заносах
Дорогу найти мне помог,
В безлюдную полночь без длинных расспросов
Радушно пустил на порог.

Спасибо, что жить не кому-то другому,
А мне, ушибаясь и злясь,
И радуясь лучику солнца любому,
И чувствуя с временем связь;

Что пью ключевую холодную воду,
Устало садясь на траву,
Спешу в неизвестность, не знаючи броду,
Рассудком чужим не живу.

Спасибо, что не был причислен я к моде,
От битв не стоял в стороне,
Любовью в дороге крутой не обойден
И память хранят обо мне.

Признателен я непосильным урокам,
Безжалостным учителям
И сжатым до чертиков жизненным срокам,
Чтоб зря не бездельничать нам.

Спасибо тому, кто со мною, бывало,
С открытым лицом враждовал:
От этого сила моя прибывала,
Как волны у кряжистых скал.

Спасибо совсем незнакомым прохожим,
Что были знакомых добрей!
К себе становлюсь я все строже и строже,
Хороших встречая людей.
1961
* * *
Я не люблю туристов, что на тропках
И на полянках оставляют след:
Из-под консервов банки, склянки, пробки
И вороха замызганных газет.

Средневековыми слезами сучья
Березовые плачут на костре.
Я не люблю убогие по сути
Их песни про девчонку во дворе.

Мне ненавистен смак кошачьих визгов
И похотливых глаз в тени кустов
У поседевших рано обелисков
Моих товарищей былых годов...

О, с легкостью живущие туристы!
Они во всем такие, как сейчас:
На людях только подметают чисто,
Вернее, заметают след от глаз.

Они вот так и в жизни: оставляют
Лишь ветошь слов, прокатных мыслей хла,
По родниковой чистоте петляют
И воду мутят, оскверняют нам.

Их не согнешь, как ржавую подкову:
Они обворожительно милы!
Я не люблю туристов мотыльковых,
Я не люблю ни пепла, ни золы!
1964

* * *
Речь бойца должна быть ясной!
Говорится так не зря.
Все неясное погасло,
Мир теплом не одаря.

Речь бойца должна быть чистой
И прямой, без закавык,
Как граненый, как лучистый
Знаменитый русский штык!

Речь бойца должна быть краткой,
Меткой! Выстрелу под стать.
Тот поет красно и гладко,
Кому нечего сказать.

Речь бойца должна быть мудрой,
Чтоб не каялись потом
Те, кто рвется синим утром
Вслед за ним в горящий дом!



 *  *  *
Отсветы, отсветы воспоминаний,
Отсветы первой — последней любви,
Отсветы беглых, мгновенных свиданий.
Ты их от сердца пойди оторви!

Отсветы ласковых слов материнских,
Отсветы белой цветущей земли…
Всё это так оглушительно близко,
А остальное — исчезло вдали…

* * *

Тени, тени, всюду тени
Дней минувших и людей
Нету прошлому забвенья
В горькой памяти моей!

Совершалось — не свершилось,
Повторяясь вновь и вновь.
Словно кара, словно милость,
Продолжается любовь…

Прикрывается работой,
Отвлечённостью идей,
И родит, и губит что-то
Ненасытностью своей.

И, сжигая поколенья,
Разбивая души в кровь,
Возникает новой тенью
Жизнь, творящую любовь...


МЕШОЧНИК
Его в троллейбусе толкают,_
-Куда ты прешь с таким мешком!
Попрек попреку потакает,
Смешок роднится со смешком,

-Уж лучше б ездили в трамваях.
Мешочники!-стоит галдеж..
А он куда и встать не знает,
-Согласен с вами,верно, что ж..

Он улыбается пугливо,
Одна лишь согревает мысль,
Что где-то там, в избе плешивой
Его детишки заждались,

Расстелет скатерть- самобранку
Печь, как на праздник запоет,
Увидят дети спозаранку
Румяный хлеб и сладкий мед.

Везет кормилец из столицы,
То самое, что с болью сдал.
Пускай студентик петушится,
Пусть дама лезет на скандал.

Прости душой своей великой
Их, с мотыльковою судьбой...
Иди, мешочник, посиди -ка,
Я постою перед тобой.

*  *  *
Как дружбой спаяны убийцы,
Как жертвы их разобщены...
Пора, пора объединиться,
На смерть идущие сыны!

Жене
Сегодня в нашей дочери,
Увидел я воочию
Твои неброские черты,
И понял, как прекрасна ты!


ГОСТИНИЦА  "РОССИЯ"

Гостиница "Россия",
Тебя мне не забыть.
Швейцары молодые
Приказывали:
                -- Выдь!

Местов свободных нету! --
И двери на запор.
А было то не летом,
На окнах цвел узор.

И на руках сынишка
Русоголовый мой
Стонал в бреду чуть слышно,
Зовя меня домой...

Но далеко до дома,
Мы в городе чужом,
Чужом, полузнакомом...
Какой тут милый дом!

Я только город этот
Когда-то с бою брал.
Знаком по всем приметам
Гостиничный квартал...

Сегодня здесь березки,
А я запомнил -- рвы.
Обновлено чертовски
Все с ног до головы!

Гостиница "Россия",
Большой холодный дом!
Французы разбитные
С тяжелым багажом...
Худые англичанки --
"Кодак" через плечо,
И негры словно танки,
И шведы... Кто еще?

Проходят, взглядом смерив
Бездомного меня.
Швейцары держат двери,
Чело свое клоня.

Ну что ж, я все осилю.
Хорошего вам сна...
Россия ты, Россия,
Родная сторона!..

Памяти поэта Бориса Корнилова

Не сделай в сторону ни шага:
В затылок целится закон.
Терпенье -- вот твоя отвага,
Охрана с четырех сторон.

К баракам тянется дорога,
В ушах усталый крови звон.
Плетется сбивчиво, не в ногу
В линялых куртках батальон.

О чем мечтает этот вялый?
Мечтает о похлебке он...
А тот -- о папиросе с "Явы", --
Дымок, дымок, как сладкий сон...

Цветы? Не до цветов весенних:
Неволя тягостней весной!
...От автоматов рыщут тени,
Овчарки охраняют строй.

Но, про угрозу забывая,
К обочине шагнул мой друг,
Склонился над созданьем мая --
Тюльпаном зоревым.
И вдруг

Раздался выстрел торопливый.
Колонна дальше побрела.
Лежал мой друг такой счастливый,
И пела над цветком пчела.

"Попытка к бегству" -- в протоколе
легла строка его судьбой.
...И лишь одни тюльпаны в поле
Шептались долго меж собой.
1955

***
...И снова аржаная осень,
Богаче сединой висок.
На листья наступить не бойся,
Что, пожелтев, слетают в срок.

Живые ветви на полметра
За лето подняли они...
Пускай теперь разносят ветры
Листвы сгоревшие огни.
1965

***
Такие умные глаза
И у людей-то встретишь редко,
С желтинкой легкой бирюза.
Глядит и пристально и метко.

Всю душу вдруг перевернет,
Как будто про тебя такое
Изведал этот старый кот,
Что век тебе не знать покоя!

— А не колдун ли ты, котище?
Ты не был человеком, брат?—
...А он усами только брызжет,
И те огрызками торчат,

Валтузили, наверно, мыши,
Когда, озябший, на печи
Лежал ты, ничего не слыша...
...А было время, грызачи,

Хвосты поджавши, удирали!
Грозою был округи всей!
И сыщешь на селе едва ли
Котенка без красы твоей!

...Теперь ты никому не нужен.
Остались разве что глаза!
Хозяин твой все время тужит,
Что жрешь ты больше, чем коза.

В мешок тебя он сунуть хочет
И отнести за дальний лес,
Чтоб темной потаенной ночью
В тарелки жирные не лез.

Ну что ж, еще слезами брызни!
Ах, милый, ясного ясней:
Вторая половина жизни
Намного первой тяжелей!
1966


***
Я с тобой, дорогая,
Недоверчив, любя.
Виновата другая,
Что была до тебя.

Тень ушедшего застит
Часто свет от живых.
Платим собственным счастьем
За жестокость других.
1965



***
О, Господи, да что же это?
Не спится мне, хоть зарыдай!
Уж время близится к рассвету,
И первый прогремел трамвай!..
Толкутся мысли, точно в ступе,
Как в осень мухи взаперти.
Пожалуй, так не спит преступник,
На склизком оступясь пути.
— Усни! — твержу себе. Не спится.
Шлет тени уличный фонарь.
Качается вещуньей-птицеи,
Хоть встань и кулаком ударь!
Бушует совесть. Да, преступник!
Сжигай себя!
                Весь день вчера
Ты прожил, как ботва без клубня,
Не сделав никому добра!
1967


***
На плечи давит сумрак синий,
И город кажется пустыней,
Твоих мне рук недостает,
Ресниц твоих мне нужен взлет.

Ты обо мне мечтаешь где-то,
Не спишь тревожно до рассвета,
Жизнь коротая с кем-нибудь,
К кому привел случайно путь...
И через замети и вьюги
Мы не узнаем друг о друге,
И лишь тоска и там и тут
По тем, что так и по придут...
1967
-----------
ПОЭМА О ТЕБЕ
Ты мне сказала, что придешь,
Пройдешь через любые дали!..
Февральские метели сплошь
Поселок наш забинтовали.
 
И только тропка в магазин
Не зарастает белым снегом,
Бежит меж трепетных осин,
Укутанных пушистым мехом.
 
В платки попрятавши носы,
Везут бидоны в санках бабы.
По долгу службы лают псы,
От стужи встряхивают лапы.
 
Нездешний кто-нибудь, видать,
За белой насыпью шагает:
Встревожилась дворняжья рать,
Себя же злобой поджигает.
 
Но редкий гость у нас чужак, —
Так можно лаять разучиться!..
...Я выхожу и на большак
Гляжу, что в серебре лучится.
 
Там никого. Одни дымы,
Тепла застывшего колонны,
Гордятся: мол, не гнемся мы
Под многопудьем небосклона!

Опять идет тяжелый снег
И зарывает к дому стежку.
Но чтоб прошла ты без помех
И стукнула ко мне в окошко,

Лопату в руки я беру
И тропку расчищаю снова.
Она дымится на ветру,
Запрятаться в сугроб готова.
 
Она упряма — я упрям.
И вот ковровою дорожкой
К твоим торопится ногам,
К твоим самолюбивым ножкам!

Соседи смотрят из окна,
Чуть отодвинув занавески.
— Она должна прийти! Она...
И подхихикивают мерзко.

...Скорее приходи, скорей!
Не гаснет печь, огонь резвится,
Взгляни: роскошество углей
Переливается жар-птицей.
 
В них что угодно для души:
Дворцов и хижин силуэты,
Аллеи в пальмовой глуши,
Планет неведомых приметы...

В избе березовый настой
От догорающих поленьев.
Бери его, вдыхай! Он твой!
Сиди у печки, грей колени!
 
Горячим чаем угощу
Из свежеструйного колодца.
И опоздание прощу,
Опаздывай, когда придется!

Мы будем слушать дымоход,
Ты знаешь как умеет петь он —
Зловещий вестник непогод?
Его одушевляет ветер!

Я подарю тебе к утру
На окнах заросли сирени.
Мы побываем в том бору,
Где, как монашки, ходят тени.

Я проложил тебе лыжню.
В дремучий храм за мной скорее!
Лесные тайны объясню,
Лесною сказкою согрею.

В кустах увидишь снегиря,
Щебечет в стужу красногрудый.
Живет, пылая и горя,—
И нипочем ему простуды.
 
Он выдумал себе тепло,
Нарисовав его издревле.
Сияет тихо и светло
Среди заснеженных деревьев.

Придумать радости умей,
Коль их на самом деле нету!
Иначе жизнь — сухой ручей,
Смешные письма без ответа.

...Лес и зимой не сирота!
Ты слышишь: спозаранку дятел,
Чья совесть, как рассвет, чиста,
За трудный хлеб работой платит,
 
В любую непогодь, мой друг,
Он согревается работой.
Какой веселый перестук!
Свои у созидания ноты.

...Лови, любимая, лови!
Тебе бросает белка шишку
От имени моей любви,
Любви неосторожной слишком.
 
И сыплет на плечо сосна
Снежинок голубые звезды...
Вот-вот пробудится весна
В тоскующих грачиных гнездах.

На твой в горошину платок,
На свитер, талию стянувший,
На беспричинный хохоток
Нацелили глаза и уши

В пушистых шапках гномы-пни,
Хитро друг дружке подмигнули,
Улыбкой сахарной они
Осклабились — и вновь уснули.

Взгляни, аквариум блестит
На солнце голубыми красками.
Никто зимой там не гостит,
Лишь ветер бешеными ласками

Срывает шубку сгоряча
С лесного озера безлюдного,
Горит оно в скупых лучах,
В объятиях мороза лютого!
 
Застыли окуни во льду,
Застыли щуки крутобокие
Под сапогами, на виду,
Спят, запеленуты осоками.

Шумит прибоем зимний лес.
К ногам игольник с елок падает
Ну, приезжай же наконец,
Лесною свежестью обрадую!

...Но вот прошла неделя, две
И третья намечается.
Никто в мою не стукнет дверь.
Луна в окне моем качается,
 
Не схожа с городской. Как встарь —
Надежа в непогодицу.
Она — единственный фонарь,
О каждом беспокоится.

Вчера — погоды был рассвет,
Светились ветлы инеем.
Сегодня — выключили свет,
Молчит электролиния.
 
Была обещана пурга.
Столбы не подкосила бы!
На небе тучные стога,
Сюда бы их, на силос бы!

Прислушаюсь к молчанью псов:
Нарушили б молчание!
Откину я дверной засов
И закричу отчаянно:

— О, как же задержалась ты! —
Сниму перчатки маленькие,
Снежинок вытряхну цветы
И обмету я валенки.

...Но псы проклятые молчат!
Хотя б тревогой ложною
Затараторили не в лад
От поступи прохожего.

Да нет. Уже ты не придешь.
Но обернется круто время.
Познавши истину и ложь,
Побыв то с этими, то с теми,
 
Душою не побыв ни с кем,
Озябнув от посул вертлявых,
Увидев иней на виске
И на любовь утратив право,
 
Ты все равно придешь ко мне
Покорным шагом виноватым...
На заколоченном окне
Увидишь только крест дощатый!
 
Дорожка снегом зарастет,
И не пройти, как прежде, к дому.
Лишь только свежестью пахнет
Невозвратимо и знакомо.
 
Не позовет над крышей дым,
Махнув рукой по-человечьи.
Засуетившись, я босым
Не выбегу тебе навстречу.

...Промозглая над крышей мгла,
Сосулек нависают цепи.
В печи — холодная зола,
Березовый остывший пепел!..
1967

ЛЕГЕНДА О ПЕРИКЛЕ
К великому смерть не приходит,—
Он сам вызывает ее:
Входи, мол, сегодня свободен,
Закончил я дело свое!
Глядит на Афины все чаще
С прощальною грустью Перикл:
С собой унести бы щемящий
Летящих гусей переклик,
И мраморный взлет Парфенона,
И песенный звон площадей...
Сограждан, в Перикла влюбленных,
Улыбкой он дарит своей,
Всю жизнь не для них ли покоя
Не ведает Первый Стратег —
От боя до нового боя...
И вот на челе его снег.
Но все ль до конца подытожил,
Чтоб встретить последний свой час?
Морщиня пергаментом кожу
У пристальных выцветших глаз,
Перикл повелел отрешенно:
— Сберите пиитов ко мне!—
Десятки глашатаев конных
Тотчас понеслись по стране.
...К собравшимся вышел Перикл.
Перикл — не последний оратор,
Но времени нету: старик.
Сейчас разговор его краток.
И только улыбка была
Проникнута щедрою дружбой:
— Встречаемся редко... Дела...
Такая уж выпала служба!
Беседе с поэтами рад:
Всё видят их ясные взоры —
И праздничный блеск колоннад,
И затхлого мусора горы.
Пронесся несдержанный вздох,
И в этом послышалось вздохе:
«Правитель афинский не плох,
Порядки афинские плохи.
Чуть смелое слово изрек,
Как тут же тебя на заметку:
Видали, мол, тоже пророк,
Давай ему первенства ветку!
Как будто разумнее всех
И славу трубить ему надо...
Правее, чем Первый Стратег,
Мудрей, чем Афина Паллада...»
— Обиженный кто-нибудь есть?—
Перикл обратился к поэтам.
Поднялся трепещущий весь,
В хитонишко ветхий одетый
Мыслитель, каких испокон
Встречают усмешкою скрытой.
Но Первый Стратег умудрен,
Как равному внемлет пииту.
— Мы вправе лишь блеск колоннад
Показывать в наших твореньях.
Но пышных восторгов каскад-
Начало застоя и тленья!
— Для этого вас и созвал,—
Перикл по-отечески молвил.
С усилием с места привстал,
Прошелся, нахмуривши брови.
—Признателен вам от души,
Хвала откровению мысли!
Кто новое слово душил,
Тот враг и помеха отчизне,
С такими закон мой суров.
В свободных Афинах — препоны? „
Смелее из недр тайников
Несите свой труд оскорбленный!
Судья для поэтов — народ,
Другого судилища нету!
— Да здравствует, вечно живет
Перикл! — возглашали поэты.
И все, что схоронено было
От жаждущих глаз и сердец,
Восстало теперь из могилы,
К Периклу пришло во дворец.
Точь-в-точь лебединые крылья —
Пергамент к пергаменту лег.
Духовных плодов изобилие
Такое, что чтец занемог!
Здесь мраку противится разум,
Здесь ямбам взорваться пора!..
Взметнулась повыше Парнаса
Заветных сказаний гора.
Их слушал Перикл потрясенный,
От ужаса стыли глаза.
Так, значит, краса Парфенона —
Лишь только с фасада краса?
Афины набрякли от гнева,
И криком кричит нищета.
Афины как звонкое древо,
Где вся сердцевина пуста.
В соседстве с откормленный барством
Униженных стоны и плач.
И Первый Стратег государства
Выходит, что первый палач?!
— Нет, горькие истины эти
Мне вынести не по плечу!
Таким оставаться в столетьях
,— Воскликнул Перикл,— не хочу!
Потом принесли уголечек,
И вспыхнула эта гора.
Летели июльскою ночью
Зеленые искры костра.
Пергаментный тлен не расскажет
О темных делах старины.
Молва розоватая ляжет
На облик великой страны.
...И, зная лишь блеск Парфенона
Да мифов загадочный дым,
История вряд ли законно
Тот век нарекла золотым!
1963


***
Пролетят ветерки —
Громы слышатся дальние.
И снежка островки,
Как платочки прощальные.
Вот зиме и предел.
Ручейки по обочинам.
Что-то я не успел,
Что-то в завтра отсрочено.
1965




Последняя любовь

Ах, чудаки! Что — первая любовь?
Она как в жизни первая весна.
Придет другая! Пашню подготовь —
И зеленями зашумит она.

Последняя любовь — последний свет,
Дарованный последнею весной.
С трудом отысканный в пустыне след
Не смыло бы песчаною волной.

И начинаешь верить глупым снам,
Ревнив и подозрителен вдвойне.
Последнюю любовь сжигаешь сам,
Как Гоголь рукопись — в огне!

И над холодным пеплом слезы льешь...
Да что там слезы первые любви,
Когда еще чего-то в жизни ждешь
И ждут тебя вторые соловьи!

Последнюю весну, последнюю любовь
Я провожаю тихо до дверей.
Знобит... Не греет что-то кровь!
Постой-ка, я оденусь потеплей.
1967

***
Холодно, холодно, холодно...
Листья озябли в грязи.
Мчатся асфальтовым городом,
Сбитые ветром с осин.
 
Сбитые с пламенных кленов
Рдяные листья-сердца
Под сапожищами стонут,
Капает длинно с крыльца...

Ночью цветы почернели,
Белые только вчера.
Птичьи окончены трели —
Снова воронья пора!

Что ж это утром газеты
Прочили свет и тепло?
Девушка, как рикошетом,
Вторила в телестекло?!
 
Столько сегодня намолото
Девушкой — три этажа!
Холодно, холодно, холодно...
Вся отсырела душа...
1968


***
Ночь прошла в самосожжении.
До чего же я устал!
За какие прегрешенья
Кто-то счастье мне послал?

Пронеси ты эту кару
Или радость пронеси.
...Отгорела ночь пожаром,
Наконец-то неба синь.

Я люблю тебя, Наташа...
Нету права мне любить!
Говорить об этом даже,
Как просить в пустыне пить,

Рук твоих прикосновенье,
Глаз высокий разговор —
Как беда и как спасенье.
Как награда. Как позор.

Это вовсе не седины —
Серый пепел от огня.
Отболею и отхлыну.
Ты одна спасешь меня!
1968

***
Говорю я беременным женщинам:
— Не рожайте детей, все равно их убьют!-
Но, каким-то сияньем увенчаны,
Горделивой походкой идут.

Я приветствую вас, неродившиеся
Дорогие читатели, судьи мои!
Через время мне голос ваш слышится,
Голос ненависти и любви...
1968

***
Суровостью овеяна,
В глазах — упрямый свет,
У гроба мать Есенина.
Она не плачет, нет!

Оплакала заранее,
Глаза свои прожгла,
Когда он в даль бескрайнюю
Подался от села.

«Ушел себя раздаривать,
Душою не скупясь.
Его планиды зарево
Втоптали люди в грязь,
 
Нашел удел мучительный...
Останься бы в селе —
И мог бы стать учителем,
Служить родной земле!..

Я отдала красивого
И юного его,
Я подарила силу вам
От сердца своего.

И что же вы наделали?
Каким вернули мне?
Лежит, и щеки белые!
А вы-то в стороне…

Я отдала вам чуткого!
Сейчас не слышит он...
Вам все казался шуткою
Его тяжелый стон!

Я отдала вам, нелюди,
Что только может мать!
Слова с трибуны мелете!
Вам нечего сказать...»

И молча, и уверенно,
Не опуская взор,
У гроба мать Есенина
Читает приговор.
1968


***
Меня не будет —
Свет позабудет.
Грачи, как прежде, прилетят.
Приладят гнезда ближе к людям,
 
Теплом наполнят черный сад!
Но буду жить я —
Не в граните.
В тех гнездах, что не разорял,
 
В березах белых, в белом жите
И в снах, которым доверял…
В томленье вещем
Прекрасных женщин:
 
Я женщин радостно любил,
В друзьях, которых стало меньше,
Как только недругов забыл!
Но не забудут
 
Лизоблюды
Неусмиренного меня,
И не однажды звякнет люто
На них защитная броня!
1968

***
Невинный тянется к пороку,
Мудрец — к зеленой чистоте,
Село — к столичному порогу,
Столица — к сельской простоте.

Мир разрывается на части
В несовместимости своей.
И в этом — счастье и несчастье
Галактики безбрежной всей.
1969

***
Ничего ведь не случилось с нами.
Ну и что же, проводили птиц...
Это не морщинки под глазами —
Сетчатые тени от ресниц.

И глаза твои не выцветали, —
Это небо опустилось в них,
Осенью поблекнувшие дали
Отразились в темно-голубых.

Посижу с тобою, успокою.
Может быть, чему-то я виной?
...В светлой грусти что-то есть такое,
Стоящее радости иной.
1961
***
Пора, пора в деревню,
Отмаливать грехи!
Рогатые деревья,
Заснеженные мхи...
 
Сверкают сосны-люстры
В морозном хрустале,
Снег под ногами с хрустом
Вздыхает в феврале!

О, заповедный воздух!
Дыши, дыши, дыши...
Молись грачиным гнездам
В березовой тиши!

Пушистым белым пашням
Пониже поклонись!
...Здесь взвихренную нашу
Распутать легче жизнь!
 
Стенаньями своими
Не отягчай земли,
И звездам в чистой сини
Ты молча взгляд пошли!
 
Вернешься завтра в город
К нагроможденью дел,
И — все затараторят:
— Ох, как помолодел!
1969
 

***
Нет, не я на продувных вокзалах
На скамье, счастливый, прикорнул,
И не мне дежурная сказала,
Что отходит поезд в Барнаул.

Я сегодня только провожатый,
Без меня уходят поезда.
А когда-то..: Было ведь когда-то:
Мне в объятья плыли города.

И не я в таинственных подъездах
Грею руки девичьи в мороз.
Мне в трамвае уступает место
Не она ли, юная до слез?

И не я сегодня первый в споре,
А другие спорят за меня.
Не вздыхайте,— устает и море
На исходе штормового дня.
1969




***
Я ручей.
Я — ничей!
Запрудить меня нельзя,
Запретить меня нельзя!
Я ручей.
Каждый — пей,
Встав коленом на траву,
Кружкой черпай синеву!
Я ручей.
Сто ключей —
Отражение зари —
Полной пригоршней бери!
Я ручей.
Нет бойчей.
Я в ромашковом краю
Песню радости пою!
1969



***
Когда одолеют тебя испытанья,
Наступит с душою тяжелый разлад,
Опустятся руки и воли не станет,
А каждый унизить насмешкою рад,—


Уйди от острот беззаботно-жестоких
И с удочкой зорьку в тиши проведи,
Послушай свистки пароходов далеких.,„
Блеснет огонек впереди.
1969





***
Совесть моя, граждане, чиста:
Не был никогда лауреатом.
Всех наград единая черта:
Жми, дави и друга, и собрата,
Сам — лижи высокие зады,
Поводком хозяйским пришвартован.
Говорят тебе: «Иди туды...»
Рапортуй: «Душа моя готова...»
И на горло песне становись,
Пусть ребенком под ботинком стонет,
Сладкая тебя не минет жизнь,
Ты бандит, но не простой — в законе!
1969

***
Снега над Родиной, снега
Летят светло и косо,
Ложатся в белые стога
По голубым откосам.

Дожди над Родиной, дожди,
Пронизанные солнцем.
Далеко видно впереди,
Дорога песней льется.

Кружится желтый листопад
Над Родиною милой.
Ее богатствами богат,
Его наполнен силой.

Ковром дурманящих цветов
Земля моя одета.
Благодарю своих отцов,
Что здесь живу, не где-то!

Целую алый край зари
Как полковое знамя.
И что ты там ни говори,
А Русь всегда за нами!
1969



***
Когда свирепствует цензура,
Аж пальцы леденит мороз,
Заполнена литература
Веселой армией берез!

Берез вприкуску и вприглядку,
Берез российских штабеля,
Бегут березы на Камчатку,
А от Камчатки — до Кремля.

Читатель бродит угорело
В слепящей замети берез!
...А в жизни — мало уцелело
Их, обожаемых до слез...
1969

ПОЭТ

1. Равнодушие
Для волокиты и повесы
Не слишком ли большая честь?!
Неправда, не от рук Дантеса
Подкошенной упала песнь!

Куда уйти она не знала
От благовидной лжи двора,
От титулованных фискалов,
Квасных ревнителей пера;

От потаенных приговоров,
От звона каторжных цепей,
От испытующего взора
В доверье втершихся «друзей»;

От равнодушия и лени
Твоих, читатель дорогой,
Всегда готовый крикнуть: «Гений!» —
Тому, кто из страны другой.

Прочтешь «Онегина» с налета
Иль о Печорине прочтешь:
«Ах, как похож на Вальтер Скотта!
Ах, как на Байрона похож!»

Конечно, честь Хемингуэям...
Но знаешь ли, читатель, ты,
Что без твоих забот хиреют
Родной поэзии цветы!

Что восторгаться красотою
Легко, бродя в чужом саду!
Лишь только тот чего-то стоит,
Кто сам взлелеет красоту.

На снег подкошенной упала
Не от руки Дантеса песнь.
Ей звезд, простора не хватало,
Сердец, не обращенных в жесть!

Ее, как за глухой решеткой,
Держали в сумерках границ.
Над нею нависали с плеткой
Столбцы булгаринских страниц.

Хитросплетения, наветы,
Дворцов презрительный оскал.
И как еще Россию эту
Он славил и к бессмертью звал?

Средь изолгавшегося света
Он задохнулся и упал...

2. У книжной полки

Поэт — не строчки кучерявы,
Поэт — не стертых истин звон!
Назваться им имеет право
Лишь тот, кто правдой озарен.

Пускай ты пишешь неумело.
Остри перо, господь с тобой!
Но делай так, как Пушкин делал,—
Бросайся каждый день на бой!

Над рифмой мучась до рассвета,
Ты должен слышать впереди
Глагол бунтующий поэта
С Сенатской площадью в груди,

Пусть разговор твой будет кратким:
В дороге встретясь с подлецом,
Метни перчатку, как свинчатку,
Подонку в наглое лицо.

За беспросветность лихолетий
И мудрости фальшивый свет,
За все невзгоды на планете
С поэта спросится ответ!

...На стеллаже многоэтажном
Стоит мой томик на виду
И как порой бывает страшно
Мне с Пушкиным в одном ряду!

Ведь он же слышит, он же видит.
Вдруг бросит недовольный взгляд,
Вдруг из себя нежданно выйдет
И крикнет: «Не годится, брат!»

Боюсь солгать, боюсь слукавить,
Боюсь умножить в мире зло.
Тогда не лучше ли оставить
Свое худое ремесло?!

...Рождения и смерти даты
Как в сновиденье, как во мгле...
Ужели Пушкина когда-то
На русской не было земле?.'
1960
 



***
— Все цветы мои, мои!
Солнышко мое, мое!—
Оборванец сирота
В голубой степи поет.—
Васильки мои, мои
И ромашки на лугу,
Колокольчики мои!
Облака обнять могу.
Жаворонки все мои,
Все жуки — мои, мои!
И мои тюльпаны все,
Все травиночки в росе!
И гречиха вся моя,
Бабочки и пчелок рой!—
Мальчик носится в степи
С этой песенкой смешной.
1969

***
Дождь идет — цветут деревья,
Дождь идет — растет трава.
У грачонка гуще перья,
У картофеля — ботва.

Дождь идет — легко на сердце,
Нет вчерашней чепухи.
Дождь идет. Дождю доверься,
Выйди — вырастут стихи!
1969




***
Не возраст нас испепелит —
Воспоминания сожгут:
Вдруг память больно заболит,
И перехватит горло жгут!
Как только вспомню ночь одну
В полынных запахах степных,
Вдруг замечаю седину
Нежданно на висках моих...
1970



***
Не прост был Самуил Маршак!
...Сидели мы за чашкой кофе
Вдали от рифмоплетских драк
И... чуть в сторонке от эпохи!

— Голубчик,— говорит старик
(И от очков лучистых зайчик
Лицо мне осветил на миг;
Сидел я, словно в школе мальчик,
 
Смущенный стеллажами книг),—
Что основное в нашем деле?
Тебе не хочется с постели
Вставать, когда идут дожди,
 
Скребутся нудные метели„
А ты вставай, во мрак иди,
Иди, шипы сбивая с кочек,
Иди в тайгу дремучей ночи,
 
Иди, стряхнув с себя озпоб!
А если скажешь: «Нету мочи!» —
Платочком утирая лоб,
А если ты не можешь, милый,
 
Покинуть свой уют постылый,
Уйти от «не могу» своих,
И стих твой будет хилый-хилый..
Зачем же людям хилый стихи?!
1970

***
Пробираюсь словно тиной
До ближайшего села.
Паутина, паутина
Сплошь меня обволокла.

Лес — как выморочный замок,
А коряги в полутьме
Вертят черными глазами,
Приближаются ко мне.

Режут руки, режут ноги
Паутинные жгуты.
Спутан я, и нет дороги,
Глохну я от темноты.

Паутинами облеплен
С головы до самых пят,
Мозг слабеет, память слепнет,
Ни вперед и ни назад!

Становись хоть на колени.
Будь что будет. Все равно!
Где же спряталось селенье?
Вообще-то есть оно?
1972

***
Запахи, запахи воспоминаний,
Запахи первой,
          последней любви,
Запахи беглых мгновенных свиданий!
Всюду преследуют, хоть зареви!
Запахи ласковых слов материнских,
Запахи белой цветущей земли.
Все это так оглушительно близко!
А остальное исчезло вдали...
1972






***
Прошлое — ошибка на ошибке.
Все считал себя других умней,
Со спесивой гордостью улыбки
Слушал ты бесхитростных людей!
Добытую пригоршню старатель
Перемыл — один сырой песок.
Нет, не так, не там искал, приятель!
...Декабрем заснеженный висок.
1972


Острослов

Он полагает: с полуслова
Любого разглядит до дна,
И острословия полова
Фонтаном блестким взметена.
Рифмует — половчей поэта,
Восторженных поклонниц — тьма!
О, острословие — примета
Неотягченного ума.
1972

***
Я устал утешать.
Я устал убеждать.
Я устал уговаривать,
В пыль себя разбазаривать...
Я устал отвечать.
Я хочу помолчать!
Слово лишнее вымолвить
Никогда уж не выловить!
А молчанье — оно,
Как в подвалах вино.
В нем терпение семени.
Не слабеет от времени.
Слов пустых мишура,
Опадай до утра,
Чтоб с рассветом, как истина,
Слово новое вызрело…
1972



***
Не верьте утренним устам —
Устам забот и суесловья!
Когда ж сияет звездный храм,
Уста наполнены любовью!
Сквозит неискренностью день,
Ночь состоит из откровений!
В окошко тянется сирень —
Душистей нет ночной сирени!
1975

***
Себя, себя я потерял
Средь суматохи городской.
Иной ладони потирал:
— Ну, наконец настал покой!
Но пожил я среди берез,
Напился синевы взапой,
И ветер мне —
  меня принес.
Да здравствует
  неравный бой!
1975





***
Моих друзей ушедших список
Длиннее перечня живых.
Печально на земле без них,
Мой день, наверно, тоже близок!
Спокойно падает листок
С лозы мускатной, приуставшей,
И кто-то пьет веселой чашей
Пьянящий благоносный сок!
1975
 


***
В напасти гордость отпадает;
Вдруг ощутишь сутулость плеч,
И остроумие увядает,
Становится неловкой речь...

И женщины, что, чуть не плача,
Шли вслед, назойливо любя,
Твою почуяв неудачу,
Отворотятся от тебя.

Найдешь в себе в минуту эту
Остатки отгоревших сил?
Сумеешь улыбнуться свету?
Тогда считай, что победил!

Вот так, теряя равновесие,
Канатоходец до конца
В электрозвездном поднебесье,
Улыбку не убрав с лица,
 
Желанного достигнет края!
...И может быть, одна лишь мать
Глядит, опасность понимая,
И Богу молится опять...
1975




Грачи прилетели


Ты можешь не поверить мне,
Но я грачей поеду встретить!
Прилет их в сельской стороне
Всегда и праздничен, и светел!

Рюкзак за плечи, и — айда!
Доеду сходно на попутных.
На черных ветках чехарда
Грачей! И на душе уютно!

Посмотришь издали — к гнезду
Гнездо. Небесный муравейник!
Кишит у пашен на виду,
Всему виною март-затейник!

Поднимешь взгляд на тополя —
Кружится шумное семейство,
А под ногой творит земля
Свое вращательное действо!
1975


***
Смогу ль твердить одно и то же,
Любовью хвастая своей,
Что мать моя мне всех дороже
И всех прекрасней матерей?
Нет, не растрачу я, Россия,
Крикливостью
  Сыновних чувств.
Кто о любви трубит красиво,
Тот на поверку сердцем пуст.
1975





***
Да если б знал российский император,
Что день наступит — и его поставят
К стене, пропахшей сыростью подвальной,
А вместе с ним — детей в ночных рубашках,
 
И станут дети в дула пистолетов
Глядеть как бы в стволы калейдоскопа,
Надеясь разглядеть огней сверканье
И улыбаясь радости навстречу,
 
Да если б знал, что умолять придется:
«Большевики... Товарищи... Позвольте
Закрыть ладонью очи малолеткам,
Чтоб не смотрели беззаботно в дуло...»

И если б знал российский император,
Он все равно бы Шамиля в Калугу
В папахе белой, на боку с кинжалом
Сослал бы с уваженьем к вражьей славе:
 
Пускай себе имам белобородый
Живет в бревенчатой избе сосновой.
Что без имама вздыбленные горы?
Лишь только глыбы, замершие в гневе!
 
К Ульянову российский император
Позволил бы прибыть Надежде Крупской
И обвенчаться средь снегов сибирских
Под колокольцы троек оглашенных .

Позволил бы! Он чувствовал, наверно:
Земля, пропитанная русской кровью,
Лишь ядовитые цветы взрастить способна,
Что не одних виновников отравят…

Какие б транспаранты не носили,
Какие б лозунги не возглашали —
Детоубийцам радости не будет,
Зачем вы ждете радости какой-то?..
1975
 

***
Про все забывают,
«Козла» забивают,
Себя зарывают!
Бьет истину молот.
Мир — болью расколот.
Кричит где-то голод.
Гремят кандалами,
Шагают волами.
Язык — будто пламя!
И, гневом согрета,
Кружится планета
От света до света!
Какое им дело
До храбрых и смелых,
Чье брошено тело
В холодный застенок,
Чтоб гнулись колена
Под властью растленной!
Про все забывают,
«Козла» забивают,
Себя зарывают!
1976

***
Чем ветер злей, тем слаще тишь,
Чем враг свирепей — ближе друг,
Чем беспокойней ночью спишь,
Тем меньше заблуждений круг!
Лес гуще — эхо горячей,
Слабее запах — ярче цвет.
Длиннее путь — светлей ручей.
... Чем глубже скорбь,
                тем ближе свет!
1976



***
Глухая мертвая стена-
Моя великая страна!
Зачем стучусь я в стену лбом?
Зачем иду я напролом?!
Есть обходной какой-то путь,
Чтоб к нужной цели проскользнуть!
...Но день грядущий — контролер,
И будет краток разговор!..
1977



***
В конечном счете, смерть страшна
Одним,что скоро нас забудут.
Загомонит, как встарь, весна,
Другие целоваться будут.
 
Без нас забарабанит гром,
И мокрые запахнут травы,
К стадо розовым селом
Пройдет под вечер величаво.

Блажен, кто оставляет след.
Стоит боярышник оградой,
Кленовых листьев огнецвет,—
Не оторвать от красок взгляда,
 
Калина красная кругом,
Рябин оранжевые кущи.
Снегирь бок о бок с воробьем,
Чижи, дрозды в багряной пуще!

Пируют.
               Слышишь, человек,
Твоим рукам слагают гимны!
На гибких ветках — первый снег,
И на земле светло и дивно...
1978


***
Я живу без права переписки
Длинный ряд однообразных лет,
Только из тарелки, не из миски,
Узаконенный жую обед.

Я забыл, что звался человеком,—
Силою рабочею слыву.
От лихих трудов — почти калека,
Но не прокормлю одну Москву!

Я встаю с курантами на Спасской,
Я ложусь с курантами в кровать.
Стрелки их — мудрейшая указка,
Как мне жить, работать, побеждать.

К десяти часам смолкает город,
Двери ресторанов — на засов.
Если ты душою жив и молод,
За решетку будь всегда готов!

Лагерь на замке. Крепка граница,
И рубеж не смей перешагнуть,
Впрочем, хочешь — словно в клетке птица,
С провожатым отправляйся в путь.

Только чтобы дети были дома
И сидела возле них жена.
Психика обиженных знакома:
Мол, прости, родимая страна!

Вам позволь, и всякий где-то сгинет,
Кто же в коммунизме будет жить?
Мы с блудливой справимся гордыней,
Быстро пресечем дурную прыть!

«...Или недостаточно ракеты?
Мысленно в другой предел лети.
Пусть страна разута и раздета,
Бронзовеют в орденах вожди!»

...Я живу без права переписки,
Чуть взбунтуйся — не собрать костей!
...Сколько в голубом эфире писка,
Сколько неожиданных вестей!

Это душат многих истин эхо
Радиоглушилки второпях,
Лишь порою слышится в прорехах
Человечества свободный шаг.

Правду ложью подменять — привычка,
Мнений пришлых не приемлет Русь!
Мне ж постыла бдительность в кавычках,
Правда иль неправда — разберусь!

О Россия, милая Отчизна!
Кто в Европу прорубил окно
И, святой водой прогресса брызнув,
Вольной воли заронил зерно?

Кто окно заколотил в Европу,
Дверь открыть Востоку норовит.
Неужели нас не учит опыт?
О Россия, горестный гибрид!..
1978

***
Память есть у нации —
Нация не дура,
Все при ней — и грация,
Дерзость и культура.

Если ж нету памяти,
Нация — уродец,
И напрасно славите
Этакий народец.

Нация без памяти-
Нация-пропойца,
Хоть в обрыв направить —
Слепо поплетется...
1978

***
                Ирине
О, как своих убийц мы любим,
Целуем руки и уста,
Прощаем, пестуем, голубим,
За них готовы хоть с моста!

Любой каприз их исполняем,
Подачки на коленях ждем,
Мы ревностью себя сжигаем
И не покаемся потом!

Порой приходит к нам прозренье,
На волю рвемся из тенет,
Но сердце нас назад вернет,
Как бросивших вчера куренье!

Мы — что собаки. Помани,
Тотчас забудутся побои,
У ног хозяина в тени
Становимся счастливей вдвое!

Нисколько не щадите нас,
Терзайте, мучайте, убийцы.
От доброты, не ровен час,
В плебее — человек родится!
1978

***
Я становлюсь с тобой нежнее
И бережливей. чем вчера,
Ни в чем перечить не умею…
Но подозрений мошкара

Твоих витает надо мною,
И страсть воскресшая не в счет,—
Ты мь|слью мучима одною:
Разлука близкая грядет,
 
И скоро от тебя уйду я,
А может быть, ушел уже?
Все кажется: зову другую
И наяву и в мираже!
1978


***
Я — как медведь, гонимый
Ватагою собак.
Изранен, загнан ими,
В глазах — багровый мрак…
Я думал, не устану…
Сочится кровь души.
Зализываю раны
В березовой глуши…

***
Красивая, усталая,
Еще совсем не старая,
Но кто-то виноват,
Что близится закат.

Присяду тихо рядом я,
Тебя согрею взглядом я,
Но что мое тепло?
Всё стужей занесло…
1978

***
Ну, говори мне, говори,
Что я единственный и первый,
Что не было до нас зари,
Не опушались цветом вербы,

Что не было до нас любви
И мир подобен был пустыне,
Не бесновались соловьи…
Пусть ревность жаркая остынет!
1979


***
Отцу Алексею Злобину

За церковным клетчатым окошком
Снег идет второй и третий день.
Позасыпаны пути-дорожки,
В белых гроздьях горбится сирень.

Музыкою, слышимой не всеми,
Снег звенит, летя на косогор.
Не знаток церковных песнопений,
Пораженно вслушиваюсь в хор.

Очищается душа помалу,
Словно кто старательно подмел.
За свои грехи мне стыдно стало:
Слова не сдержал, друзей подвел,

Был сегодня мелочно-придирчив
И пустой обиды не простил,
Фразами прикрытое двуличие
Искренней любовью окрестил;

Беззаботный, забывал о смерти
И транжирил понапрасну дни,
Думал: жизнь как океан несметный,
Я исправлюсь, время, не гони!..

А она, костлявая, с ухмылкой,
Со своей извечноюо косой
Рядом встала. Чувствую затылком!
— Не тяни. Пришла я за тобой.

...Вышел я из церкви. Снег лучился,
Тишина плыла, в ушах звеня.
С песнопением я не разлучился,
Окружала музыка меня.

Брел домой и неотступно думал:
«Что за музыку напел мне хор?
Как же так средь суеты и шума
Я ее не слышал до сих пор?»
1979



***
Мы пустыми словами исходим,
Мы в штанишках детсадовских ходим.
Наши няни — месткомы,
Наши мысли как гномы —

И малы и по старчески хилы.
А всего-то шагов до могилы…
Всё готовимся крупно
Кулаком своим стукнуть!..
1979



***
Я умру, наверно, от удушья,
От тлетворной гнилости земли.
О, пошли, Господь, мне равнодушие,
Безразличье сладкое пошли.

Я кричу, как раненый, в бессилье,
Что хочу помочь, а не могу, —
Где там человечеству, России,
До бровей укутанной в снегу...

Надо мною умники хохочут,
Поучают разуму-уму,
Языки на мне в ехидстве точат:
— Или надо больше всех ему?!

Все у них законно и прилично,
В золотой купаются пыли...
...Господи, пошли мне безразличие,
Равнодушье, Господи, пошли!
1980

***
Я ступаю на мокрый песок,
Золотистый песок черноморский,
Волны катятся наискосок,
Тает след мой расплавленным воском.

Неужели и в жизни волна
Разметает следы человечьи,
Как виденья неверного сна…
Только ветер над волнами вечен.
1983

***
На дворе непогодит.
Я писать не могу!
Бог ко мне не приходит,
Если в чем-то солгу.

Да, солгал я когда-то,
Тяжесть века неся.
Но солгал-то я свято!
…Знать и свято нельзя!



***
Я рвал цветы, я углублялся в лес,
Вела меня фиалка за фиалкой.
Подснежник мне бежал наперерез —
СО свежестью расстаться было жалко!

Чем дальше в лес — тем больше красоты,
В листве дрожали переливы света.
Манили вглубь и вглубь меня цветы.
Я заблудился.
  Путь-дорога, где ты?




***
Если свет далеких звезд
К нам летит мильоны лет,
Перекидывая мост
К тем, кого сегодня нет,
То, возможно, голос мой.
Словно тот далекий свет,
В дом к потомкам, как домой,
Долетит сквозь толщу лет!..





***
Что сразу не падает птица,
Подстрелена влет, наповал,
А дальше и дальше стремится —
Об этом ты верно слыхал.
Но чем был полет ее выше,
Чем крыльев просторнее взмах,
Тем дольше паренье погибшей
Смущает стрелка и зевак.

Вызов
Я вызываю вас на бой,
Вас, покрывавших негодяев,
Вас, в очередности слепой
Зады лизавших у хозяев!

Вас, поднимавших руки вверх
В голосовании нелепом,
Вас, расточавших сытый смех
В соседстве с тем, кто бредил хлебом.

Я вызываю вас на бой,
Дежурных мыслей дубликаты,
Женой довольных и собой,
Всегда ни в чем не виноватых.

Я вызываю вас на бой,
Взрывавших солнечные храмы...
Взрывавших, чтобы свинопой
Прорыть на месте этом самом.

Со дна исчезнувших времен
Я вызываю вас, двуликих,
Давивших слабых испокон,
Ходивших в слугах у «великих»,

Искавших гвозди для Христа,
Метавших вслед ему каменья,
Стоявших молча у костра,
Где билось собственное мненье.

Я вызываю вас на бой,
В интригах струганных и тертых...
Кто там кричит наперебой:
«Живые, не тревожьте мертвых!»

Ах, мертвых? Скрылись на покой?
Неправду говорите, живы,
Предусмотрительны и лживы...
Я вызываю их на бой!

***
Всего мне мало, мало, мало,
Куда-то я спешу, спешу,
И всюду — гость я запоздалый
И словно загнанный дышу!

Спешу навстречу птичьим стаям,
Как в первый раз, спешу к любви,
Когда скажу: «Всего хватает!»—
Творец, меня к себе зови!
1974

КАТЕ

Она была прекрасно сумасшедшей,
Могла нырнуть в сугробы нагишом,
В ней поселился гениальный леший,
И вёл себя чертовски хорошо!
Все женщины её убить хотели,
"Гадюкой"-называли за спиной.
Мужчины так её любить хотели,
Что страсть. исходили за стеной...
-Ты чья?-спросить не смели даже в детстве.
Она была,действительно, ничьей.
Зачем хотите заарканить сердце?
Она дикарка. Не мешайте ей!
Жить не умеет по чужим законам:
"С волками жить- по волчьи выть"?!
Не хочет жить привычно-покорённой,
Прирученной ей невозможно быть!
Взирает на кулоны с отвращеньем
И на браслеты с ужасом глядит;
У всех у них - ошейника значенье,
Удавки скрытой драгоценный вид!
...Присядь поближе,девочка родная,
Измученная оводами вся,
Я сам душой от края и до края
Такой, как ты, и мы с тобой-друзья.
Но не дано нам полюбить друг друга,
Мы слишком схожи кровью и судьбой,
Похожи мы, как два полярных круга,
И не связать их нитью голубой.
Ты все равно, как трепетная птица,
Достанешься весёлому ловцу.
Да и моя-
всё чаще стало сниться-
Свобода приближается к концу!..
1992
 

О Г Л А В Л Е Н И Е:

Паук
Мать
Полковой марш 
"Мы привыкли прощаться без слез"
"Я слышу, чувствую в разлуке..."
"Когда мне хлещет дождь в глаза..."
"С ходу самой мерзкой сволочи..."
"Я пить хотел в пустыне знойной..."
"Осень, осень, отсвет золотистый..."
"Я шел и смеялся, забывши о том..."
Карагач
"Я хожу у твоего окна..."
"Тебя я ревную к снежинке пушистой..."
"Не помню твоего лица..."
"За окном моим как-то цветисто..."
Школьница
Старик
"Место Лобное, злобное, здравствуй..."
"Как много видел я обид..."
"Господи, помилуй!.."
Лес рубят
Пушинка
"Скрылись башни в тумане..."
"Не на плаху, не в ссылку..."
"Мне ведь, собственно, много не надо..."
"Я знаю: где-то под землей..."
"Каждый праздник домоуправленье..."
Еж
Грибы
"Ты, в бревенчатый домик войдя..."
"Разве мало отпущено мне?.."
Скрипач
"Приценюсь к грибам на рынке..."
"С пилой, обмотанной мешком..."
"Уже который день подряд..."
"Я не был дома много лет..."
"Милая, незвонкая сторонка..."
"Я не верю давно в предрассудки..."
"Жаль, что вы не видели..."
"Что-то в жизни не вышло..."
Радость
Шутка
"Когда со мной случалось горе..."
Желание
"Я - нерв страны. Ее земные токи..."
Сикстинская мадонна
Звезда
"Полежу у тропинки я малость..."
"Как горем сраженная женщина..."
"Полежу у тропинки я малость..."
"Как горем сраженная женщина..."
"Обвили тополь, как жгуты..."
Оратор
"Да, было это время, было..."
Москва
Лермонтовский грот
"Пусть в стены бьется непогода..."
"Соседка Маша спит в сугробе..."
"Враги, враги, враги..."
"Люблю тебя и ненавижу я..."
"Тротуаром полосатым..."
"Спит свободно человек усталый..."
"Чуть-чуть удач, чуть-чуть успеха..."
"Потолок газетами обклеен..."
"По земле не ползу, как змея..."
Эхо
Океан 
Глаза
Год прошел...
"Новый год... Поздравил бы кто-либо..."
"Век мой - гордость моя!"
"Раздается дружный смех..."
"Изболелась душа, изболелась..."
Случай с Леонардо да Винчи
"Мы с Фадеевым бродили..."
"Прекрасен и торжественен Кавказ..."
"Рассветы, землю серебря..."
Поэт
"Завидовать не надо..."
На актюбинской бойне
Куриная слепота
Мешочник
"Люби себя на всякий случай..."
"Я старый, старый, старый..."
"Отчего-то мой голос продрог..."
"Не завтра, а прямо сейчас..."
"Ночь напролет мы были дерзки..."
"На тополях листва - как уши..."
"Ничего ведь не случилось с нами..."
Вокзалы
"С меня довольно унижений..."
"Я подошел уже к дверям..."
"Досадней нет сухого грома..."
"Я боюсь, на могилу мою..."
"Вы слышите грохот набата?"
"Сегодня не приду я к вам..."
Грачи
Случай в гостинице
Огонь на себя
"Человек, человек! Что же ты улыбнулся..."
"Часы стучат, как приговор..."
"Потерял, не печалься..."
"- Подойди ко мне, ишак, поближе..."
Итальянским герметистам
Легенда о Перикле
Березонька
"По стенам бродят тени..."
Лебединая стая
"Мы матерились в рукопашной..."
"Дождит и дождит. Ноздреватые листья...."
"Я сын твой блудный, истина..."
"От одиночества сгорая..."
Гомер
"Вот уже и лето на исходе..."
"Речь начинает женщина..."
"Горьки думы-думушки"
"Не мучай ревностью себя..."
"Ах, цыганка, какая колдунья!.."
"Не девочка, но и не женщина..."
Азиатские базары
"Сколько их, наставников ретивых..."
"Срубите скорее березы..."
"Может быть, и радость принесу я..."
"Ну, устал..."
"О как огромно горе ночью..."
"Пролетят ветерки..."
"...И снова аржаная осень..."
Памяти поэта
"Когда б не ты, когда б не ты..."
"Я с тобой, дорогая..."
"Я вчера с собой покончил..."
"Есть в прелести женской - обман..."
"В феврале на рабочем собранье..."
"Такие умные глаза..."
"О, Господи, да что же это?.."
"На плечи давит сумрак синий..."
Поэма о тебе
Последняя любовь
"Холодно, холодно, холодно..."
"Ночь прошла в самосожжении..."
"Говорю я беременным женщинам..."
"Суровостью овеяна..."
"Меня не будет..."
"Невинный тянется к пороку..."
"Пора, пора в деревню..."
"Нет, не я на продувных вокзалах..."
"Я ручей..."
"Когда одолеют тебя испытанья..."
"Совесть моя, граждане, чиста..."
"Снега над Родиной, снега..."
"Когда свирепствует цензура..."
"- Все цветы мои, мои!.."
"Дождь идет - цветут деревья..."
"Не возраст нас испепелит..."
"Не просто был Самуил Маршак!.."
"Что толку истину понять..."
"Я устал утешать..."
"Запахи, запахи воспоминаний..."
"Пробираюсь словно тиной..."
"Прошлое - ошибка на ошибке..."
Острослов
"Нас любит город только раз..."
"Тени, тени, всюду тени..."
"Уж лучше от себя устать..."
"Моя мама была уборщицей..."
Московские переулки
"Может, я люблю тебя за то..."
"От следов твоих рисунок..."
"Не прощается нам неудач..."
"Всего мне мало, мало, мало..."
"Не верьте утренним устам..."
"Над лесом раскаленный шар..."
"У меня есть сад воспоминаний..."
"Себя, себя я потерял..."
"Моих друзей ушедших список..."
"В напасти гордость отпадает..."
Грачи прилетели
"Смогу ль твердить одно и то же..."
"Да если б знал российский император..."
"Про все забывают..."
"Чем ветер злей..."
"Глухая мертвая стена..."
"В конечном счете, смерть страшна..."
"Я живу без права переписки..."
"Память есть у нации..."
"О, как своих убийц мы любим..."
"Я становлюсь с тобой нежнее..."
"Красивая, усталая..."
"Ну, говори мне, говори..."
"За церковным клетчатым окошком..."
"Мы пустыми словами исходим..."
"Я умру, наверно, от удушья..."
"Я ступаю на мокрый песок..."
"Опять орут грачи..."
Святой Себастиан
"Я - как медведь, гонимый..."
"Сияет в вышине звезда..."
"На дворе непогодит..."
"Я рвал цветы, я углублялся в лес..."
"Если свет далеких звезд..."
"Самоубийства не бывает..."
"Что сразу не падает птица..."
Вызов



Моим украинским друзьям Ивану Драчу и Дмитро Павлычко

Друзья старинные - Иван, Дмитро,
Я, может быть, не вымолвил бы слово,
Когда б не вздохи горькие ветров,
Пахнувших в нашу сторону сурово...

"Руссификация"?- Да бросьте вы!
"Украйнизация"- и это скверно...
Тупым расизмом с ног до головы
Мы спутаны с Октябрьских всходов первых.

Иль скажете,Никина был не ваш?
Днепропетровск не дал нам "бровеносца"?
Или Громыко "москалей" багаж?
Или Лысенко из Великороссов?

Хотите буду список продолжать-
Не ради злобы, только правды ради.
Остыньте!-общая взывает мать,
Не сметь!-приказывает общий прадед.

Тридцатых голод разве же Россия
Послала вам, как и самой себе?
Осталась рана и в моей судьбе,
Колхотизация и нас и вас косила...

Убавился народ на половину
Крестьянства трудового всей страны!
И вот, на этом "новый мир" воздвигнут,
Где совесть,разум, честь умерщвлены.

...Когда успели охладеть объятья?
Кто вбил меж нашими сердцами клин.
Одумайтесь скорей ,родные братья,
Ужели Бог над нами не един?

Разъять ли кровь славянскую в веках?
Неужто это ,Господи, возможно?
Нас порознь настигнет только КРАХ!
Остановитесь от решений ложных!

А мне хотелось снова рядом встать,
И встретить День под радужною аркой...
Мечтающий по-дружески обнять
 своих былых друзей
               Олекса Марков.
         1991
КЛЕВЕТНИКАМ РОССИИ

Правдоискатели лихие,
Пошто зажали удила?
Пошто вы этак про Россию?
За то, что Миру свет дала?

Кому дано достичь Толстого
И Достоевского высот?
Измерить пушкинское слово,
И в космос Лермонтова взлёт?!

Или Суворова уроки,
Или Кутузова прищур,
Затмили кухонные склоки,
А светлый ум затмила дурь?!

Пошто, поводыри слепые,
Морочите вокруг народ,
Мол, обокрала всех Россия?
...А может быть, наоборот?

Или не кровью россиян
Горчит пучина Черноморья?
До сей поры саднит от ран.
Поля,долины  и предгорья.

Досель российских деревень
Гниют соломенные крыши.
Прислонишь ухо- и услышишь
Набегов вражьих гром и звень!

...Или Россия виновата,
Что поплатилась головой
За мрак Октябрьского разврата,
Распространившийся чумой,

И отравивший лес и реки,
И нивы светлые вокруг?
Ведь в каждом русском человеке
Душа искорчилась от мук!

Нам порознь,други дорогие
Из пепла века не восстать,
Плевать в лицо моей России,
Самим себе в лицо плевать.

От возбужденного Востока,
От Закарпатья до Кремля,
Объединись в Союз высокий
Разноплемённая земля!..
.....................
   1991
С.

Шестидесятники,поэты разные,
Их множество с толпой играло,
Какие речи были красные,
Какое иступленье в залах!

Слова, как огненные мячики,
Над головами пролетали,
И аплодировали мальчики,
И комсомолки трепетали...


...А,не отрёкшийся от истины,
Скрывался в зарослях Вермонта,
Работал на Россию истово,
Не благодарная работа!

Его не выносили с визгами
Из залов на руках горячих,
Скорее тени следом рыскали,
Кулак за пазухою пряча...

Судить, к   ответу  Солженицына,-
Стенали  по  утрам газеты
И  не краснели  те страницы,
О,  сколько  клеветы  пропето!
Газетной  чернью  оклеветанный
Он ухмылялся  над  наветами...

За модою стремится ходко
Толпа.Теперь другие лица.
Какою модною находкою,
Ещё хотите похвалиться?
    1983
Эпиграф к поэме А.МАРКОВА-"Кондратий РЫЛЕЕВ"
Ты прав: Христос спаситель наш один,
И мир, и истина, и благо наше;
Блажен, в ком дух над плотью властелин,
Кто твердо шествует к Христовой чаше.
                /Предсмертные стихи Рылеева,
                начертанные на клиновом листе/