Перед началом

Я на кисточки мака похож средь цепей мирозданья,
Нарисуй, нарисуй меня маслом в горящей воде поскорей,
И пускай это будет последним забытым признанием,
Разгоняются с края на край все по крышам голубки
в лучах темно-желтых теней,


Бунт объявлен, корабль несет свой багаж на поправку,
Разрываются мины на поле, где не было
и никогда не появятся люди,
Ручка капает вниз, обводя половые узоры заправкой,
Но меня здесь как не случилось,
так больше не будет,


Прошлой осенью листья зеленой испариной выли,
Я смеялся им вслед, провожая остатки тепла,
Значит кто-то да был,
если мины главы пополам разбудили,
И река, как чернильная тушь,
через поле в крови протекла,


Завтра утром, пораньше, объявится новый мессия,
Расплескавши слюны жемчуга,
Поменявши века,
И объявит, что путь на восток
неприлично пассивен,
И сломается стеклышко заднего вида,
 и звякнет: "пока",


Расстилают постели другие,
которые спящими выглядят хуже,
чем если бы пили,
Выдыхается в сторону пепел гремящего жара,
 и вонь перегаров,
Бьется в памяти искоркой сна,
 как прожитые лица и грубости сна,
их забыли,
И напрасно пропащий вернется в свой синий экран,
 я готовлю ему целлофан, и весна
окопается рядом со мной в целлофане.


Запиши меня в книгу житийных отцов, коль не жалко,
То ли пух без пера, то ли ядом пьянящее жало,
Я все жду, когда выйдет последний рассказ
Про царя, про Голгофу и Рим, и спецназ.
Только мне не дождаться, и
лучше я буду больной и гнилой,
Но с бутылкой и с самой меж пальцев
густой
сигаретой.