Таруса

Объяты грустинкою русской,
дома устремились к реке.
Задумчиво смотрит Таруса
в свое отраженье в Оке.

Моторам и крикам не внемля,
распавшись на сотни сторон,
притихшую русскую землю
простор забирает в полон.

Тут вечный покой бесконечен.
Тут поднятый чувствами слог
наполнит сердца человечьи
поэмой равнин и дорог.

Тут мирно колышутся травы.
Тут воздух и сладок, и светл.
Тут льется прозрачный и славный
отчизны лазоревый свет.

Тут можно молиться усердно,
всё  вспомнить,
              столетья спустя.
Тут родину слышишь под сердцем,
как мать свое слышит дитя.

А рядом, на сельском погосте,
под стражей крестов и камней,
белеют невидимо кости
России великих детей.
 
Фамилия камень прорежет,
узором скользнет по кресту,
и датой, то старой, то свежей
со света уйдет в темноту.

Но нет тут мятежной и страстной,
той,
снятой с петли, как с креста,
мечтавшей в Елабуге мрачной,
хоть прахом лечь в эти б места.

Есть слава, но нету прощенья…
И холмик кладбищенский срыт…
Но воздух серебряной тенью
с исчезнувшей женщиной слит.

Уходит величье России
в глубины земли на постой.
Но смотрят, как будто живые,
с портретов,
со строчек,
с холстов.

О чем-то с надеждою просят,
в какие-то дали зовут.
Идет журавлиная осень,
сквозь слезы роняя листву.

Позволь мне к тебе прикоснуться,
прости, коли в чем-то вина.
Одна у России Таруса,
как совесть, что тоже одна…