девочка с куклами

После того, как я бежал с воюющего Донбасса, новости оттуда я в основном узнаю в Интернете, потому что мне нужна широкая картина – общий взгляд.

Даже когда Интернет рассказывает о конкретных людях, мне это не мешает – я же не знаю этих людей.

Но один раз в неделю я вынужден звонить нескольким знакомым, чтобы узнать цены на продукты, наличие дефицита, настроение и слухи.

Выбираю для звонков один день. На днях был у меня такой сеанс связи.

Всё шло хорошо, пока я не нарвался на Аллу. С Аллой мы знакомы больше 20-ти лет, долго работали вместе и понимаем друг друга с полуслова.
 
Алла знает, что меня интересует – лишнего не говорит. У неё редкий талант докладывать руководству. Это действительно редкость. Наверху ведь всё сами знают, но если звонят, значит, нужно им так – уточняют.

Алла мне рассказала, что в стотысячном городке, где она живёт, теперь умирает в день 30 человек, открылось третье похоронное бюро.

Я когда-то там работал на железной дороге начальником. Один раз в неделю на завод стройматериалов прибывал вагон досок из леспромхозов Западной Украины. Это самая дешёвая доска. Если мы за сутки не успевали подать этот вагон под выгрузку, звонили из горисполкома, интересовались.

Дешёвая необрезная сырая доска была важным грузом. Потому что гробы. Во времена СССР в городе за день умирало 12 человек. Одного вагона досок в неделю было достаточно для простых смертных. Теперь умирает 30.

Повествуя о жизни на Донбассе и отвечая на мои вопросы, Алла сорвалась и рассказала мне о том, что утром по дороге на работу, она увидела девочку примерно 12-ти лет, которая на стихийном рынке на остановке маршруток продавала своих кукол. Все куклы были нарядно одеты и лежали в своих коробочках.

«Резануло», – сказала Алла и продолжила информировать меня о важных для нас обоих деталях жизни на Донбассе, не имеющей ничего общего с телевизионной картинкой.

О том, как семьи живут на пенсии стариков, как объединяются, чтобы жить в складчину, как выезжают по очереди на большую землю, чтобы подработать, про пенсионный туризм и о том, что танки под окнами только первую неделю страшно.

Как человек пишущий я знаю, что такое навязчивый образ и как от него избавиться – поделиться.

Уверен, что девочка с куклами покинула Аллу, но теперь она живёт со мной. Я три дня ничего не писал из-за неё, а это для графомана страшная мука.

Я

• удвоил общение со своими детьми (девочка стоит),

• посмотрел оскароносную комедию и подолгу рассказывал о ней трём людям, проявляя тонкое знание контекста мировой драматургии (девочка стоит),

• прочёл длиннющую статью на английском языке про то, что в 20-м веке люди убили 3 миллиона китов и все комментарии чокнутых американцев под этой статьёй (девочка стоит),

• учудил бесполезную переписку в Интернете с замужней красивой ленинградкой о предмете и методе политологии как науки на 23 сообщения (девочка стоит).


Девочка стоит.

Я понимал, что, написав о девочке с куклами, я совершу писательский грех – у сентиментального читателя я вышибу слезу, которая мне ничего не даст, а проницательный читатель упрекнет меня в перекладывании с больной головы на здоровую и будет прав.

Но прошу меня понять. Я больше не могу – девочка в пальтишке стоит там, на остановке, стыдливо отводит свои глазёнки от прохожих (это Алла сказала) и продаёт своих кукол.

Вчера в Киеве было солнце, и я как-то мог жить с этой девочкой, а сегодня ветер и дождь – стало совсем невыносимо.

Заберите её от меня.