Новый Иерусалим

Он зашёл в заплёванный, грязный лифт.
Палец в кнопку вдавил, в оплавленный чёрный камень.
Был на нём пиджачишко, в прорехах потёртый клифт.
Он стоял чуть пригнувшись. Он ехал наверх, за нами.

На квартире по сотке за ночь, уже невмочь.
Вон Иуда чего-то привычно стучит в айфоне.
Снова тётка скребётся: пустите, пустите, дочь…
Пётр в скайпе, бубнит о душе в микрофон ей.

За кухонным столом с клеёнкой в огромных маках,
Тихий схимник Никита макает ноздрястый ломоть в тарелку.
На стене царь Ирод, девицы в цветастых масках,
Иоанн бормочет во сне: завтра всех собери на стрелку.

Лифт неспешно меряет этажи, пробираясь выше.
Он тихонько шепчет под нос о блаженстве всех духом нищих.
Кто-то входит, выходят, но Он никого не слышит.
В опустевшей кабинке окурок, от вышедших - дух винища.

Мириам из Магдалы поправив в плечах жилет,
Отложивши веник, сидит на сырой скамейке.
Под грибком в песочнице столбик обнял жилец,
Он с хмельной досадой считает свои копейки.

Сверху смотрит прильнувший к чаше эдемский змей,
Сеть аптек “Здоровье” считает наивно – домом.
Подмигнув похабно, о детстве болтает с ней,
Избегая неловких жестов тяжёлым ломом.

В припаркованном “Пазике” пальцы сцепил боец.
Чёрной маски скатка, тяжёлый “Калаш”, “разгрузка”.
Ждут приказа, привычного стука берц,
Почему-то стало на миг так темно и грустно.

Дверцы в стороны – лифта, подъезда, ”Пазика”.
Руку тянет пакет: ветка лавра, три банки грибов, олив.
За дверями квартир “оливье” как примета праздника.
Грохот берц по плитке, негромкое эхо: ”Пли”!