Театр душ человеческих
Давай обратимся вот к тому окну, третье справа третье снизу. Что ты видишь? Белые жалюзи? Как ты невнимателен, мой недалекий друг. Во-первых, жалюзи там не белые вовсе, а цвета бумаги. Что значит, это одно и то же, мой недалёкий друг? Это две большие разницы! Что во-вторых? А во-вторых, дыши глубже, шер ами, и слушай, слушай! Слышишь? Семилетний пацаненок залихватски заправляет свою заваленную лего постель, и басовито надрывается на популярный мотивчик: "Боооольше! Боольше гламура, и макияжа, и маникюра!", с обескураживающим мастерством виляя бедрами. Чем не театральное представление? В далекие времена зрители на ярмарке от хохота вывернули бы животы и карманы наизнанку! А ты говоришь, скука, мой недалекий друг.
Опусти взгляд. Ниже, ниже, мой неповоротливый друг! Еще ниже! Нет, не на первый этаж, в подвал. Что значит, не видно подвал, мой невнимательный друг? Неужели ты не видишь, какая драма разворачивается на его сырых подмостках? У некоего Федора Клюева, который нынче зовется Федя Клюв, умерла псина. Псина была из верных, с рыжим загривком и отколотым клыком, который ей выбили в драке, когда её хозяина молотили арматурой за пузырь. А, когда еще Федя Клюв был Федором Клюевым, и была у него покрытая конопушками Марья Федоровна, псина катала ее на горбу и ни разу не цапнула за беленькие шаловливые ручки, хоть и следовало бы. Сдохла псина, сдохла. А Клюв живой. Скука, говоришь, мой недалекий друг?
А теперь взмой в небеса, мой приземленный друг! Но зацепись за тот вон балкончик, с которого выглядывает наманикюренный пальчик с тоненькой сигаретой. Выглядывает, да исчезает. А теперь слушай, да внимательно, тебе понравится! Изголовье кровати беспомощно стучится в лиловую стенку, в золотой цветочек - фи, какая безвкусица, мон шер, - ножки ее ездят по паркету под мелодичные придыхание обладательницы наманикюренных пальчиков и пшеничных локонов. Ведь уже понравился, мой бесстыдный друг, верно? А теперь смотри.. Что значит "слушай или смотри?" ?! Слушай. Смотри. Как открывается дверь и на пороге спальной вырисовывается грозный силуэт вернувшейся жены. Боги, сколько бы заплатили режиссеры за такую натуру, правда, с изрядно проредившей шевелюрой. Скука, мой недалекий друг, скука, говоришь?
Ох, друг мой, друг мой! Я так непростительно заболтался с тобой, что чуть не забыл, что меня ждут с минуты на минуту! Прости болтливого незнакомца! Как, говоришь? Чудак, говоришь? Хо-хо-хо! Чудак, а ведь и точно!
Смотри и слушай! Слышь и видь, мой просветленный друг. И никогда, никогда не жалуйся на скуку! Натура ваша, человеческая (конечно, наша, человеческая, что-то сегодня я забываюсь) так многогранна и противоречива, что жизнь его - игра! А он и сам не знает, когда он зритель, а когда - актер. И много театров в стране хороших и разных, о которых мало говорят и мало пишут, а есть и такие, о которых не пишут вовсе, рабочая площадка их - театр душ человеческих!
Помаши ручкой болтливому чудаку в серой фетровой шляпе, ведь не все незнакомцы одинаково опасны! Быть может, мы когда еще увидимся, мой недалекий друг, но ты только не забывай, что нет места скуке там, где на каждом миллиметре разворачивается величайшее в мире лицедейство - жизнь.
Свидетельство о публикации №115031211185