Затянула тяжелой тучей...

Затянула тяжелой тучей, замотала тебя тоска. Кто теперь нас с тобой научит снять отравленные шелка? С этим словом ты ходишь, бродишь, по нему отмеряешь твердь. А казалось, что будет лучше — нужно только перехотеть.
Так прильнуть грудью к этой ткани — и смириться — весь твой, родной... Но отрава не проникает в те тела, что не ждут покой. В те сердца, что крепятся страхом и остры, как цыган-игла, не для этого есть размаху, не к тому их кормила мгла. Да и в общем, сдаваться - дудки, вон последний в метро сидит, и он выглядит - кроме шутки - как угрюмый большой бисквит.
Вот и хватит — морозит вечер, если будешь бороться — смерть. Остановка на остановке, и не сразу заметят ведь... Отрывать эту дрянь от кожи — как с высотки уставясь вниз, зашептать, мол, такой похожий... мол, прохожий, остановись!
...вот и хватит — зима, морозы, под сочельник опять кредит. (Ты не хочешь же, в самом деле, быть как грустный большой бисквит?)
Кто теперь нас с тобой научит снять отравленные шелка? Даже самый удачный случай, даже сон, даже божья рука — всё бессильно. И этим ядом пропитаешь себя насквозь, мы пятнадцать столетий вместе — и, гляди-ка, шестнадцать врозь. Затянула тяжелой тучей, замотала меня тоска...Так что — хочешь не хочешь — слушай. Так что — хочешь не хочешь — читай.

У меня для тебя подарок — я почти собираюсь спать,
Я почти собираюсь молча в клетке выстрелить... и упасть.
Но пока нужно жить - неделю, и успеть завершить дела.
Закусив, позабыв о теле, окровавленные удила.