Наденька. Глава первая

Вступление.
Скульптурная группа, установленная после войны в Красноярске    - девочка, держащая в руках кусочек хлеба, суточный паек блокадников, рядом ее младший брат с бидоном, c которым ходили на Неву за водой, и саночками,  на фоне решетки Летнего сада. Зимой 1941-1942 гг. началась эвакуация жителей по "дороге жизни" в тыл. Дети составляли большинство эвакуированных.  Ленинградцев вывозили на территорию Сибири; многие из них попали в Красноярский край. 

В Красноярске частичка города...
две скульптуры - сестрица и брат,
взгляды полные боли и скорби,
за их спинами Летний сад -
пики-древки российской славы
той решётки  известней нет ! -
ножки девочки в стареньких валенках,
братцу кАтанок нет по ступне.

Он в ботинках, в ушанке, в пальтишке
в истощённой держит руке
свой бидончик для невской водицы - 
сотни трудных шагов по реке
и по набережной...
Ближе к дому
на ходу он почти засыпал.
Изнурённый дорогой, и голодом
и морозом...
Но день настал,
когда их из блокадного города -
самых слабых- от страшной войны
на Урал , в глубь страны, дорогами 
отправляли ... Не всех довезли...
Ленинградские храбрые дети!
Сколько их! Мы  тебе, Красноярск,
в пояс кланяемся   памятью светлою
всем, кто жизни их сумел отстоять.

Состав   двигался на восток. 
Наденька вторые сутки  оставалась в вагоне–теплушке . Сквозь сон она слышала монотонный  перестук колёс, но даже и редкие вскрикивания спящих вокруг неё детей  не могли бы разбудить девочку. Ей снился давний сон –она придавленная мамкой лежит на снегу, кричит, но  не слышит своего голоса…
 Между маленькими  телами почти не было места для прохода –  свёрнутые калачиками, укутанные в старенькие пальтишки, перехваченные в поясе у
мальчиков  верёвками, у девочек  выношенными шерстяными платками, они как были внесены и один за другим положены на деревянные настилы пола, так и оставались вот уже вторые сутки здесь, на этих же местах.
  Ленинградские дети спали, спали, спали.  Бледные  бескровные   личики, сложенные крестом ручки, прерывистое дыхание и… в спёртом  воздухе
устойчивый запах мочи.
 Ход поезда замедлился –  та-та-та-та-так,  та-та-та состав  остановился.  Наденька   приоткрыла глаза, почувствовала как между ног побежала тёплая  струйка,  приподняла локоть, переместила руку на
грудь и с трудом повернулась на бок. Уткнувшись лицом в чью-то спину, опять заснула.
Она не проснулась и тогда, когда её вынесли  из вагона. Взрослые руки
поднимали невесомую драгоценную ношу, спускали  детей  вниз одного за другим по насыпи в степь и укладывали  теперь уже вольготно на ещё не иссушенный ветром ковыль.  Тёплый апрельский ветерок бежал между колосков, обнимая, лаская губы, щёки, закрытые веки малышей. Весеннее солнце изумлённо смотрело вниз и осторожно прикасалось к спасённому и доверившемуся ему сну. Стояла невероятная, забытая тишина и всеобъемлющий покой огромного мира напевал им тихую колыбельную
песнь. Они не просыпались. К каждому заботливо и не единожды подходили взрослые, касались их ладошек, лиц, развязывали платки, расстегивали пальтишки, снимали штанишки и чулочки, осторожно поили водой из жестяных кружек.
 
И вдруг ударил ливень! Светило яркое полуденное солнце  - горячие золотые  струи пронизывали дождевые капли. Они проливались в изобилии, будили, звали к жизни тех, о ком несколько дней назад обречённо говорили как уже о не живущих.   
Недалеко от полустанка была небольшая деревенька. Слух о поезде не сразу  добежал до жителей.  Но запыхавшийся от быстрой ходьбы приезжий, нёс эту новость от избы к избе с просьбой о любой одежде,  тряпках, одеялах для детей из только что освобожденного ЛЕНИНГРАДА. Женщины завязывали в платки хлеб, варёную картошку, одежду - всё, чем могли поделиться - и с узелками в руках спешили  к  железнодорожному разъезду.  Они не опоздали - в последнюю минуту перед отправлением   забрасывали  в раскрытые  двери вагонов узелки.  Но  дети, с кем рядом оказались нежданные подарки, не смогли развязать их.  К счастью, их бессилие стало спасением для едва теплившихся жизней.  И скоро каждому, как птенцам в клювики заботливые мамаши, взрослые   вкладывали из щепоти крошки хлеба кусочки картофеля, и… вливали по несколько глотков молока.
 
На шестые сутки состав прибыл к месту назначения.  Их ждали. Едва ли не полгорода собралось около железнодорожных путей.
 ИХ ЖДАЛИ.
И было страшно от предчувствия встречи с детьми из Ленинграда, который выстоял ценой невосполнимых потерь. Из рук в руки малышей передавали, пересчитывали, несли, кого усаживали, кого укладывали на тёплое сено первого покоса.  Поили молоком очень осторожно понемногу. И снова лишь чуть хлеба и картошки.
К своим городским детям-сиротам добавились  ленинградские.  И зажили все вместе дружной семьёй. Частенько наведывались разные дяденьки и тётеньки, угощали  кто чем.  Самым вкусным, ожидаемым  был  кусочек сахара. Почти всегда после таких встреч  кто-нибудь из детей радостно прощался со всеми и спешил в новый дом.
Радовались все.  Его забирали  с собой приёмные мама и папа.

  Наденьке тоже улыбнулось счастье. Её в канун Нового 1945 года взял к себе председатель колхоза, вернувшийся с фронта без одной руки.  За зиму девочка набралась сил,  поутру смело перешагивала высокий порожек в доме и вместе с названой маманей кормила курочек во дворе.  Хозяин, возвращаясь вечером домой, перво-наперво усаживал Наденьку  на колени и спрашивал:
 - Ну-ка,  дай погляжу на тебя, Надюша.  – гладил по едва отросшим тёмным волосам - Не пора ли тебе ленты покупать дочка.  Вон, какие длинные коски отрастают. –
    
 А через год в сельсовет доставили  заказное письмо: всех детей, вывезенных в апреле 1943 года из Ленинграда, привезти назад в родной город.  А у троих  из них даже и родственники нашлись. У Надюши Столбовой и того лучше –  отец  .
Ленинградским детишкам предстоял долгий путь обратно - ДОМОЙ.  Председатель и его жена  не хотели  поверить в то, что Наденьку надо готовить к отправке в Ленинград.  Все усыновленные детдомовские ребятишки, прижились: приросли к ним сердцами новые родители.  Да и из тех, кто в детдоме жил, никто не был обижен.
Родители  Наденьки в себя не могли прийти от такой вести.  Вроде радоваться надо – отец кровный нашёлся у их новой дочки! С фронта вернулся! Но, им-то каково?
Погоревали, посетовали, да в путь собирать стали. Платье  новое, только недавно пошитое для дочки, надевала маманя  на Наденьку  и всхлипывала. А Наденька ладошками слёзы мамкины  стирала,  не понимала  почему та плачет.  Слышала  её причитания:
- Маленько-то выходили  тебя! Вот ведь и ходить научилась. И голосок силу набрал. А то же шептала только невнятно. И мясо-то наросло, пусть и немного, но не то, что было. Сколько слёз пролили  глядючи  на тебя.  Страшно было смотреть, невмоготу верить, что тебе шесть годков, по виду не больше трёх давали.  –
Наплакались все,  да и расстались навсегда.

И снова – дорога.
Никто из маленьких ленинградцев не знал, что их ждёт теперь. Они окрепли, подросли, научились улыбаться,  их  голоса, наконец,  зазвучали и  могли звенеть всеми  оттенками настроения, причиной  которого становился окружающий их мир.
Поезд мчался сквозь пространство – пересекал  СССР с юго-востока на северо – запад. Почти шесть тысяч километров пути. И Наденька вместе со всеми.  Казалось, ничто не омрачало ее мыслей. Пока эти мысли были очень коротенькими, но важные, сокровенные  лежали на донышке  её маленького сердца – тепло прикосновений, объятий, проникновенная нежность слов – всё это, обращённое к ней называлось большим, самым главным словом – любовь.
Правда, и  коротким промельком – боль.  Но это было в самом начале по прибытии на Алтайскую землю.
- Эй, Надька, молись! Не смей думать о другом. Живая! Значит , молись.  Сколько раз тебе говорили, что боженька тебя от смерти спас. Знаешь, сколько  померло малышни.  Мильон, не меньше. Огромные скорбные глаза Боженьки смотрели на нее. Было страшно и непонятно. Старшие детдомовские  девочки  твердили ей, что и она должна была умереть. А раз выжила, то обязана  каждый день молиться и говорить спасибо. Вели силком а церковь.  И какие-то совсем незнакомые женщины в черных одеждах, всегда в черных платках  были в сумрачной большой  зале. Что-то нашептывали, смотрели недобрыми глазами на нее и и на Тамарочку  Фитяшину. Обе девчоночки были из первого класса.  А потом – хуже!  Воспитатели детского дома,  прознав о безобразии - о хождении в церковь, ставили на горох.
-Не сметь молиться! Никакого такого бога не было и нет!-
А у девчоночек блокадных, у первоклашек-то и коленочки-то – не колени, а костяшки обтянутые тонкой кожицей. И без гороха на эти косточки нет сил опереться. Бооольно! И текли, текли слезы болючие и горькие. 
Радость вошла вместе с праздником. Новый 1945 год принес главный подарок – маменьку и папеньку.

Поезд летел,  мелькали за окном  поля, леса. Свет дня, сменялся  вечерними сумерками.  А ночью Надюша  могла тихо поплакать. С тем и засыпала.

В Ленинграде на вокзале  Наденьку встретили отец и два старших брата.  Девочка никого не помнила.  Но непонятно почему ей было страшно. Встреча эта не оставила радости, однако накрепко запечатлелась в памяти.

Она и Тамарочка вместе с воспитательницей Марьей Дмитриевной стоят на пустом  перроне.  Поезд, привезший их, начинает медленно двигаться назад. Скрипит, пыхтит, сопит … Девочки зажимают уши.  Вот бежит к ним женщина. Это к Тамарочке – тётя. Она плачет , обнимает племянницу.  Повторяет: - Живая! Живая! Радость -то какая!
Они опять ждут. Мария Дмитриевна крепко держит её за руку. Обе устали. Ждут долго. Обе вглядываются  с надеждой в приближающихся к ним людей.
- Может, ошибся вокзалом твой папка, а Наденька? – сокрушенно вздыхает  Марья Дмитриевна.  –  Что ж поедем сейчас ко мне. Завтра отыщем твоего отца. –
Воспитательница   решительно подняла   чемодан и двинулась  вдоль платформы, Надюшка  - рядом.  И вдруг от стены вокзального здания отделился  мужчина невысокого роста, которого  уже давно заметили они обе. Он делает буквально два шага к ним навстречу и останавливается в нерешительности. Рядом с мужчиной стоят два уже больших мальчика – один  постарше, другой помладше.
-Вы из Н-ска?- спрашивает он у Марии Дмитриевны.  –
 - Да.  – отвечает воспитательница и крепко сжимает Надину ладошку в своей.
Я – Столбов Григорий Николаевич - называет он себя.  –
- Покажите ваши документы – сердито требует Мария Дмитриевна ,-
Почему вы сразу не подошли? Девочка так долго ждала. Как не стыдно! –
Мужчина пожимает плечами и тоже сердито говорит:
- Почем я знаю, Надька - это или нет! Попробуй,  разберись. -
- Распишитесь вот здесь, что дочку забираете. – подает воспитательница ему бумагу. Тот нехотя расписывается.
Мария Дмитриевна передаёт дрожащую ладошку девочки в ладонь этому чужому дядьке. И уходит.
Дядька  присаживается на корточки и внимательно вглядывается ей в лицо.
- На мать точно не похожа! – говорит он – И моего не вижу ничего… на кого ж тогда, а Володька ? – обращается он к старшему мальчику.  Ну , Колька, вот тебе сестра, держи  её крепко  за руку и пошли.

Продолжение следует.