Казаки

Как над станицею простуженная ночь
Размалевала небеса червлёным цветом,
Как казаку шептала ласковая дочь
Сначала добру весть, за ней худую следом.

Так выходило, что Григорий, брат её,
Который месяц бьётся с тьмою Иоиля,
И в доказательство несла она письмо
И завершала сказ печальный и счастливый.

«Холодный сумрак окружал родимый двор,
Я увидала брата... Медленною тенью
Он пробирался вдоль плетня, как тать и вор.
Отец, он здесь! Он бедный мается под дверью».

Лишь досказала, вмиг отцовское лицо
Налилось кровью, дочь белугою завыла.
Отец, поднявшись с места, кинул: «Цыц, бабьё!».
И заволок за шкирку в сени дезертира.

Старик взмахнул над окаянным кулаком,
Сестра собой закрыла брата от злой муки.
«Да, черт бы с вами». И в сердцах плюя на пол,
Отец сказал: «Всё завтра вызнаю на круге».

На круге пьяный участковый восклицал:
«Под трибунал уйдёт, у них на это ловко…»
Но, почесав в затылке, молвил атаман:
«Лишь поломаем парню жизнь... Да будет вот как:

Отец сбирайся-ка в дорогу. Завтра днём 
Поедешь в часть с ним. Благо, добрые вам сводки!   
А стервеца за сей неслыханный позор
При мне пороть нещадно смоченною плёткой».

В разбитом кузове тряслись, и всё молчком
Из-под бровей сверлил казак очами сына.
А сын нахохлившись, насупившись сычом
Степному ветру подставлял больную спину.

Старик каким-то командирам вёз мешок   
С едой станичною, не мысля о прощеньи.          
«Там на войне беда с харчами. Значит впрок!
Мешок мой станется кому-то ко спасенью!»      

Как над станицею простуженная ночь
Размалевала небеса червлёным цветом,
Как казаку шептала ласковая дочь
Сначала добру весть, за ней худую следом.