Стихи из книги услада

ПОЭЗИИ  НЕГРОМКИЕ  СЛОВА

 
Дорогой читатель, пусть Вас не вводит в заблуждение название предисловия — поэзию Татьяны Тимофеевой я назвал негромкой не в смысле еле слышной, — но в значении: проникнутой достоинст-вом петербургской речи, исконно интеллигентной и некрикливой. О рождении этих негромких слов са-ма поэтесса говорит:

Их не ждала, они явились сами,
Над краешком стола пробился свет.
И я уже шепчусь с черновиками,
И каждый лист лучом свечи согрет.

О чем же шепчется при све-чах с черновиками Т. Тимофеева? О простом и вечном — о любви, судьбе, надежде. О вере и языче-стве. О своих предках и потомках, о природе, о сельском быте. О Петербурге. О том, что волнует каждого из нас, — но мы не мо-жем выразить этого так просто и ярко, как умеет поэтесса.
Как разнообразна она в опи-сании любовных переживаний: от восторга до отчаянья — вся гам-ма чувств вместилась в первую часть книги.
Кто не испытал разгоряченной страсти первых любовных свида-ний? —

Было ли нам до стыда?
Море прибоем шумело,
И освежала вода
Разгоряченное тело.

В ком не обострялось пред-чувствие скорого расставания? —

Благословляю день и час,
И свет речной излуки,
И вечер, приютивший нас
На острие разлуки.

На ком не лежал груз разочаро-вания, ощущение одиночества? —
Клен золото роняет с веток…
Расстались — не моя вина.
Еще в разгаре бабье лето.
Я не вдова и не жена.

Кто не боялся повторения прежних ошибок, не страшился новой близости? —

Не зови меня колокольчиком —
Так один уже называл.
И ходил вокруг важным кочетом,
А потом лепестки склевал.

Тем не менее автор находит в себе силы с благодарной нежностью взглянуть на прежнюю любовь:

Не помню, сколько мы в разлуке,
Но сквозь тоску минувших дней
Тебя мои коснулись руки —
На этот раз еще нежней.

Татьяне Тимофеевой присущ не наивный оптимизм строителей первых пятилеток, а ясное ощу-щение радости жизни:

Мне о неизбежности
Думать грех.
Лишь хватило б нежности —
Да на всех.

Никакого пламенного мотора вместо сердца, никаких «современ-ных» вывертов, — только нежность, чуткость, отношение к родной зем-ле как к чуду, дарованному Небом:

Втекает в бездну небосклона
Златое озеро зари
И разливается над кленом —
И клен в лучах ее горит.

А такие слова можно скорее почувствовать, чем услышать:
С ромашкой и колосом
беседы не хлопотны…
Душа тоньше волоса,
и голос — до шепота.
Поэтическое мироощущение проступает даже при описании, казалось бы, обычных явлений природы.
Из стихотворения «Метель»:

Побуянит метель, порезвится
И повоет в тоске на луну,
А потом, словно снежная птица,
Сложит крылья и канет в весну.

Неожиданный ответ ожидает строптивую зиму, наступающую на апрель:

Но апрель отвечает теплом,
Открывает строптивой объятья…
У красавицы — слезы ручьем,
И — сдается, и падает платье.

Осенняя городская зарисовка привлекает образностью:

Осени остудный вечер,
Опьяненный сном,
Обернул соборов плечи
Рыжим полотном.

У Т. Тимофеевой осень не льет штампованные дождливые слезы, ведь «грусть, что навевает осень, и нестерпима, и нежна…»
Порой память возвращает поэтессу на родину, я скажу даже конкретнее — в деревню Сумск Волосовского района Ленинград-ской области — именно оттуда родом Татьяна Тимофеева. Но в ее стихах, посвященных сельской жизни, нет набивших оскомину плачей поэтов-деревенщиков. По характеру — городской житель, поэтесса воспринимает крестьян-ский уклад как добрую, почти за-бытую сказку о братце Иванушке и сестрице Татьянушке:

Непривычен мне здешний покой.
В старом доме тревог не бывает.
Прислонюсь к жаркой печке
спиной —
И душа постепенно оттает.
Дом воспринимается Т. Тимофеевой не как изба, а как место светлого покоя, высокого посто-янства духа:

Я чувствую нутром:
Когда устану жить,
Мой старый, теплый дом
Ветрам не остудить.

«Сельские» зарисовки Тимо-феевой часто стилизованы, но в некоторых стихах передан не лу-бочный, а весьма глубокий уклад деревенской жизни:

Погостила я немножко,
Все дела уладили
И друг другу на дорожку
Волосы погладили.

Или вот — характерная зари-совка из стихотворения «Банька»:

Мужикам пивко с таранькой,
Шутим мы — проказницы.
Каждой клеткой после баньки
Наши щеки дразнятся.

В небольшом цикле стихов для детей можно найти неожиданные, неизбитые обороты, словно бы подслушанные в разговоре:

«Мама, мне скворец рассказывал
Про веснушкины глаза».

Приглашаю читателя войти в разнообразный, певучий, нежный поэтический мир Татьяны Тимофее-вой вместе с самой поэтессой —

И этой белой-белой ночью
Шептать мгновению: «Живи!»
Столетье мирное пророча,
Молюсь у Спаса на Крови.

Дмитрий КИРШИН, поэт,
заместитель председателя правления Российского Межрегионального союза писателей, председатель секции поэзии РМСП, кавалер золотой пушкинской медали «За сохранение традиций
в русской литературе»


*  *  *

Поработали артелью,
Испекли картошку,
И попили, и поели,
Спели под гармошку.
Посудачили по-бабьи,
Сидя на завалинке,
И опять взялись за грабли —
Хоть и были пьяненьки.
А наутро соловьями
Залилась околица.
Под бочок прильнула к маме —
Маме нездоровится.
Погостила я немножко,
Все дела уладили
И друг другу на дорожку
Волосы погладили.
 
БАНЬКА

Г. Пугацевич

Веник свяжем из березы,
Заждалась нас банюшка.
Немочь с тела, словно розгой,
Мне повыбьет Галюшка.

Мужики идут отдельно,
После баньки встретимся.
Крестик в сумочку нательный —
Пар горяч, не стерпится.

Запах мяты, запах пота
И платочек беленький.
И пошла, пошла работа,
Разгулялись веники.

Хлещут плечи, хлещут пяты
И целуют родинки.
Ледяна вода в ушатах —
Из глубин колодезных.

Распрямились наши спины,
С плеч заботы сброшены.
Чай с душистою малиной,
С листиком смородины.

Мужикам пивко с таранькой,
Шутим мы — проказницы.
Каждой клеткой после баньки
Наши щеки дразнятся.
 

РЕВНОСТЬ

То ли вьюга-лиходейка
Горы снега намела,
То ль подруженька-злодейка
Друга на ночь зазвала.
Стол скатеркою накрыла,
Дров подбросила в огонь.
Молока перетопила,
Обожгла себе ладонь.
И на пенку золотую
Нашептала наговор
Так, что я не отврачую…
С ней вступать не стану в спор.
Знаю, девке одиноко —
Потому и зазвала.
Мне вчера еще сорока
Сплетни бабьи принесла,
Что дружок мой непутевый
К ней не раз уж заходил,
Что чинил в дверях засовы,
Молоко парное пил…
Что мне делать, я не знаю —
Ревность душу извела…
Но затихла вьюга злая,
Я тропинку размела,
Печку жарко натопила,
Убрала уютный дом —
И о ревности забыла.
Посидела за шитьем.
На окне задернув шторы,
Вышла в сени за водой.
Вижу: пьяненький, задорный,
Милый мой идет домой.
Спотыкаясь о ступени,
Несуразицу несет…
Над заснеженным селеньем
Гулко колокол поет.
 

*  *  *

Знай, тиха я только с виду,
В сердце мне запал давно
Острый камушек обиды —
Всё меж нами решено.

Решено? Ах, нет, не верю.
Отчего я лгу себе?
Постучи упорней в двери —
Побегу на зов к судьбе.

Наспех волосы взъерошив,
Губы крася на ходу,
Обниму тебя, хороший,
В светлу горницу введу.

Посидим у самовара,
День погожий, чай густой.
Мы друг другу ли не пара?
Оставайся на постой.

Что судить, какая с виду?..
Истина моя проста —
Не держу в душе обиду,
Сердцем правит доброта.
 


УЕЗЖАЮ

Я сегодня уезжаю,
Встретив, светлую зарю,
И безоблачному краю
«До свиданья!» — говорю.
Потрудилась, погостила,
Побродила вдоль реки.
Не гляди, сосед, уныло,
Не тоскуйте, старики.
Я еще сюда приеду
На парное молоко,
Брошу шуточку соседу,
Он со мной едва знаком.
Парень статный и кудрявый,
И ухожен новый дом.
Всякий раз глядит лукаво…
Что же ходит бобылем?
Говорят, работник славный,
Не мытарится без дел…
На селе девицы справны —
Ни одну не приглядел.
Или, может быть, напротив,
Не упустит своего?
Я приеду — смирный ходит,
Зацепила, знать, его.
Как же, как же не вернуться,
По грибы не сбегать в лес,
Пареньку не улыбнуться, —
Коль имеем интерес.
Не поверю, что степенный,
Парня взглядом заманю…
Непременно, непременно
На себе его женю.
 

СОЛНЕЧНОЕ  ЗАТМЕНИЕ

Весь мир усердно стеклышки коптил,
Чтоб любоваться солнечным затменьем.
До бракосочетания светил
Высчитывал последние мгновенья.

И страсти на Олимпе уняла
Сама богиня смуты и раздора.
И, затаив дыхание, ждала
Когда последняя затихнет ссора.

Повылезали сонные кроты,
В лесах умолкли птичьи перезвоны,
И усомнились в красоте цветы,
Увидев блики солнечной короны.

И даже горы выдавили стон,
Сраженные сиянием чудесным,
Когда союз светил был освящен
Пред алтарем невидимым небесным.

Фиксируется в книге бытия
Все, что бессмертно и что в мире тленно, —
И песни непоседы-соловья,
И мудрое молчание вселенной.
 

ДЕНЬ  РАВНОДЕНСТВИЯ

Невольница-любовь в груди томится
И причитает тихим говорком…
Ей долгими ночами воля снится,
А я держу ее петлей-силком.

Душой устав, уйду в поля по росам,
Где рассекают грудью скакуны
Рассвета хмарь, и в рощице белёсой
Еще сверкают отблески луны,

Где всё еще звучит аккорд гитары
В согласии с напевом степняка.
И в серебре созвездия Стожары
Горят костры и плавятся века.

И чувство боли гаснет постепенно,
Равны, как ночь и день, — печаль и страсть.
В душе, как и в природе, перемена.
Любовь моя, не дам тебе пропасть.

Проблескивает небосклон зарницей,
Боль угольком рассыпалась в золе…
Рассвет.
Любовь взметнулась вольной птицей.
На миг светлее стало на Земле.
 

РОЗА

Тускнеют чайной розы лепестки.
Она грустна. Вот-вот нахлынут слезы…
Зачем же ты шипы вонзаешь, роза,
В ладонь к тебе протянутой руки.

Тебе, конечно, грустно быть одной.
В моем саду уже зацвел шиповник —
Прекрасный и несдержанный любовник,
Его поставлю рядышком с тобой.

Пусть светится восторг в глазах твоих,
Тебе к лицу безумное дикарство.
С возлюбленным сегодня вместе царствуй
И счастье раздели с ним на двоих.
 

ВСЕ  НЕ  СЛУЧАЙНО

Все не случайно в мире этом —
Скрывают солнце облака,
Закат сменяется рассветом,
И чередой бегут века.
Бегут в загадочную вечность,
Где на престоле — темнота,
Но существуют бесконечно
Любовь, надежда, красота.

Пусть иногда вздохнется тяжко
От всех превратностей судьбы.
Решать не стану на ромашках,
Вопрос извечный: «Быть — не быть?»
Под сводом рощи золоченым
Я устремлю на небо взгляд,
И дух мой, верой просветленный,
Развеет всех сомнений чад.

Цветы лесные, словно свечи,
В зеленом храме расцветут,
И птицы певчие у речки
Хвалу родной земле споют.
И друг поможет мне советом
И от беды убережет.
Все не случайно в мире этом —
Паденье в бездну или взлет.
 

РАВНОВЕСИЕ

И в этой жизни бешеной
Есть праздные часы.
Душа уравновешена,
Как точные весы.
Не рву себя, не дергаю,
Не плачу на бегу,
Но тишину недолгую
Опять не сберегу.
Не годы и не веси я
Хочу смирить опять, —
Две силы равновесия,
Что ввек не уровнять.
 
*  *  *

Покаяться у Божьего престола…
Но как подняться до его вершин?
От грешного подножья, там, где холод
Бесстрастия, безумия страшит.

К вершине всепрощения и света
По каменной гряде лежит мой путь.
Сумею ль одолеть преграду эту —
Опасную, безжизненную круть?!

Ползу, цепляюсь за холодный камень —
И под горячим телом он гудит.
Сливаемся. Порыв мой — словно пламень,
И не унять его в моей груди.

Еще рывок, еще одно мгновенье…
Но на вершине горного хребта
Покоится лишь камень преткновенья…
Напрасно всё… Пугает высота.

Саднят колени, изнывает тело.
Ищу ногой уступ за пядью пядь.
Спускаюсь снова в грешные пределы —
На затхлую, болотистую падь.
 

РЯБИНОВЫЕ  ГРОЗДИ

Не могу оторвать я взгляда
От рябиновых грузных веток,
От шуршащего листопада,
Перелива красок и света.

Шалопутный осенник кружит,
Над купелью лесной вздыхая,
Одряхлевшая ель недужит,
Шишки под ноги отряхая.

Солнце мечет лучом, сверкает,
Пополуднилось у рябины,
Заблеснила глаза, играет…
И пуста у меня корзина.

Уходилось солнце под вечер
И за реченьку своротило.
А рябинушка мне на плечи
Грозди спелые обронила.