Баллада об Отступнике

Герман Отступник был соткан из света.
Он яблочный сидр глотал по ночам.
При дрожи свечей пропевая заветы,
Он радостно верил своим же речам

И, к слову, хорошим ведь был человеком.
Наряженный в рясу, кадилом махал,
Бетховена слушал и вторил советам,
Частенько, как проклятый даже пахал.

Любил Герман утро и яркое солнце,
Горячую воду и завтрак на стол.
Отступник стучался соседям в оконце
И хлеб оставлял, огурцы на посол.

Любил он жену самой жгучей любовью,
Лелеял Петра, сына он своего.
Готов был за них постоять даже кровью
И было в достатке всего у него.

Однажды ему довелось отлучиться
Продуктов купить, впрочем это не суть.
Ну, в общем, Отступник идет и искрится,
Дорогой проселочной движется в путь.

Вдоль сизых аллей, по полям вездесущим,
С нательным крестом, да с мешком на плечах,
Он встретил больного проказой, идущим
Молиться за здравие. "Отче, зачах"

-сказал рваный отрок, почтенным поклоном.
И струпья его теплый ветер промыл.
Тот парень в деревне был прозван Гемоном,
Народом непризнанный, умерший сын.

В глазах его тусклая тлела надежда
На равную жизнь, да болезни исход.
Увидев Отступника, замер невежда,
Глазами голодными смотрит как волк,

А Герман стоял и не смел шевелиться.
Он, вроде бы, что-то там шел покупать,
Теперь же хотелось ему лишь напиться.
"О господи" - думал- "вот чертова мать!

Ну как угораздило милую душу
На эту опасность наткнуться в миру?
Сказать бы чего ему." Мертвую тушу
Гемон будет долго таскать ли к нему?

-Послушай, о Сын мой, Господь милосерден
И нас бережет от судьбы топора.
Ты, лишь помолившись с особым усердием,
Однажды здоровым проснешься с утра.

"Аминь" - прошептал прокаженный губами
И крест наложил раза три на груди,
А Германа уж и помянешь как звали,
Летит, словно гром, сам себя впереди.

Отступник в слова свои сам не поверил,
Им страх управлял пред опасным лицом.
Осталось чуть выпить и (он был уверен)
Заполнит прошедшее водки огнем.

И вот он, вылазит, мой поп, из трактира,
Качаясь как лодка, попавшая в шторм.
Бредет он, располнен от крепкого пива
По полю по темному, движет на холм.

Наш Герман Отступник был соткан из света,
Отменного шелка безлунных ночей,
Но было и то, что он сам по секрету,
Напившись, бубнил про проклятых людей.

Как проклятый сидр пить осточертело
И как, если честно, достала жена.
Пронзая лучами промерзшее тело,
Над ним разливалась лучами луна.

А в темени чащи, в объятиях леса
Лежал средь дороги какой-то мешок,
Который и пнул Герман вдруг с интересом,
А после сел рядом, сдал нервный смешок.

Проказу души исцеленного смертью,
Зубами лесных чародеев-волков,
Теперь разносил ветер томную смердью
Гемона, сжимавшего молитвослов.