Кузнец

О тех временах неспроста говорят,
Что Божьим лишь выжили чудом,
В тот год непростой, что мор черный и глад
Косили нещадно и люто.

Был молод совсем старший сын кузнеца,
Не ведал он прежде напасти,
Но младшему брату - за мать и отца,
Когда их коснулось несчастье.

Отец подмастерьем держал молодца,
Да разве уменьем сравняться?
Остался один, не считая мальца,
И в миг захирело хозяйство.

Не отдал, не бросил его одного,
Не в злате и доволи счастье.
Себя не щадил, не просил  никого,
И сдюжил - великий стал мастер.

Прошло сколько зим, я не знаю о том.
Зажили в довольстве-веселье,
Окрепло хозяйство, отстроили дом,
Братишка подрос в подмастерье.

В руках золотых и уменье и мочь,
Все спорится: дело ли, малость.
Девица-красавица, мельника дочь,
Невеста сватов дожидалась.

Но вот и беда, что не ждут, не зовут,
Пришла, обивая пороги.
Девицы и малые дети то тут,
То там пропадали в дороге.

А после нашли их, недобрая весть,
Проклятья кровавые знаки.
Увечны тела, и звериная шерсть
Вокруг. И пошло: "Волкодлаки!"

Искали облавой, с огнем, всей толпой
Напрасно проклятого зверя.
И снова беда не прошла стороной
- У мельника в доме потеря.

Что медлил, жених? Вот она средь цветов.
Вернуть, поспешить он и рад бы.
Невеста уже не дождется сватов,
Наряжена, словно на свадьбу.

Ее проводили, нет сил или слов,
Вернулся домой. И тогда-то
Вскипела в груди,  с болью смешана, кровь
Едва он узнал только брата.

А в горле застыла  дыханием смерть:
Не он. Ото сна пробудиться...
Урчание сыто, звериная шерсть,
Кровавые когти, как спицы...

Ведь знал лишь заботу, тепло и любовь,
Был добр и ласков ребенок.
Братишка, родной, драгоценная кровь,
Так ласков, как малый котенок.

Кузнец так любил: ближе нет никого.
Боль крепче стихающей злости.
Зубами прокушены пальцы его,
Уже не до крови - до кости.

Кто брата его увидал и узнал?
От страха и горя зверея,
Ввалились, и каждый кричал и плевал,
И били, ничуть не жалея.

А он, пусть сильнее всех прочих, кузнец,
Сносил все смиренно и тихо.
Прошло.  Отступили уже под конец,
На душу не приняли лиха.

Пошли снова в лес, собираясь найти
Проклятую тварь на приволье.
И заперли, чтоб не пытался спасти...
Никто не заглянул в подполье.

И самой короткой молитвы быстрей,
Взимая достойную цену,
Огонь разгорался, сильней и сильней,
Целуя смоленые стены.

Они говорили: Отдай его нам,
На дыбу, железо и пламя.
Да поздно... Так поздно... Он сделал все сам.
Небольно. Своими руками.