Сироты необъявленной войны

Свист пули внезапно нарушил пугающую тишину, возникшую после недавнего обстрела. Ветка, в которую вонзился маленький убийца на излете, не пустила пулю дальше. Все, что той удалось сделать — заставить пострадавшую отклониться от своего начального положения.
Отброшенная ветка не замедлила вернуться на место. Мальчик вздрогнул от сильного удара по щеке и сразу саднящая ранка покрылась капельками крови. Но малый даже не почувствовал реальной боли, просто что-то мелькнуло перед глазами, смотрящими с ужасом на то, что было вокруг.
В воздухе тянуло гарью. Над готовыми вот-вот упасть тремя стенами, которые остались стоять сиротело без крыши уже не проносились свирепо снаряды, словно коршуны в поисках добычи, один из «коллег» которых пять минут назад разрушил дом и отнял у ребёнка семью. Фрагменты тел матери, отца и сестрёнки лежали повсюду, смешавшись с обломками мебели и кусками штукатурки. В углу скулила жалобно собака с оторванными лапами, словно умоляла: «Сжальтесь надо мной, добейте, чтобы не мучалась».
Где-то в глубине маленького сердца закипала девятым валом ненависть к тому, кто отнял у него все.
Мальчик не плакал. Какая-то сила заставляла его смотреть на все это и накапливать гнев, желание отомстить. Отомстить немедленно, чтобы знали гады!
Но где враг? Кому мстить. Внезапно рядом с разрушенным домой остановилась машина. Казак спрыгнул вниз и привычно зашагал к дымящимся развалинам.
- Пацан, ты чей? Попить, воды не будет. Где твои?
Мальчик кивком головы указал вперед.
- Мда, дела ! — казак задумался, почесал затылок и, словно воодушевлённый мыслью, сказал:
- А что, малой, мстить хочешь или как? Если есть желание, пшли. По полной можешь сейчас расквитаться. Мы как раз везём приговорённых вон туда под лесочком... и определим, давай с нами, стрелять умеешь?
Мальчик молчал и только с ужасом смотрел на останки своей семьи. Потом решительно встал, издал какой-то душераздирающий вопль и уткнулся лицом в гимнастёрку казака.
- Поплачь, поплачь, полегчает.
A ребёнок разразился такими рыданиями, что даже сердце бывалого вояки вздрогнуло. У него самого навернулась слеза. Он мельком посмотрел на то, что осталось от дома, людей, отстранил от себя мальчика и зло сказал:
- Ты мужчина, или кто? Все хватит. Отдал долг и пошли. На обратном пути поможем тебе по-людски,чтобы зверье не растаскало по норам, хотя они уже все давно сбежали. Война тут. Одни люди остались. Теперь люди заместо зверей.
Кaзак вдруг захохотал от своей шутки, но глядя на вздрогнувшего мальчика, остановился.
- Ну, пошли, тут тебе сейчас делать нечего. Вернёмся через час. Дело сначала сделаем.
Оно почти поволок едва державшегося на ногах пацанёнка.
Ехать было пустяки. Уже через пять минут машина затормозила возне чудом оставшейся среди воронок лесополосы.
- Приехали, слазь.
Казаки столкнули вниз несколько людей с завязанными руками, те как кули выпали на дорогу. Ударами каблуков казаки заставили людей подняться Обречённые молчали, они уже понимали, что жизни их осталось всего ничего.
Люди смотрели вокруг, прощаясь с этим миром, А царство небесное? Есть на самом деле? А если есть, то примет ли?
- Эх! Скорее гады, стреляйте!— закричал кто-то из обречённых.
- Чего раскудахтался? — один из казаков вынул расчёску, причесался, момент был как-никак торжественный, официальный, сразу видно, что где-то по судам околачивался в мирной жизни.
- Сначалова нужно приговор прочитать, все по форме у нас, как в настоящем суде. По закону. Мы не убивцы какие? Что не так малыш? — он для одобрения посмотрел на мальчика, поскольку взгляды всех конвоиров и одновременно исполнителей приговора разбежались куда-то в сторону.
- Ну! Малой, давай ты прочитай, привыкай к справедливости!
Он сунул мальчика в руки бумажку на которой наспех были выведены какие-то каракули.
- Дяденька, я не понимаю почерк, — дрожащим голосом выдавил из себя мальчик.
Он понимал, что сейчас на его глазах будут убивать людей, он хотел убежать, скрыться. Но не успел дёрнуться, сразу же его схватила за шиворот волосатая рука одного из конвоиров.
- Куда, пострел? Стой. Не можешь прочитать, дай мне.
Из рук мальчика детина вырвал бумажку и сам уставился на непонятные символы.
- Да тут, Степаныч, китайская грамота. Да и так понятно, значит это: именем свободного народа приговариваются оккупанты к расстрелу.
Он толкнул ближайшего со связанными руками к дереву за которым был окоп, сохранившийся ещё с Великой Отечественной... И тут же разрядил всю обойму. Человек даже не успел закричать. Только на лице застыла маска ужаса.
- Вся, один отмучался. — констатировал бывший судебный писарь.
Он сказал другим конвоирам:
-А че вы стоите, болваны? У каждого есть подопечный.
И тут на глазах мальчика началось массовое избиение людей. Отставив своё оружие, четыре бугая опрокинули людей на землю и стали забивать сапогами.
- А ты че смотришь? — Писарь, он же казак, который взял мальчика с собой на расстрел, закричал во всю глотку.
- На! — он сунул в руки ребёнка пистолет и приказал: - Стреляй!
Это они твоих порешили, убивцы!
Мальчик почувствовал, как ему в руки насильно всунули пистолет. Неужели он сейчас убьёт человека?
Внезапно какая-то волна ярости охватила ребёнка! Ему показалось, что этот смотрящий на него жалобно парень и есть убийца его родителей.
- Ну! Нажимай пальцем курок, солдат, пора уже мстить за своих!
Малой даже не понял или нажал на курок или детина выстрелил из-за его спины, человека словно подбросило в воздух и он с криком упал к ногам мальчика. Кровь залила лицо и один глаз, вытаращившийся из орбит, вращался, как волчок. Писарь, подошёл и добил раненного выстрелом в висок.
- Молоток, с почином тебя малец, можешь счёт убитым врагам начинать.
Все одобрительно зареготали. Они уже управились со своими подопечными и с интересом наблюдали бесплатный спектаклем, рутина войны повторялась изо дня в день. А тут что-то новенькое.

— Степаныч, там еще одно полено валяется в капоте, женкого роду. Что будема делать со шлендрой? Драть?

— Отпустить, она ничейная, не замешана.

— Давай сначала оприходуем.
— Я те оприходую. — на говорливого тут же опустился тяжелый кулак сверху вниз.
— Я ничего, так, от лица народа.

Все мужики с надеждой посмотрели на начальника, но тот был неумолим. Очень уж баба на его Матрену смахивала. Да и местных злить — себе могилу рыть.

Женщина круглыми от ужаса глазами смотрела на происходящее и не верила, что ее отпускают.

— Пшла, кракапидра, живо, пока не передумал. Женщина недоверчиво покосилась на главного и побежала на ватных ногах, спотыкаясь на каждом шагу.

Потом поехали к дому мальчика и похоронили родителей, завернули в старые одеяла и сгребли останки в них и в погребок свалили, а сверху сундук надвинули, чтобы никто не шалил.
Выпили самогону, закусили из погребка покойных огурчиками.
— Хорошо отец солил твой, рецептик не помнишь, — казак уставился пьяным оком, прижмурив один глаз на ребёнка, который сидел рядом на земле.
- Эх! пить охота, поехали, робята! А ты тут, местный приглядывай за хатой! Ещё три стены целлы!
Они с хохотом укатили, словно и не было час назад расправы с безоружными людьми. Мальчик пошел на место казни. Он долго смотрел на человека, которого лишил жизни. Что-то происходило в душе его таинственное, недоступное даже ему самому. Потом он расстегнул рубаху солдатика. Молодой оказался. По документам, которые обнаружил под рубашкой оказался паспорт с пропиской. Всего на десять лет старше его. «Как он мог? А может и не он, а та волосатая рука? А вдруг он всё-таки!»
Мальчик ничего не помнил.
Он только знал одно. Нужно поехать туда, на родину к этому Павлу и все рассказать его семье. Все, как было на самом деле. Потом попросить у них прощения, если простят. А если нет, то пусть его судят, если виноват. Ребёнок был на грани безумия.

***

Прошло несколько месяцев. Много это или мало для семилетнего? Он таки добрался до закарпатского села из которого был его Павел. Но мальчику была недоступна красота этого края, он не видел туманa застилающий мягким покрывалом землю, не слышал отдалённые звуки трембиты, проносящиеся, как птица, над мягкими очертаниями покрытых лесом гор. Он видел только дверь, в которую нужно войти и он вошёл.
Вот ребёнок стоит перед матерью Петра, которая с ужасом выслушивает его исповедь. Кто виноват в этой ужасной необъявленной войне?
- Слушай, мальчик. Ничего нет у тебя за душой, не ты это сделал, а те палачи, тебя просто хотели втянуть. Но не смогли. Пришёл ты ко мне, покаялся. Значит не ты. Совесть у тебя есть, настоящий ты человек. Женщина сказала внезапно дрогнувшим голосом:
- А хочешь мне за сына будешь?
Мальчик посмотрел на неё с отчаяньем. Что-то поднялось в его душе. Он бросился к женщине, которая обняла его, плачущего.
- Вот и хорошо, сынок, значит признал ты меня.
А в сердце ребёнка оживала нежность. Ему захотелось отблагодарить эту женщину принявшую его, избавившую от муки сомнений, значит не он, не он...какое счастье!
- Мамочка, я буду любить тебя больше всех! Скажи что мне сделать? Я так счастлив. Мальчик вырвался из объятий женщины и стал прыгать, как безумный по комнате и кричать: «Я нашёл маму! Я нашел маму!»
Женщина с умилением смотрела на обретенного чудесным образом сына! «Сказать ему или нет? Да зачем! А она-то бездетная. Сестра её близнец, мать Павла, давно с горя умерла, когда получила похоронку. Теперь у неё есть сын! И она сделает все от неё зависящее, чтобы он был с ней счастлив. Ее Павлик».

И женщина вдохнула впервые за много лет полной грудью. Как безумно вкусно пахло яблоками, которые горкой лежали на кровати, это был недавний урожай её трех сестер, как она любовно прозвала три яблоньки за окном.
А во дворе выла собака, то ли от горя, то ли от радости. Кто их знает? Может быть и её когда-то приняли в семью. А животные все понимают. Они только сказать не могут, ещё не научились