Stalin сборник стихов на конкурс рунета

Сборник «Сталин». Начало.
1. Север. Солнце тусклое, как луна.
Пей, писатель, чарочку, пей до дна.
А когда допьешь ты, то твой стол
Станет, брат, широким, как престол.
Ты не пей, дружочек мой, допьяна –
Как звенит гитарная, да, струна.
Рвет на части сердце печаль одна,
Говорит, не жить тебе век, она.

2. Игрушки все побиты
И елка набекрень.
Из этой волокиты
Бегу в хороший день.
Бильярдный кий так ловок –
Качайся, поплавок!
От киевских винтовок
Я нынче занемог.

Лети, лови, катала,
Да собирай деньжат.
Вам показалось мало?
Скупиться не хотят.
Меня забросит, детка,
На этом вираже.
Живой, как птичка в клетке,
Лишь домовой уже.

3. Шутка
Что сегодня пьешь ты?
С горя пьешь уже.
Мы с тобой, Шарапов,
На девятом этаже.

Дом горит сегодня
Третий день уже.
Мы с тобою в лифте
На девятом этаже.

Крест на церкви маковке
Сделал Фаберже.
Мы с тобою, Маша,
На девятом этаже.

Лифт опять заносит,
Вкось на вираже.
Кто со мною будет
На десятом этаже?

Родину ты продал
США, верь же.
Мы с тобой застряли
На девятом этаже.

Что же мне поделать
С фильмой этой же?
Кто-то это смотрит
На девятом этаже.

Бог над нами, Маша –
Олечка уже.
Мы себя забыли
На девятом этаже.

Кто-то видит маму
В первый раз уже.
Мы с тобой, младенец,
На девятом этаже…

Сделано четыре
Книжечки уже.
Я опять застряла
На десятом этаже.


Про Лапшу
Расскажи мне книжку о Лапше.
Разве книжку можно рассказать?
Страшный крен на этом вираже -
Будут только тени убегать.

Я уже на пятом этаже.
Тянется рука моя к виску.
Мы с тобой на этом вираже –
Ангелы, летая на бегу.

Ангел мой, тебя поцеловать?
Нет, не знаю, вечный мой ответ:
Нет, не надо. Надо ли скрывать,
Что роскошный желтоватый свет

Фонаря с аптекой темноват.
В этой тусклости не вижу я,
Где мой рай… Но был же нынче ад,
И как яд и соль – печаль моя.

И – до судорог, до страшной немоты
Вечный раб, прикованный к стене…
Но отсюда выросли цветы –
Незабудки в садике камней.

Не забудешь милого дружка?
С ним – немтырь я, и его уже бегу.
От себя скрывая, ямщика
Песне подпеваю. А доску

Не прикладывай ко мне, Лапша.
Здравствуй, время беглое мое!
И кошмар мой дышит, не спеша,
В синей вязи деток муравьев.

Венец
В куски
Разлетелася корона…
В.С.В.
Я не прыгну за борт,
В бурлящую воду.
Я, как ртуть и как зяблик,
Не войду в моду.

Я – как зяблик, щегол,
Ослепительно гол
Мой король, и как в зеркале
Гол дискобол

Греческо-римской
Древней эпохи.
И в этих лучах
Искупались пройдохи.
Мокрые дохи,
Собачьи меха.
Не пылит дорога –
ДорогА и легка.

А вот и прыть
Молодого поэта:
Мы не писали ль
Под прутиком это?
Были ли молоды,
Были ль игривы?
Нет, только голода
В животе переливы.

Я не поэт ли? Не знаю.
Я с краю.
Где-то родилась.
Живу. Умираю.
О, я – поэт
И бываю пророком.
Вот асфодели –
Цветы ненароком.

Я понемногу,
я самую малость –
В Лете купаюсь
И пяткой купаюсь
Той Ахиллесовой –
В Ахероне.
Нет, недалеко
Мне до короны.
Но за корону
Светлую эту
Мне не платить ли
В осень поэта?

Саркома
Вы садитесь в черное такси.
Не торгует табаком киоск.
А саркома, как ни попроси,
Молча разъедает костный мозг.

Кажется уже, что бога нет.
Что же мне теперь еще сказать?
Милая, Гагарин из ракет
Бога видел? – А пошел летать.

Вы садитесь в черное такси,
А в киоске нету табака.
Что со мною будет, не спросив,
Пробивает час. Пока-пока.

Бьют часы двенадцать. Ночь молчит.
Нет меня уже, и мира нет.
И к тебе когда-то постучит,
Взяв перо, А.С. Кабриолет

Уезжает. Взяв перо, пишу
О болезни. Душно. Человек
У подъезда, я еще дышу:
Бесконечно лишь искусство, краток век.

Я из московского ада…
Я из московского ада,
Сижу в сибирском аду.
Накрашу губы помадой
Лиловой – другой не найду.
Я ведь в аду, однако.
Странен сибирский ад.
Да и в Москве я собакой
Выла; а кто виноват?
И на столе с лиловым
Блеском – печатный лист
Все ж перевода. Новым
Годом, скажи, родились.
Вот я петлю свивала,
Я для себя вила.
Я ведь из ада? Мало,
Мало, видать, смогла.
Я ведь из ада – разве
Я не туда иду
Под пугачевскую разность
С томиком на виду?



Подражание Блоку

Непозволительно любить так безотрадно…
А кто любви не видел, тот простец.
И тел неласковых струится беспощадный
Свет. Очи я потуплю наконец.

Тебя. Тебе. Я по ручью тоскую
Из жарких глаз. Ликуя и скорбя,
Мне кажется, что я тебя целую
В объятьях этих. Но, как лето без дождя,
Все бедная душа моя истерта
О труд и прах. Смотрю, дивлюсь на Русь.
Россия, облаков крылатых стекла
В окне моем. Я, милый мой, боюсь,

Что без тебя не будет мне отрады.
Не знаю, Русь, куда ведома ты.
Ты, бедная, не ведаешь награды.
Приветствую Тебя. Твои черты,

Как в зеркале испорченном, ломая,
Я вижу в сотнях, тысячах людей.
Любовь – печать, с которой умирают.
Любовь страшнее тысячи смертей.

О, безнадежный взор твой из Эдема.
Писать стихи ты, милый, не горазд.
Не можется. Упрямая морфема,
Где ты, красавица? И рифма, верно, даст

Опять пробой. Но – сани на снегу.
Осталась я в Сибири. Не сбегу.

Хатка
Ах, какая убогая хатка,
Что в моей голове-голове.
Как живет эта девушка Натка,
Разделившая бога на две
Части? Знала, вишь-ты, и демона с богом…
Справедливости нету и нет.
Моя хатка была так убога,
Когда я появилась на свет.
Черт-дери, если воет разруха,
Если нет впереди ни черта,
Ежедневно смурная старуха
Косит сено и чешет кота.
Числа, числа казенные эти –
Я сходила, наверно, с ума,
И, пока живу я на свете,
То со мною сума да тюрьма,
Или хаты? - В дворцах ведь звереют;
Обгоняют машины людей.
И смурной ветерок чуть левее
От кошмара всей жизни моей.

Под венский вальс

Комната засижена,
Мухами загажена.
Вот и рожа Ирода,
Сверху напомажена.

Рядом – мистер Воланд,
Пляшет баба Ланская.
Миша ходит с молотком,
Забивает «Венское».

Пьете пиво, государь?
Тут Арина морщится.
Слушай, тут Сашко-кобзарь.
Пушкин ли? Топорщится

Наш редактор тут и там.
Черти едут по судам.
И сидит Алешка,
Что с фальшивой трешкой.
Нет, поэмкам нет конца,
Самосаду – тоже.
И бесовка без конца
Пьет вино с Сережей.

Мне ведь скоро суждено
Из Москвы уехать –
Все равно? Сибирь давно,
Сильно чешешь репу.

Прелесть. Бог, а вот порог.
Баба с пирогами.
Если б йог да выпить мог,
Русь была бы с врагами

На главе и на Москве.
Едет с храпом витязь
К Лукоморью. Сто за две?
Год за два, и выжить.

Вот Высоцкий кинул в стих
Две блатные рифмы:
Что ж ты, милый, мя скрутил?
Fin de si;cle. И мирты.

Держава гнева
Стихи в военный альбом

Избавь от этих влажных глаз,
Жемчужных слез не лей.
- А сердце твердо, как алмаз.
- Струятся из очей

Заплаканных, как хрустали
Все в каплях от вина,
Твои простые слезы. – Пли!
И началась война.

Ушли на фронт, и в тыл пошли
С усатым стариком
Все революцьонные земли,
В эваквагоны. Дом-

Театр приехал в Новосиб
Из Ленинграда – вот.
Мою прабабку пригласил
Приехать «Скороход».

Журнал – и тот в Новосибирск.
Но с «Черной Кошкой» – пли!
И умерли. И умер лишь
Народ всея земли.

Гестапо, лагерь и «наказ»
От Сталина потом.
И новой партии указ –
Считать тебя жидом.

В прекрасноденный майский день
Писали, как во сне,
Что орденских колодок тень
Мы отдали войне –

Тебе, война. И комиссар,
Как Блюмкин, говорит:
Тебе, гражданка, прописал
Пять лет – и срок открыт.

Уже был год 53.
И вновь – 10-й год.
И мельник нам сказал «Пошли!»,
И ангел воду льет.

Петр

Струился дождь – как видим, ледяной,
Что Данту в шиворот попал во аде.
Мы знаем, что закончится весной
Строительство адов в громаде

Всемирной. Уж ли – грянет Страшный Суд,
Тогда дома разрушатся с печалью,
И дети вновь друг друга не поймут,
Идя с отцами под венец венчальный.

И ты громадой ада станешь, Русь,
И заговорщик выйдет из злодея.
Царь Петр новый, ты с Алешкою не трусь,
И строй в лесах, о жизнях не радея,

Свой Петергоф. Светило из светил,
Отец науки, Мишка Ломоносов,
Себя сегодня Музам посвятил
Среди афинских «памятей» безносых.

Твоя планета, Русь, к тебе пришла.
И строит Петр, о жизнях не радея,
И все ж Екатерина не смогла
Уйти домой от царского лакея.

Мой Петр, одень сюртук, скажи «пойдем»
И со змеею этой Фальконета
Крести свой город  молодым трудом
И горб на плечи надевай за это.

Крепи стропила. Город так хорош,
Что и с Венецией венчаться может.
И памятник стоит в осенний дождь,
И на главе его – три голубя. Прохожий

Уж Пушкина про «Памятник» твердит.
Неясно мне цыганка погадала,
Но жаловаться совесть не велит –
И Петр поныне сходит с пьедестала.

 Осень

Я живу на бульваре осени.
Осени меня, осени…
На бульваре срубленной просеки
Как копеечка, дар звенит,
Нерастраченный, даром данный,
Как копеечка – все дела.
И иду я Москвой раздолбАнной
Там, где раньше Россия была.

Киев
По брусчатке, по брусчатке
Башмачки –
Словно со стальной печаткой
Каблучки.
Это Киев, оперетта –
Выбирай.
Сторожит святой Владимир
Входы в Рай.
И играет на Крещатике
Оркестр.
Почему-то запечатан
Вход в подъезд.
За любовь-то нету платы –
Все слова.
Это Киев
 – закружится голова.
Это Киев, и Крещатик,
И Платон.
Платонической любовью
Красен он.
Я люблю Вас, милый друг мой,
Только Вас.
Но устал, от слов кружится
Голова.
Уезжаю, уезжаю
Я в Москву.
Здесь София с синей маковкой –
Живу.
Жизнь – как бегство, и отчаянный
Отъезд.
Почему-то запечатан
Вход в подъезд.
13 апреля 13 года

Молитва позднего Фауста

Ты здесь, Боженька, стой, пожалуйста –
Приведу тебя, приведу -
Всё от этой-то моей жалости
К люду бедному на беду.
Береги себя, стой спокойненько,
Ты не можешь уже помочь –
Эту мелочь старуха Гусейновна
Всё считает… - Поди ж ты прочь!
Мы не ладили, Бог, не ладили,
Ухожу – но не ровен час,
Загорится на перекладине
У Креста голубой фугас.
Боже правый, что же Ты делаешь?
Твои люди пойдут в Сибирь.
Воздух чист, и как Ты, с уделами
Не торопится твой визирь.
Пусть Никола, что на Владимирской,
Охраняет мой добрый дом,
Но когда мы придем на суд мирской,
То уже не будет «потом».
Смерти нет, как и жизни не было –
Не учи меня, как прожить.
И от пепла и дыма белого
Не уйти, не дышать, не быть.

Листья и лес
(поэма)
Это только шепот листьев,
А не свист змеи –
Так бегут они небыстро,
Беглые ручьи
И за маем этим страшным
Высится октябрь.
Это, впрочем, и неважно –
Воду льет в когтях
Осень. Между нами дело,
Дело про любовь:
Как умело-неумело
Помириться вновь.
Мне не надо, мне не надо
Быть с тобой, пока
Ходит перепелок стадо
В песне ямщика.
Между нами будет дело,
Дело про Москву.
Что ты, милая, хотела?
Я ведь там живу.
И когда за нами входит
В сизой куртке мент,
То и мак, и опий бродит -
В чаде и золе.
Мы поехали за город,
Спали на траве.
А над нами – Бог, и гордо
Небо в синеве.
Он не любит нас, конечно,
Жизни нам не даст.
Только ты и я, и нежно
Ржет шальной Пегас.
Опий, мак, кукнар, сегодня
Я впервые здесь.
Но от ночи новогодней
Этот парень есть.
Рождество, прически, Кира
- Ты один, как есть.
Я влюбилась, эта дура
Спит с ним – тоже здесь.
Общежицкая квартира,
Старый добрый ДАС.
Две кровати – дам полмира,
Чтобы вспомнить вас.
Стол, в окне – самоубийца
Давится в петле.
Я курю, вяжу на спицах;
Кошка на столе.
И идет-гудет подземка,
Тянется январь.
Новый год. Красива Ленка-
Рыжая. Не жаль:
Ревность, дурочки, обида
На любовь его.
Не теряй меня из виду,
Дорогой Егор.
И в окне самоубийца,
В петлю лезет вновь.
Он сорвался, он убился,
Он пропал. Любовь
Ли иль старуха злая
Колдовала тут?
Вот инфляция шальная,
Месяцы идут.
И с деньгами от министра
Я к тебе иду.
Я совсем не морфинистка,
Просто я в аду.
Покупаю телевизор
И магнитофон.
Ревизор или провизор –
Кто же будет он?
Я пишу, стихи читаю
И перевожу
Письма; и пернатых стая –
пестрая, как жуть.
Вспоминала? Вспоминаю
Скверные слова.
И опять иду по краю –
Сладкий как халва,
Слаще меда, краше рая,
Он сказал тебе:
Я влюбился, дорогая,
Не в тебя. В судьбе
Я твоей себя не вижу,
Я опять гадал
На кофейной гуще, иже
С ними, проиграл
Я тебя в рулетку, в карты
Проиграл, кляня.
Ты, Машуня, мне не карта,
Не вини меня.
Позабыла все, что было
И любви конец.
Вышла замуж. Восемь било
На часах. Подлец
Муж, как водится, в московской
Комнате зажил.
Что с тобой, мой друг чертовский?
Я в быту, не мил
Мне мой муж,  постыли ласки,
Я опять к нему.
- Маша бедная, что, разве
Сразу не пойму?
Ты с ребенком; вроде няни
Стала у детей.
Скоро, милый друг, застанет
Нас мой муж-злодей.
И опять ищу в подъезде
Я твои глаза:
Нет ли счастья мне в отъезде,
Как цыган сказал.
И опять, как восемь било,
Снова в самый раз –
Бог закрепит на  стропилах
Свой иконостас.
Нет венчания, подружки,
Нет – как смерти нет.
«Выпей с нами, где же кружка?»
Выстрел. Пистолет.
И Егорка закрутился
С пулею в виске.
Что со мной – да чорт глумился
Надо мной в тоске.
Перепелок этих стая,
Пестрых, как листва,
И в Кремле, как пес усталый,
Ельцин и Москва.
Я москвичкою не стала,
Еду на Восток.
Через 10 лет отстала
Память, как листок
От страничек черно-белых
На календаре.
Милый, что же ты наделал
В мокром октябре?
Я хорошею не стала,
Мужа отвела.
А в Сибирь весна с вокзала
Солнце принесла.
В новый год, и снова в осень,
В лето красное –
Я жива. И дух твой просит –
Бог, прости прекрасное.



Амур

Этот парень босоногий,
Как безносый мальчуган,
Как Амур, крылат, и ноги
Он расставил – стрелку дам.
Про любовь рифмует вирши
И, крылат и босоног,
Он хорей четверостиший
Распевает, чисто бог.
Головеночка в кудряшках,
Он стреляет, не любя –
Погадаю на ромашке,
Девушка, и про себя
Повторяю: милый, милый,
Что, сегодня не придешь?
Но Морфей уж сон бескрылый
Навевает, нехорош
Сон сегодня мне приснится…
- Мальчик, снова брось венки.
И сквозь черные ресницы
Вижу елки и колки
В Греции или в России,
Все равно – везде молва
Ходит, в храм святой Василий
Входит, слышится едва
Голубиная повадка –
Ухожу, красиво врешь.
А любовь была несладка,
А разлука – острый нож.
И, чего не попросили,
Я себе опять скажу:
Ходит в храм святой Василий,
Я сегодня ухожу.



Россия на закате

Это так ломко -

Стих о закатах.
Кремль мой в обломках -
Я виновата.
Дело, как щавель,
Кисло и звонко,
Быстро и бисер.
Кормит ребенка,
Кормит мамаша,
Черные тачки
Едут кто дальше.
Русь в печенегах,
Кони лихие.
Воля и нега –
Други плохие.
Денег и хлеба,
Хлеба и зрелищ –
Воля и в небо,
Видимо, въедешь.
Черные тачки –
Вру, вороные.
Быстро и ходко
Едет Россия.
Воля, и небо
Видно из двери.
Душно. Без хлеба –
Даром. Как дерево,
Рубишь ты головы.
Даром – без хлеба
Голодно, холодно,
И из подъездов,
И по перилам…
В храме не место
Нашим могилам.
Брови напрасно
Хмуришь, мальчишка:
Край мой прекрасный,
Закон твой, как дышло,
Губит сегодня
вора и ляха.
Хватит. Как сводня,
Русская плаха.

Война. Крым. Революция

Война, война, кругом война,
И факелы горят,
И мародеры допьяна
Напились. Стали в ряд

Солдатики- во фрунт, во фрунт.
Царь Палкин Николай
Вновь за обедом скушал фрукт.
Деревня. Царский лай
Собак в Керчи, и турок бьют
Российские полки.
Гляди вперед! Солдат, убьют –
Стрелять врагу с руки.
Вот Александр, что на ковре
Был вышит расписном.
И кто-то пел, что на коне
В Сенат (что в белый дом)
Въезжал Калигула, в Сенат
Российский царь вошел.
И Николай Второй, как в ад,
На царствие пошел.
Крым, дорогая мне страна,
И смятые полки.
Идет война, идет война.
И жнут большевики.
Ноябрь 14 года


Икона. Во сне.

1.
Иконка – как капелька йодная,
А я сама – капелька ртутная,
И жизнь моя простонародная,
И речь моя – голь преступная.
Стихи мои – жизнь переветника,
Как в летописи, начинаются.
Надежда на жизнь неуютную,
Как злая безумная, мается.
Рука моя – левая, правая,
Как сено-солома, их путаю.
И право на жизнь поминутное
Опять и опять выбираю я.
Иконы и лики святые мне
Уже не блазнятся, а кажутся,
И бомж все лежит на простынке, не
Спит и красиво куражится.

2
Мой дом, мой удел – мы кочевники,
Уходим из греков в варяги.
А церкви красиво ковчегами
Плывут по тончайшей бумаге.
А купол-то, купол-то – маковка
Зеленая, с звездами синими.
Уехать – куда? Я от матушки
Пришла в монастырь Ефросинией.
И я подошла на рассветную
Молитву, которая засветло.
Машуня, тебе не советую
Остаться - ты пишешь не набело.
Машуня, тебе не советую
Идти в монастырь Богородицы.
И тут я пошла на Советскую –
На улицу, в школу, где трудится
Учитель простой: не советую
Учить, сочинила ты плохонько –
Про жизнь напиши про советскую,
Что знаешь, гуляя под окнами,
Про дом свой в Сибири, где мается
Надежда на революцию.
И вновь просыпаюсь: покаяться
Во сне означает проснуться.

Каждый жил до нас…

Каждый жил до нас, но не умрет
Наше молодое племя века.
Ровный желтоватый свет – вперед –
Жизни, и небесная, как ветка
Роз, лошадка падает в кусты.
Ходит племя, дерзкое, как лошадь,
И упадочный желтеет диск –
Этот свет не видим я и ты.
Выхожу одна на эту площадь,
На манеж. Колышется, шиздит,
Как за мной – карета и каретка
Пишущей машинки полевой.
Я живу пока что не полвека.
Я пока живая. Ты живой.
Я слепа, но вижу человека.

Набросок
Гори-гори ясно,
Чтобы не погасло!
- Вот тебе спички,
А вот тебе масло.
Вот тебе тапки
На красные лапки.
Вот и носочки
Для нищенки-дочки.
А у старой еврейки –
Цепочка на шейке.

Крым
Интересное дело творится в стране,
Интересно дело – оно не по мне.
За фашизм председатель родного кабмина,
За фашизм и народы Украйны; дубина
Государева – палка, что о двух концах.
Из Сибири уехать? – И дело с концом…
Но тогда загустеет удушливый страх,
Но тогда я себя назову подлецом.
Ты борись, дорогая несветлая Русь,
Ты, Россия, восстань, будто в годы войны.
А удушливый страх не вернуться? – Вернусь.
И верну себе орден от белой страны.
Человек! Ты народ, а народ – человек.
Человечнее не было слова «Завет».
Но в проклятый, немецкий, украинский век
Ни Христа, ни надежды, ни Пушкина нет.
15.10.14 года

Аполлону. Быт.
И тетка улыбается, как черт.
- Гони деньгу, здесь все наперечет.
- Мы не должны сегодня оставаться.
- Но мне давно известен Ваш расчет.
Гони скорей, таксист, мне суждено
Одной остаться; выпито вино
Моей судьбы, и надо расставаться-
Расстраиваться. В желтое окно
Гробы глядят. Минута из минут –
И привиденье детское, и трут
Зажженной зажигалкой сигареты.
Я говорю: Да вот она, поэты
Себя не ищут, рифмы только жнут.
Как жгуч любовник-Аполлон, красив.
Но мне сегодня не хватает сил,
Кот пьет ликер, а кошка режет мясо.
Таксист, давай сейчас притормозим.
И месса, Mass, и Маша
Все в мисс маман не превратится. Мгла.
В ночи сияет месяц, как зола
Багровая в угольях костерка,
И очень детская и хрупкая рука
Меня уж душит, миру подражая.
Кот пьет вино теперь, и женщина рожает.
И Аполлон уже соображает,
Что спорить с ним не мне. Ну все, пока.
Начало октября 2014 года

Украина
….Свете Тихий,
Вседержитель моей души.
М. Цветаева

Шаг за шагом все глубже проходит Слово,
что говорил тебе твой отец,
И дева Мария смотрит сурово
На Россию с Украйной, и вот конец –
Когда на Союз наш сыпались бомбы
И когда наш Жуков Берлин воевал,
И когда в Керчи были катакомбы,
И когда фашистов мой дед убивал,
То тогда великой была Россия,
И тогда мы знали, что наш народ
Был единственным в мире, как Тот Мессия,
Был со многими… И снова меч свой берёт
Покровитель России – святой Никола,
И еще – впереди него спешит
Мой убитый брат из донецкой школы,
Не умерший в храме моей души.
20 октября 2014 года

Гнев Зевса. Сонет

Земля ребриста, не шарообразна.
Ты, первобытный, разжигай костры –
Копье, трава и мамонт безобразный
Понадобятся богу на дары.
Дары богов мой воин духом чистых,
Племен несет женам и зрит Мой гнев.
Гнев божества в лесистых и скалистых
Местах – не молния, пугающая дев
И мальчиков, а голод, вечный голод,
И вождь их племени находит вечный повод
Разделаться с соперником своим
По креслу. Вот и мы уже стоим
И видим Зевса, и дары, и молод
Убийца Бога. Мы на ужасе стоим.


Кони. Романтизм
Мы мчались к смерти. Кони на бегу
Остановились – больше не могу
Я гнать коней. И этот райский сад,
Что был уж виден, стал лишь издалече.
«Мне суждена таинственная встреча» -
За этим пением есть рай иль вечный ад,
Кто знает – Гамлет? – что нам суждено,
И лес глядит в открытое окно,
Автомобильный синий маячок
Всё по Морскому едет… Пей вино
И «Carpe diem» говори, сверчок!
28 октября 2014 года

Казахстан
Казахстан. Достоевский. Жид
- слово бранное, но война
Без него не пойдет. Держись –
Я одна, и победа одна.
Ты с любезностью воевал,
Не любезное дело – смерть.
Рай. Сибирь. И лесоповал.
Как до лагеря мне успеть,
Чтоб добраться-то поутру
До синюшно-серых людей?
Я опять ямщика наберу.
И опять наш Ф.М. – злодей.
Из расстрелянных, ссыльных же
Изошла страна, изошла.
Как машина на вираже,
Все заносится. Очень зла
Наша Русь. Девятнадцатый век.
И усатый юный бомбист
Доказал себе, что человек
Происходит, видать, от убийц.

Отрывок из Овидия. Финал
… Хлеб гороховый, сибирский лес.
Край таежный, алтайская степь.
В телефоне звенит диез,
А звонок вам – уже без тем.
Наяву наскребу медяк
Двушки, карточек. Opera.
Вы со мною дружили, босяк –
Вот косяк, игла и жара
Тридцать пять градусов. Девясил,
Девясил – соляной цветок,
Ядовитый, и не носи
Больше платьев, ведь изнемог
Наш Овидий уже давно.
У него пневмония была,
А Сафо его, а Сафо –
Вот разбилась, и все дела.
Не Сафо вы, а я – Сафо,
Мой Овидий меня перевел.
Хорошо мне жить, веселО!
Бога нет – ведь король-то гол.
И материя – как цветок
Пустотелый, и нет души.
После смерти исчезнешь тож,
А при жизни все хороши.

Лиса
Лисенок прячется в пустыне,
Хотя, Лисы Песчаной брат,
Он мог бы тропками пустыми
Пройти назад.
Песчаная Лиса момента
Напасть не ищет и не ждет.
Она, как катится монета,
Бежит вперед.
То встанет, то опять стремится,
Подолом пометет песок,
И след, как хвост ее, катится.
Горит восток.
...
Горит восток, пустыня блещет,
Сияньем дня озарена,
И вся пустыня тихо плещет
Движеньем сна.
И после ночи беспокойной
Там пламенем горит восток,
И веет там сухой и знойный
Сахары страшный ветерок.
 
Давид
И Малой Азии ковчег,
Пристанище святых пророков,
Прекрасный продолжает бег
Под небом. Порослию дрока
Покрыт пустыни красный скат,
Отцвел оазис. Нам не рады:
Ведь мир под небом не покат,
А квадратичная громада.
У Иудеи нет преград,
Но за пределы — нет, не надо.
И, видит Бог, когда-то небо
Нас не оставило без хлеба
И лавров. То же: мир богат,
Но беден мир моих ягнят.

На Рождество
Как вьются ласточки–стрижи!
Ты им попробуй покажи
Кулак и семечки. И вот
Вдруг наступает Новый год.
Как вьется снег. Из камелька
Не видно малого пока:
Как в Рождество играет ветер
И как луна на белом свете
Одна висит. И ясный день
Торопит зиму. Мне не лень
Писать и петь. Луна полна
И дует ветер из окна.
А летом камелек уже
не топится. И госпоже
Моих висков, болезни не
Поддамся. Голуби в окне
Стараются. Прошла весна:
Свет белый ясен и луна.
2008 год

Утраченные строфы из М. И. Цветаевой
О. М.
Как это просто — от погоста,
Пером Себастиана Баха
Промчаться, заезжая в гости,
Проехать, не оставив страха.
Как это просто — чья победа,
И с Моцартом бежать под руку,
Проехать на велосипедах,
Разбиться — вот и вся наука.
Как это странно — вот ведь штука —
Не биться в кутерьме медведей —
Красивая, и вот с кунштюком
Царь Петр к княгине Вере едет.
Как это просто — вот Елена,
Париж и мавры. Все такие —
Вениаминова колена!
Как точно — взять и не покинуть,
Когда уходят, упокоясь,
На небожительство, как просто
Бежать, совсем не беспокоясь,
Трава по пояс — и сиротство.
И вдруг — печатным некрологом
Пройтись бегом по всем газетам
И под приемлемым предлогом —
Промчаться, не оставив света.
И это жизнь или идея —
Иль проблеск твой, как от кометы?
Россия, Лета, Лорелея…
Промчаться, словно скорость света.

На рассвете

Смотрю на новый свод небес —
Вчера сотворено!
Смотрю на новый свежий лес.
Распахнуто окно.
И праздничный еловый бор,
Как облако, стоит.
Из окон виден желтый сор.
Так лето говорит.
Под бором сор,
Усталый взор
Ласкают облака.
Иголки, лестница, узор,
Течет одна река.
И в той реке,
Невдалеке
Купает херувим
И крылышки, и спинку,
Нимб
Горит, и мы стоим.
Стоим в окне,
И где река
Течет, не знаю я.
Проходит сон, и на Луне
Дымится полынья.
27 июля 2008 г.

Бог

Месяц ясный со звездой
Ходит над землею.
Его водит Бог простой
Нынче надо мною.
Снова Бог, и снова Он
Ходит между Ними,
И проходит жизнь как сон
С вайями своими.
Снова Бог, и снова Он.
Снова храм, дорога.
В старом храме бью челом
И сижу немного.
Октябрь 2002 г.

Жнецы
Надо мною со второй звездою.
Летний, грозный, темный небосвод.
И опять хороший надо мною
Рай звенит. Москва-то ждет-пождет.

Танка
Удивительный фонарь
Со своим рассказом
Про летающих змей,
Составленных из снега.
Ему это не снится.
Хотя это ложь.
 
ГАЛИЧ. СИБИРЬ НАСТОЯЩАЯ

Сиротка (песня).
А. П.

Я считаю рублями.
Три червонца на водку,
Хлеб в конторе недорог,
Чирик стоит кило.
Я сижу за прилавком.
Проклинаю работку.
У меня дома барин,
Ай ему повезло.

Припев:
А я живу как иуда,
А я живу как на дольке,
А я не знаю, что снова
Украдет муженек.
Не сиди в магазине.
Но это нужно ребенку,
А еще тете Зине,
Муженек за порог.

Я немного устала.
Я опять не достала.
А я опять переспала
С молчаливым моим.
Я не знаю, где Зинка.
Я кудрявая свинка.
Я сижу и не знаю,
А что сегодня едим.

Припев.
 
Я, ребятки, волнуюсь,
Я ни с кем не целуюсь.
Я пришла помолиться.
Нет сегодня винца.
Я живу и не знаю,
Отчего не рыдаю.
У меня нет ботинок
И родного отца.

Припев:
А я живу как иуда.
А я живу как на зонке,
А я не знаю, что снова
Ничего не смогу.
А не сиди в магазине,
Но это нужно ребенку,
А еще тете Зине.
Никуда не бегу.

Октябрь 2002 г.
 
Юродивые в Москве

1.

Меня интересуют деньги.
Не посвященная в долги,
Родня живет обзаведеньем
Идеями вещей, враги
Моей родни, семья и власти
Сготовят повышенье цен
На все, включая чувства. Страсти
Обходятся дороже, чем
Ни них потраченное время
И к ним добытый антураж
От нового белья до крема
Из-за границы. Входят в раж
Последней ясности упадка.
Все дело в нищете, когда
В Апокалипсиса закладка
Лежит, не двигаясь, года,
То это тоже от нехватка
Фантазии в мои года.

Все дело в нищете. Мне пишут
О страшной красоте Москвы.
Стою я без гроша и вижу,
Как церкви носят головы.
Но я не верю -- здесь Москвы
Богатство отдыху не знает,
Простой народ живет, зевает
И убегает из Москвы.

От голодухи жизнь бежит.
Стоит юродивый Ивашка
С простою куколкой в кармане
И рубль в кепочке звенит.
В мешке Ивани есть иголка
И пуговка в мешке лежит.

Монетка, куколка и пуговка в кармане.
И он, несчастненький, юродствуя, дрожит.
В мешке его бумаги, кукла Ваня,
Монетка, пуговка и куколка в кармане
И, Слава Богу, нынче он не бит.

01 ноября 2002 г.


2.  Юродивый

Отчего ты видишь,
Что Господь есть Бог?
Оттого, что летом
Ближнему помог.

Отчего ты видишь,
Что есть Троица?
Оттого, что Богу
Видно Три Лица.

Ипостась не судит,
Ипостась не ждет.
Кто меня рассудит?
Только Господь Бог.

У него вериги
На его главе
И поют пичуги
Завтра по Москве.

И не знает Юрка,
Что его глава
Видела, убогая,
Бога Однова.

Он увидит бедность –
Это нищета!..
Оживи, Боженька,
Человека и скота.
2004 г.

1. Расстрел. 40-е годы.
Увезли пророка в республику Коми,
А он и перекинься ногами в лебеду.
Следователь-жмурик получил в месткоме
Льготную путевку на месяц в Теберду.
А. Галич

Накажу я стукача лагерями,
Пусть сидит да и сгниет там в молчанье.
А жена его стояла под дверями,
Узелок ему связала на прощанье.

В Царство Божие ведут лагерями.
Господь Бог опять берется за котомку.
И Апостол Петр стоит под дверями,
Повторяя: «Материлась негромко».

Господь Бог опять берется за узел,
Говорит мне: «Моя деточка плачет».
И глаза свои прекрасные сузил,
Ах как сузил, рядом кумушки судачат.

В Царство Божие идут за блинами,
С макарошками и кашкой, иуды.
И пошли мы все оттуда с кивками,
Покивали, покивали -- не чудо.

А в Раю опять Апостолам не верю,
Что не спали под Вечерю Господню.
А стукачика жена кашу варит
С солью, маслом и пивком на сегодня.


Расскажи-ка мне, отец, про медали,
Про медали про свои фронтовые,
Мы тебя, сказала мама, не ждали,
Мы дождались, а ты дал чаевые.

Водку жрали мы с тобою, старушка.
Надей звали ее, ту свиристелку.
Скажет Пушкин: «На, держи, твоя кружка;
Вот и дружка, пирожки на тарелке.»

«Ты смотри, -- мне скажет Пушкин, «гуляют,
Как гуляют они, милые, вместе!»
И втроем мы из этой из кружки,
Пушкин, Дуська – да, и Дусечка с тестем.

И живет опять одна мама Маша,
Мама Маша так однажды сказала:
«Погляди-ка, вот и доченька Даша
Кашку с пивом из тарелки лизала.

Погляди, вот пирожки на тарелке.
В Царство Божие пошли за блинами.
А в Москве я постояла на Стрелке,
Там стояли старики с орденами.

В Царство Божие ведет та дорожка.
Но мне, видимо, опять показалось,
Что подонки на дорожке немножко
Чуть подальше пошли, эка жалость.

Эка жалость, скоко денег уплыло.
Вот вам, братцы, я опять шизофреник.
И меня опять иуда казнила,
Эко денег у меня, эко денег.




Это вам не шульки-бульки, иуды.
Это жизнь,и вся любовь, и поеду
Я отсюда в лагеря, но не буду
Возвращаться я к Арону-соседу.

Дочку маленькую звали Аришка,
У Аришечки животик раздутый.
А любовника мово звали Мишкой,
То-то важный, то-то ходит надутый.

Долго ль будешь пухнуть тут, на морозце?
На морозце ты, несчастная, стояла.
Богоматерь очень тихая просто:
«Ты подумай», -- улыбнувшись, сказала.

Посижу я, погляжу на куплетик.
Ах, игрушечка вышла, не песня.
Как бы вовсе нам не вышел билетик
На то кладбище на Красной на Пресне.

И стою я под окном у иуды.
«Стой.» -- Стою я и молчу со свекровью.
Боже, Боже, я надеялась на чудо,
Чудо вышло все, как пулька под бровью.

И Апостол Петр опять поклонится.
Это он тогда сказал: «Бог с Тобою»
А теперь что мне, наш Боже, приснится,
Как когда-нибудь глаза я закрою?

И стою я под окном, под окошком.
«Стой.» Стою я и не крикну ни разу.
Господи, я все надеялась и верила.
Господи, скажи, где чудо.

09 ноября 2002 г.


Поэтесса. 40-е годы.
Бабелю
Что ж ты, киска моя, плохо поела?

Повторяла: «Она мало поела.»
А любил ее полковник-иуда,
А когда ей все опять надоело,
То пошла она опять на Лубянку
И рассказывала про Него, покуда
Ее душенька опять не полетела.

А он опять любил ее по пьянке,
Называя себя спьяну Мишелем.
А на этой, на проклятой Лубянке
В ВЧК-ЧК ей дали украшенье.

«Напишу-ка я здесь слово «Мишелька»,
Хотя Мишенька ни в чем не виноватый.
Получал он в магазинах снаряженье
И от голода ходил, словно ватный.

А теперь Мишель под прицелом,
Повели-вели куда-то на дворки...
Что ж вы, что ж вы, господа офицеры,
Что же вы не расстреляете Ольку?

Я, пожалуй, тут немного побуду.
«Что же, -- скажет Мишка, -- «мне не Воскресенье?»
А она опять с полковником-иудой
В новом домичке справляет новоселье.

Я, пожалуй, с ней немного побуду,
Посмотрю, как плачет у распятья.
А потом с полковником-иудой
Заберет мое шикарное платье.



Что ж не плачете по нам, вы, подонки?
Что же, в лагерь я пошла, ночью в лагерь.
А она в моей старой дубленке
Говорит себе: «А что пишет Бабель?

«Что он пишет, и нельзя ли своронить?
И нельзя ли Мишку Бабеля просто
Уничтожить, пока ем макароны,
Ну а он перелистает «Окна Роста»?»

Ах вы, милые мои лагерочки,
Лагеря да вы мои расписные.
И в Раю у Мишельки выйдут строчки.
Жаль, не знаю, Мишка, только какие.

10 ноября 2002 г.
 
Курок. Песня. 40-е годы.
Посв. И.А. Бабелю.

Эпиграф:
Жаркой шубой сибирских степей.
О.Э. Мандельштам

Позвони-ка на небо, в штабы,
Чтоб сегодня не замели.
А сегодня в больнице «Столбы»
Мне пригрезится край земли.

Припев:
А в Сибири стояли столбы,
А в Сибирь меня привезли.

А в Сибирь меня упекли.
Пьем чаек, чай на кухне своей.
Если бы меня увезли
Из казенных родных лагерей...

Припев.

Край степной, богатая Русь.
Край хор-роший, великая кровь
Пролилась, и опять я согнусь,
И опять кипятит свекровь

Свой чаек, свой некрепкий чай.
И опять на себя посмотрю.
Милый мой, по мне не скучай.
Я тебя любила, люблю.

А в Сибири есть лагерь «Кресты».
В Ленинграде опять рассвет.
И когда разводят мосты,
Бог опять выключает свет.

Припев.

И когда я вернусь отсель
И когда мой закончится срок,
То житуха моя-карусель
Мне железный покажет курок.

Правда о войне.

Разведка. Памяти павших.

1.
Я пошел, господа, в разведку.
Это что за птица сидит
Вон у той у зеленой ветки?
Щас как шлепну!.. И враг убит.

У меня с собою патроны,
Ручка, порох и автомат.
Я сижу у ствола как на троне
И опять пять стволов у ребят.

Братья, сердце мое боится,
Но когда я отсюда уйду,
То вот этот мост задымится,
Повторяю я в нашем аду.

Братья, братья, ребята наши!
Чтобы не подвести ребят,
Постою. И из этой каши
В Рай уводят наших солдат.

Постою я еще. Как, ребята,
В Рай отсюда уйти могли?
И опять берусь за гранату.
Я один и шапка в пыли.

Я один остаюсь в разведке.
Я устал и почти убит.
Это кто у зеленой ветки?
Я уверен, что враг не спит.
;
2. Смерть Мани.

Я одна остаюсь в разведке.
Я устала, почти умерла.
Эта птица на красной ветке
Носит странное имя щегла.

Друзьям из ссылки. Посв. Лиле Брик.

Жаркой шубы сибирских степей…
О.Мандельштам

Мы вернулись в лагеря-лагерочки,
В годы те сороковые к мужчинам.
У меня еще не вышло ни строчки
По отдельным нехорошим причинам.

Мы вернемся в города-городочки,
В города, где нет красивых доносов.
И опять напишу я две строчки
И опять я покурю папиросы.

Где ж Высоцкий, где Шарапов Сережка,
Кто Августа и жена Катерина?
Я на воле одевала сережки,
У царя, однако, было три сына.

У царя, впрочем, было три сына,
Всех троих большевики расстреляли.
Я вернулась, а мои все мужчины
Мне из Рая: «Не стреляй», -- закричали.

Лиля, Лиля, где ты есть? Я вернулась.
Маяковского увижу во сне я,
А потом тебе я, друг, улыбнулась,
Говорить я о Володьке не смею.

Я, пожалуй, замолчу. Эка новость.
Я, пожалуй, покурю папиросу.
А они запахнули мне полость,
Чтобы я не задавала вопросов.

Жаркой шубы запахнули мне полость
В этих новеньких степях по Сибири.
Я не знаю, я не знаю, а голос
Мой сорвался, но поет, но поет.

12 ноября 2002 г.

;
Целую, Вейка. Песня.
А. Галичу.

Я не буду тебе больше изменять.
Как бы мне не умереть от муки?
Как бы мне теперь тебя не променять
На хор-рошенького мальчика из «Мухи»?

Мне нельзя пойти и пострелять.
Как бы мне не умереть со скуки?
Как бы мне себя не расстрелять?
Извините, я накладываю руки

На живот и на свое чело.
Я умру. Со мною шайка-лейка.
Я сижу, я напишу назло,
Что уйду за город я как Вейка.

Я и Вейка – все одни и те ж.
Мой двойник сегодня к неудаче.
Я умру, наверно. «Красоте, --
Скажет, Вейка, «жить нельзя иначе».

12 ноября 2002 г.
 
Звезда. Песня.

А.С.П.

Смерть приходит как сон легкокрылый.
Между нами, так думает Бог.
И за этой веселой и стылой
Сразу мне улыбается Бог.

Ширь веселая, заинька, стылая.
Между нами, так думаю я
И опять улыбается милая,
Смерть, спокойная совесть моя.

12 ноября 2002 г.
;
С. Аллилуевой

И опять ему амнистия выйдет,
За которую поставили к стенке
Из-за этой некрасивой Еленки

И опять я одна постояла.
В том году сорок шестом снова вышла.

И опять меня, опять посадили,
И опять, опять тебя заносило.
И опять ЧК-ЧК рассадили
В том музее триста двадцать, не мучась.

Припев: Из-за той из-за дурашливой Елены
У тебя, тебя не вышедши ночка
И опять я, опять на Елене
Бонапартова бесславная дочка.

«Что, скажи мне, Елене, писала?»
Неужели же ты просто молчала,
Не поверю, ты опять показала
На меня, и опять походила

И опять ты в КГБ приходила
В мою комнату в новеньком доме.
И опять, опять поносила,
Попросила за меня в Моссельпроме.

Припев.
И опять, опять наказала
За язык мой хороший и гласный
И за длительное «р» не сказала
С кем катается Лизка на «Волге».
 
Пароход; снова папа усталый
Скажет папа: Мы на том пароходе.
И опять за красивую Ленку
С полотенцем у виска приезжаем.

Припев.
Полотенчиком ты ноги вытирала
Мужичкам моим, несчастная дура
И оттель-то опять приезжала
Доносила уже просто – со скукой.

Господи, я умру здесь.
В ВЧК-ЧК ей дали украшенье.
И опять, и опять получаешь
Самоварчики, и глобус, и чай.

13 ноября 2002 г.
 
Инфляция. 40-е годы.

И возьмусь я полегоньку за кружку,
Ту, с которой дребезжим по миру,
И потом ко мне на квартиру
Приведут очередную старушку.

А старушка веселая гуляет,
Гуляет она по прилавкам
И чуть-чуть полегоньку вспоминает
Свою старость и шаль с камилавкой.

Бедность наша к нам еще не поспела,
Бедность наша в коммунальной квартире.
Вот и жизнь ее опять надоела
И повесилась старушка в сортире.

А старушка веселая гуляет
Гуляет она по прилавкам
И еще чуть-чуть вспоминает
Свою старость и шаль с камилавкой.

14 ноября 2002 г.
 
Трик-трак. Сонет.
Посв. Д. Хармсу.

Саша и Алеша, Алеша и Саша
Сидели на платформе, брик-брик, не упали.
И в трик-трак играли, и было поздно
Поздно вечерком они Лешу продали.

Саня и Алена, Алена и Саня
Говорили весело: «Вот наша Оля».
А потом сидели и весело писали,
А потом писали гражданкам на волю.

В трик-трак они играли
Играли в поле
Играли и в поле, играли на воле
А потом опять, ничего не понимая,
Жили они снова,
Стреляли.

15 ноября 2002 г.

Дело офицеров

Шлепнули Ивана в кремлевском коридоре,
А за это Гришку Мендельсона замели.
Это мило дело пахло расстрелом,
Гришку наказали, а меня спасли.

Гришка не был даже офицером,
Гришки был обычным славным скрипачом.
А когда ему пригрозили расстрелом,
То он оказался нашенским врагом.

А они закрыли дело офицеров,
Дело милицейское в архиве не сожгли.
Это мило дело пахло расстрелом,
Гришку расстреляли, а меня спасли.

Если бы не Ира, меня б не поймали,
Если бы не наши, Гришка бы живой
Посидел в тюряге, где красные флаги,
Красные флаги и кони под Москвой.

Птичка-синичка ходит по тарелке,
Желтая лошадь по кругу идет,
У нее на ложке баланда и крошки
А машина едет, а истина не ждет.

Шлепнули Ивана в кремлевском коридоре,
Гришку Мендельсона сразу замели.
Офицеров дело пахло расстрелом.
Ирочку заспали, а меня нашли.

А когда я вышла, мне дали по роже,
По моей по роже в квартире боевой.
А я ведь, я живучая -- я ведь вельможа
Великодержавная на Москве святой.
 
Шлепнули Ивана в кремлевском коридоре,
А за это Гришку Мендельсона замели.
Наше мило дело пахло расстрелом,
Гришку расстреляли, а меня спасли.

Гришку расстреляли, меня тоже замели.

15 ноября 2002 г.
;
Гераклиту

Эх, жрите сами
Супчик со слезами
И курите черные «Максим».
Эх, ешьте сами
Супчик с волосами,
Мы чуть-чуть получше поедим.

Мы – красавцы,
Вовсе не мерзавцы,
Спой, голуба, только не проси
Радости нашей,
Мы сидим с мамашей,
И садятся в черное такси.

Эх, жрите сами
Супчик с сухарями
Мы с тобою кашу поедим.
Эх, на неделе
В лагерь не успели,
Мы уже с винтовками сидим.

Мы на дело
Ходим с левольвером,
Мы – орлы из ВЧК.
Шлепнули Колю,
Поучились в школе,
А потом играем в дурака.

Эх, на бульваре
Ходют злые баре,
Очевидно нам, по рожам ждут.
Наши кони и
Тони в Главревкоме
К нам, пожалуй, нынче не придут.

В наших книжках
Записи о Гришках,
Нам вершат нормальный Страшный Суд.
Бог наш правый –
Наш начальник бравый –
Скажет нам, кого что повезут.

Мы не баре,
Мы не цари,
Мы – орлы из ВЧК.
Наше дело –
Побежать расстрела,
Мы живем, живем, живем пока.

Эх, мы сами
Пареньки с косами.
Эх, работаем пока.
Эх, надо-надо,
Надо дать нам яду,
Мы живем, а жизнь – река.

В наших книжках
Записи о Гришках,
Нам вершат нормальный Страшный Суд.
Бог наш правый –
Наш начальник бравый –
Скажет нам, кого что повезут.

Эх, мы сами
Пареньки с косами.
Эх, работаем пока.
Эх, надо-надо,
Надо выпить яду,
Мы живем, живем, а жизнь – река.

После 17 ноября 2002 г.



Языческий философ

Я жду спокойный и недолгий ход
Спокойного, сухого вдохновенья,
Своей улыбкой вяжущего рот.
Лесбийской песенки плетеный переплет,
Летейской травки щелканье и тленье
Сплетаются в одно глухое пенье.
И как дурная девочка поет
О солнце, бьющем в солнечном сплетенье,
Речному солнцу выставив живот.
И неотвязной музыки гуденье
Хотя не престает, не устает
И понемногу забирает в рот
Меня, спокойное и сильное растенье,
Собой к бессмертию наметившее брод.
 
Пастернак

Морозен воздух, воздух синь,
Иконный лик суров.
По Правды едет лимузин,
Бегу от докторов.

Я видел Иисуса лик.
Его хотят распять.
Я слышал зов, я слышал крик.
Немедленно бежать.

Меня опять хотят убить.
Бегу от докторов.
Я жить хочу, как прежде. Жить.
Я сильно нездоров.

Я вижу Свет. Откуда ты,
Пречистый светлый лик?
У этой вечной чистоты
Стоит Господь Велик.

Война

Дуга радужная, дуга военная.
Завет, заключенный с Богом,
Никогда не был попран.
По нам стрелял враг.
Врачи уже не знали, что делать с ранеными.
Человек сел, обернулся и сказал:
«С нами Бог. Я ранен, я, может быть, скоро умру,
Я, наверное, попаду в Рай.
Потому что я претерпел муки во имя Победы».
«Нет никаких червей,» –
Ему врач отвечал.
«Ты попадешь в Рай.
Россия потерпела казнь от Господа.
Россия много потерпела и от нашествия врага.
Но нашей победой сегодня и вчера
Мы были спасены
От натиска. Но это еще не все.
Это – только начало».
... В Подмосковье изгнан фашист.
Впереди – Курская дуга
И громовой голос Левитана.
С нами Бог.
И НКВД не будет больше расстреливать военных.
Священников тоже не тронут.
«Победа не за горами!»
 
Веруй

Война идет уже сейчас,
Последняя война.
Разрушена землянка в час,
Осталась я одна.

Кругом враги. Кипит земля
От пушек и от бомб.
Погиб поэт. Погиб нарком.
Идут часы Кремля.

Победа вскоре. Но не верь,
Что нам она дана.
Идет война. Бушует зверь.
Последняя война.
 
Песня

Знать тревогу,
Видеть коней
Белых и черных
В голубых са-нях.

Сани поновее,
Кони идут
Как-то порезвее
На Господень Суд.

Стихи 14 года
Белый крест
По мотивам «Поэмы без героя» Анны Андреевны Ахматовой и «Двенадцати» Александра Александровича (Сан-Саныча) Блока

1. И затменья затемно глаз пауком
Ищет, ищет.
Ты со мною уже не знаком.
Пищи! Пищи!
На Есенина был похож
Фиолетовым цветом
Глаз. Рыжих кос
Нету.

Юность белая по Москве –
Свету! Свету!
Еврипида в Таганке две
Пьесы. Нету
Капель йодных на Небесах -
Света Солнца.
Время, что на моих часах –
Время бессонницы.
Я пишу пока начерно жизнь –
Света нету.
При свечах, говорю, пиши
Смерть поэта.
На Есенина был он похож
Синим светом
Глаз.
И опять моих черных волос
Нету.
Сглаз.

2. О прелестнейшая Муза,
Муза Драмы!
Режиссер почешет пузо,
Станет прямо.
И с актрисою внаклон
Он заставит бить поклон
Седовласого актера. Вижу даму.
Дамочка в ряду сидит
Двадцать первом…
И на месте – вдруг проспит? –
Двадцать третьем:
Разбудить ее пора,
Дама выпила в антракт,
Смотрит пьесу государь
В лихолетье,
Николай наш Царь Второй.
Смотрим : Лермонтов-герой -
Арбенин
В маске, а герой второй –
Ленин. Тени.
Дальше я не помню, как.
Лермонтов – наглец, простак
И пиесу выбрал без
Междометий.
Мало молоду царю
- Снова прозой говорю:
«Нате, смерьте».
Вот кавычки, вот струна,
Вот и царская жена.
Мальчик в смерти.
Верьте бедному народу,
И бросается под воду
Бел-Распутин.
Утонул он, чорт святой?
Он застрелен, молодой.
Бес попутал.
И Юсупов под конвой
Царёв.
Бедный Гришка под окном
- Дарен.
И икона из Торжка
Николай-царя пока
С куклой
У наследника.
Год 16-й. В Торжке
Кутим.
И Юсупов под конвой
Выходит.
Тут выходит царь с женой.
Водит
Водит, водит всё метель.
И расхристана постель
Снова.
Бога нету?
Нет как нет.
И Христос дает ответ:
Проклят, цари, ваш совет.
Бога нет, в России нет.

3. Дуло. Лермонтов-поэт
Заряжает пистолет
Для дуэли.
Он писал всё про Кавказ,
Где растения без ваз –
Пальмы, стелет,
Лепит, лепит снег в метель.
Холодна твоя постель.
Страшный дух, как в сенокос.
Рубит головы. Христос,
Где Ты?
Как Иуда, не скажу.
Голову я положу
На газеты.
Мефистофеля – домой,
Как и ведьму ту с метлой
Это.
Виснет ледяной туман,
Расходитесь по домам,
Дети.
Вот рома-а-антик, патриот,
Он тебя на штык возьмет,
Ленин.
Вот и новая Москва,
Ать-и-два-и-ать-и-два,
Тени.
Тени на его висках.
Снежок тает на щеках
И везут его
- ох-ах!
К Пятигорску.
Отвращенье на челе –
Полицмейстер: «Как в петле».
И фургон не подадут –
«Верх притворства».
Дамы были очень злы,
А бароны всё трясли
Языками.
Вот он, вот он, новый плут,
Но упавшего не бьют
Со стихами.
Нынче я, как Lermontoff.
Выступает из духов
Ленин плотный.
Революция? – Она.
Пей-Россия-пей-до-дна
Квас животный.
Мальчик бедный.
Он, конечно же, умрет,
И царица за город
Едет. Бледный
Конь – и всё курки,
И Российские полки
Дезертирствуют.
Лепит, лепит снег в метель.
Холодна твоя постель.
Бес вампирствует.
4. И Матрона, говорят, деревенская
Говорит мне: «Не кури, время женское».
Говорит: «Одна слеза тихо выпала».
А ворона-то с угла – глаза выплаканы.
Глазки зелены мои, глазки бедные.
За царя да за Николу я вперед пошла.
Нет тебя и нет Матроны, я с ума сошла.
Голосисты птицы те со звоночками.
То глава моя глазами видит строчечки.
Голова моя-глава да кол осиновый
Вам, царю да моему мужу – в спину бы.
Голова моя болит, головешечка.
Хлеба нет и денег нет – ну ни крошечки.
Вспоминаю Михаила да Юрьевича.
А еще я вспоминаю Леонид да Ильича
Да Кибальчича.
Хорошо мы жили да во время совейское.
На Руси давно живут златошвейки-то.
Времена те, времена да закатные.
Всё бомжи. Да ни души – голь перекатная.


Аполлону
И небо Овидия. Лесбос. Сафо.
На крыше гнездится аист серый,
И в доме кошка пьет молоко,
И я как будто опять здесь села.
Подумай о Музе – вместо игры
В неё, чем заняться другими делами,
Она создает и рушит миры,
Подобные призракам над столами.
Кого мне играть? Как записка Творца,
Здесь текст проявляется огненный, новый,
Но в Греции нет еще Бога-Отца,
И Сына, и Духа. И нет Иеговы.
Потом Он придет, и уйдет Аполлон
До века великого с аксельбантом
Искусства земного. И мир побежден
Лукавым восточным, плебейским талантом.

Овидий
На волшебном на ковре-самолете,
По далекой и прекрасной планете
Пролетаете, пока не помрете,
Оказаться чтоб на том свете.
На том свете вам ни холодно, ни жарко,
Но не только вам, а всем на геенне.
И чертей Богу тоже не жалко,
Говорит мой бес, что быть перемене.
Перемены к свету в городе нашем
С того века приведут нас, наверно,
К солнцу желтому, к борщам с пшенной кашей.
Все, что раньше я писала, неверно.
Все, что раньше я писала отлично,
Оказалось только бред под гитару.
Мне сказал это вчера неприличный,
Запретил вчера читать, что читала.
Это ад, а это конская грива
У ковра-у-самолета-Пегаса.
Нами правит наш король терпеливо.
Патриотом стал наш Сталин, и кваса
Подливает каждый новый начальник.
Что нам делать, Боже мой, при царе-то?
Тезки-ванечки, рубли и молчанье.
Неуместна же в кремле оперетта.
Все под Галича стараюсь я крикнуть.
Только ванечки, кремли и молчанье.
Я все как-то говорить не отвыкну,
Голос мой – «простой, как мычанье».
Голос мой – над всей страной переливы ль?
Нет, хриплю я понемножку в окошко.
Посижу да покурю я за пивом,
Да услышу, как мурлыкает кошка.

Эра милосердия
Эра милосердия
С временем святым.
Отчего ты сердишься?
- снова стал худым.
Продают кошатину,
Ели человечину.
Пили тошношатину,
Бегали за вечностью.
Продавали серебро,
Ели только молоко
С булочкой, и за ведром
Мы ходили далекою
Покупали спички нам
Вместо зажигалочки
И грузили – я-тте дам –
С хлебом синие мешки.
Говори со мной, страна
Бедная, рассеяна.
Мне не видно. Пей до дна.
И Добро посеяно.
Октябрь 14 года

Есенину. Во время болезни
(Короткий английский сонет.)
Жизнь, как гудок телефона, короткая.
Вот и навеки прощанье с землей.
Я же была хоть овца, да не кроткая.
Мир завернулся родильной петлей.
Слепорожденная, но не умершая.
Снова постылые лезут в стихи.
Слово, что было как Время Прошедшее,
Будущим станет, в котором ни зги
Нам не видать, и жестокость, как мать,
Лупит по морде. И спину сломать.

В Москве
В Москве очень много
Красивенькой речи,
И с речью московской
Бегут мне навстречу
Девица в кафтане
И бес в сарафане,
На речи есть ТАСС,
А на ТАСС есть приказ,
В котором чуть Машка
Ногами не вышла,
Где пишется стих
там, где дым коромыслом.
И За Кастанеду
Сегодня, вчера ли
Сажали в «Победу»,
А в «Волгу» - едва ли.
Видали ее?
Не видали ее.
И в этой Москве
На Кремле – воронье
То выклюет глаз,
То опять за свое –
За карканье, порчу,
Свечу над бельем,
И вновь за носки,
И швея-мотористка
Все строчит куски,
Муж воюет. Не быстро
Работай, нигде
- и здесь не работа,
И нету людей.
И это во мне
не любовь, а отец.
И это «Кармен»,
Не написан конец.

Цикорий в Москве. 1990-е.

Вместо кофе пьем цикорий,
Разговариваем.
Нас учили, дети, в школе,
Выговаривая.
Продовольствия-то нету,
Милая, что делать.
Отвечаю про штиблеты:
Снять и снова бегать.
Хлеба нету – ем картошку,
В дом свой принесенную.
Сала больше нет ни крошки,
Мама нареченная.

У мамани снова сказ –
Про конька, что в самый раз
Прилетает к Царь-девице.
Волк мне серый только снится.
Вот она, Москва моя,
Окаянная.
Деревянная.
Сани синие летали
Да по горке ледяной.
Вот лабзуря у Егорки,
Что не видится со мной.
То ли умер, то ли бросит
Меня парень ледяной.
Как на вираже выносит
Санки – милого со мной
Нету. Я опять в ударе,
И стишки опять пишу.
Про меня, как боги дали,
Я в газету не прошу
Написать. Горели свечи.
И красотка за травой
Ищет, где забыться. Вечер
Синий, бедный и живой.

Песенка из больницы
Рученька-то мамина
Детку приголубила.
Детка из детдома я,
Милая голуба я.
Мамочки-то милой нет
У меня, у брошенки.
Что же – жизнь постылая,
Что – страдать попрошено?

Голубой берет
Голубой берет пуховый я надела ввечеру.
Собиралась я сегодня жить, а завтра поутру
- Утопиться или сразу вену тонкую порвать.
Только это запретила мне родная жизнь, как мать.
Я сегодня собиралась жить, а завтра поутру
Не помру, а понимаю: что-то это не к добру.
Масть – не масть, и денег нету. Я оставила гроши.
Бедность. Нету пистолета. Остается жить как жить.