Отрывок из поэмы Шурка

                1 
Просился Шурка на войну,
Чтоб защищать свою страну.
На фронт его тогда не взяли:
«Ты подрасти чуток!»- сказали.

Пока по возрасту был мал-
В колхозе землю он пахал.
Война, война всё наступала!
И Шурки очередь настала.

Пришёл приказ набрать танкистов
Из деревенских трактористов.
И вот уже готов отряд
Из неизнеженных ребят.

               
А чтобы был на фронте толк
Послали всех в учебный полк.
Как бой вести - ещё учиться!
И танк водить - не посрамиться!

По кругу быстро танк летит,
За рычагами ОН сидит.
Сказал полковник под конец:
«Ай - да птенчик, молодец!».

              2
И вот ученья позади,
Что птенчиков ждёт впереди?
А ждёт их бой, и смерть в бою-
Готовы умереть за Родину свою!

В ночи состав идёт, на запад увозя,
И скоро  в бой пойдут - иначе им нельзя!
Они в теплушках спят, а страха вовсе нет,
Да просто многим было по 18 лет.

Ну, вот и фронт, и землю рвут снаряды…
Остервенело прут фашистские отряды!
Их первый бой! И полный  газ даёт нога…
Скрежещет, чёрт возьми, вся Курская дуга!

Атаки шли одна сильней другой!
И не кончался этот страшный бой…
И наконец-то солнце утром встало!
А Шуркиных друзей в живых осталось мало…

Наш Шурка в тех боях крещенье получил,
И орден перед строем комбат ему вручил.
За то, что он не трусил, смекалку проявил,
За пушку с пулемётом, что танком раздавил.

                3
Немного передышки, потом обратно в бой,
Хоть в бога он не верил, но крестик взял с собой.
На ниточке суровой на шее он висел,
А дома мать молилась, чтоб Шурка уцелел.

Вокруг огонь и пламя, горела вся земля…
Прицельный сделав выстрел, наводчик крикнул: «Бля!»
Влепили прямо точно, где свастика стоит!
И Шурка любовался: фашистский «тигр» горит!

Ну, вот и заграница, Россия уже тыл,
Наш Шурка с экипажем в Карпаты прикатил.
Приказ «идти вперёд!» по рации отдали,
У дома за углом фашисты поджидали.               

Вцепились руки в рычаги, аж пальцы побелели…
На перекрёстке впереди два танка загорели…
И командир орёт: «Вперед!» уже охрипшей глоткой…
Фашист из пушки бьёт и бьёт по ним прямой наводкой.

Снаряд ударил прямо в лоб, за ним ещё второй!
Радист убитый простонал тихонько за спиной.
Наводчик тоже был убит в их танке наповал,
А командира на броне уже фашист достал.

                4
Наш Шурка танк покинул, которым дорожил,
И за углом подробно комбату доложил:
«Подшипники разбиты, заклинил фрикцион,
Всё выбежало масло, но не зажёгся он!»

Комбат нахмурил брови и Шурке дал приказ,
Чтоб танк свой с перекрёстка он выводил сейчас:
«Пока мотор в порядке, без масла обойдётся,
Садись и выводи, покуда не взорвётся!»

И Шурка снова в танке, залез он в нижний люк,
А про себя подумал: «Ну, а теперь – каюк!»
Подбитый танк крутился, как уж на сковородке.
Фашист лупил в него опять прямой наводкой.

Но видно не судьба погибнуть Шурке было,
Танк стал как решето, но всё же не дымило.
Он вывел с перекрёстка изранену махину,
А из-под шлема пот ручьём бежал на спину.

                5
Потом на этом танке шесть дырок насчитали,
И восемь раз ещё насквозь не пробивали.
Рабочие с завода так передали Сашке:
«Скажите, что наверно родился он в рубашке.»

Вы видите и сами теперь, друзья мои,
Как трудно заработал он ордена свои.
Он стал уже не птенчик, что был перед войной,
Боями закалённым танкистом-старшиной.

Почти что года два наш Шурка воевал,
Но вот в Берлин заехать осколок помешал.
Он ранен был в Карпатах, когда тащили  трак,
Пристреленная местность, по ним бил с сопок  враг.

Напарник Шурки сразу убит был наповал,
Ему же в ногу, в спину осколочек попал.               
И вот теперь для Шурки закончилась война.
Да что там говорить-то - он получил сполна.

                6               
Полгода в медсанбате наш Шурка пролежал
И только в сорок пятом домой уже попал.
Деревня Голосовка, на улице весна,
По ней хромает гордо наш Шурка-старшина.

Все девки из окошек повыпялились враз,
А ордена у Шурки блестят, как на заказ.
И жизнь другую начал и счастлив был вполне.
Но никогда не сможет забыть он о войне.

На трактор сел поновой и землю он пахал,
Тут Левитан суровый на всю страну сказал:
Фашист разбит в Берлине, он в логове своём.
И Шурка слёзы вытер мазутным рукавом.

Не плакал он ни разу, хоть смерть была близка,
А тут бежит, зараза, слеза из-под тишка.
Потом колхоз отметил, все пили самогон,
И Шурка тоже выпил, хоть не любитель он.

За это выпить можно и крепко аж - не грех!
Война коснулась многих, а в общем почти всех.
А мы, кто не встречался и видел лишь в кино,
Запомним, сердце предков войной опалено.


Посвящается моему отцу - Кавардакову Александру Ивановичу.
На фото мой отец.