Непоэтическое вступление. Одиссей многотрудный

 Странно, ты никогда не был моим героем, о Одиссей, ни героем детства, ни героем юности, и значительно позже не стал и героем зрелости. С тех самых пор, как я вспоминаю Персея, торжествующе держащего в руках голову медузы Горгоны, и вспоминаю все те мелочи и подробности, которыми он был украшен в моей детской книжке, его крылатые сандалии, его короткий, но острый меч, его широко открытые, блестящие ясно глаза, его отполированный до зеркального блеска щит и, бррр!, противных, шевелящихся на голове Горгоны ядовитых змей, отражающихся в этом щите словно в зеркале, а где-то в море, в безбрежном "далёком-далеке" - прекрасную девушку Андромеду,одинокую, прикованную цепями к скале, ещё не освобождённую Персеем, ещё находящуюся под властью морского чудовища, а потом уже и освобождённую, с чудовищем, превращённым в камень, и при этом - высоко в небе все те восхитительные созвездия, увековеченные их воистину блистательными именами, именами, сладкими как мёд и лёгкими и нежными как ветер - Персей... Андромеда...; с тех самых пор, как звучит во мне голос Геракла, теперь уже не из детской книжки, а с детской пластинки, и маленький младенец-Геракл убивает подосланных к нему  для убийства змей, и, словно "вживую", стоит перед глазами картинка вбежавших, перепуганных нянек, уверенных, что малыш давно мёртв, и вдруг видящих, как хохочущий младенец весело машет задушенными змеями, по одной в каждой руке, словно  игрушками, над своей головой; с тех самых пор, как все эти имена возникали и жили рядом со мной, в моём прекрасном воображаемом, нет, в моём прекрасном реальном мире, тебя, Одиссей, рядом с ними никогда не было. Всё это время ты ко мне, почему-то, не приходил. Не пришёл и гораздо позже, не явился, и я не знаю, не могу дать ответ на вопрос "почему?" - было ли это лишь обыкновенной случайностью бесконечного ряда "невстреч" людей, всегда умудряющихся не встречаться с тем, что им больше всего нужно, или так и должно было быть, исходя из каких-то других, неоткрытых ещё мною смыслов. Пожалуй, этот вопрос так и остался бы подвешенным в воздухе, если бы... если бы не случилось то, что случилось - я вдруг взяла ручку, тетрадь и стала писать о тебе поэму. Удивилась я уже потом. Я? и об Одиссее?, которого не знаю, который никогда не был для меня героем, достойным восхищения?!
  Ну так пусть разгадками всех этих загадок и будет мой текст, где я побеседую сама с собой наедине о том, как мы думаем что знаем и ошибаемся, и как мы знаем заранее, порой даже не думая ничего в своей голове. Это, конечно же, шуточное выражение, просто я попытаюсь разобраться, что же произошло со мной и "таинственным" Одиссеем, и каков он, именно мой Одиссей, и почему, наконец-то, он пришёл ко мне.
  Надеюсь, Одиссей, тебе тоже не будет скучно...
В давние, давние времена, как впрочем начинаются и все сказки, но сейчас вы услышите лишь мою историю, мне было трудно читать Гомера, меня восхищал его слог, я могла до бесконечности повторять фразу "Встала из мрака, младая, с перстами пурпурными Эос" или "Муза, скажи нам о том многоопытном муже, который", я просто балдела от этих выражений, однако дальше дело не шло, текст казался мне замусоренным многочисленными именами, перечислениями предметов, одних и тех же действ, повторами кушаний и укладываний ко сну, в общем, крайне тяжеловесным - что привлекало, то и отталкивало одновременно, понять произведение как единое целое я не могла, мне хотелось поскорее "очистить" его до лирики, в которой я всегда была сильна. Но, увы, это был эпос.
 Но прежде чем этот эпос был однажды мной прочитан на одном дыхании, практически за одну ночь, началось создание моего собственного Одиссея, трагически совмещающего в себе черты моей судьбы и характера, с предугадыванием и предвосхищением гомеровского Одиссея и его прочих героев.
Всё это переплеталось, перемешивалось, оформлялось в какой-то один невообразимый сплав, где путешествия моей души моментально становились его путешествиями и наоборот, как-будто я наконец-то нашла тот материал, в котором могла отразиться не так, как в лирике, а "не выходя на сцену", и в тоже время правдиво рассказывая не только о себе, но вовсе и не о себе. Говоря проще, произошла Встреча. И встретились мы вовсе не в Гомеровских стихах, а в моём творчестве.
 Хитрый, лукавый Одиссей, жизненно поднаторевший муж, постоянно выгадывающий лучшее решение из двух или трёх худших, не мог быть моим героем, не хватало чего-то ещё, история же с троянским конём, вообще, всегда повергала меня в уныние - было что-то отвратительное в этом способе побороть несдавшихся и несломленных троянцев, была некоторая "скользкость", "муть", как скажем у борца, побеждающего хватанием за неприличные места или боксёра, исподтишка наносящего запрещённые удары. А ведь греки таки добыли себе именно ТАКУЮ победу. И пусть говорят, что победа не пахнет, однако лишь победители, вкушающие прямо на месте "кровавый пир", могли позволить себе "не принюхиваться", а вот потомки и история, читающие об их деяниях, уже не могли. Так вот, ключевым звеном "запрещённого удара" был Одиссей, и, как говорят некоторые из моих друзей, это отнюдь не делает ему чести. Поставьте рядом Ахилесса и Одиссея, и сердца многих выберут Ахилесса, как впрочем, и тогда, и в то время, выбирали. Но Гомер решил иначе, первую поэму он посвятил всё же Троянской войне, отнюдь не одному Ахилессу, хотя и сделал его "душой и смыслом" происходящих событий, вторую же поэму он отдал прямо одному человеку и этим человеком был Одиссей. Вновь перед моей душой вставали вопросы...
 Мне вспоминался Ходжа Насреддин, жизнерадостный и полный юмора герой Востока, больше всего сохранившийся в своем "милом облике" лишь в анекдотах или притчах, похожих на анекдоты, и всё же я читала книгу Леонида Соловьёва "Повесть о Ходже Насреддине" и после неё я смогла полюбить "нового" Ходжу Насреддина, соловьёвского Ходжу. Не сделал ли тоже самое со своим героем и Гомер? Вытянув образ народного героя на новый уровень?!
  Два плута, два вдохновлённых проходимца, постоянно зависающие над краем бездны и вдруг, как "маслом помазанные", выскальзывающие из рук Судьбы. Один на свой восточный лад, на ишаке и в чалме, второй на греческий - под парусами и с мечом, мне показалось очень интересным их посравнивать, поотражать друг от друга и тут, вдруг вспомнился ещё и третий персонаж, гораздо более современный, но оттого не менее нахальный и предприимчивый - да, да, он самый, Остап Ибрагимович из "Двеннадцати стульев", вне эпоса и вне народа, можно сказать, уже чисто сотворённый насмешниками Ильфом и Петровым. И если Гомер, и Соловьёв куда-то поднимали своих героев, то "насмешники" отправили его прямо вниз - в народ. Совершив это обратное движение, они получили чистую сатиру.
Всё это становилось всё более и более интересным, тем паче, что у таким образом преподносимых героев, поднимаемых или опускаемых на разные планки, отбою от почитателей и поклонников уже не было. В конце концов, и кот Бегемот из Булгаковской "Мастера и Маргариты" занялся тем же самым, и при том стал неизменным любимцем публики. Кот доказал, что даже коты способны играть подобные роли "добрейших и милейших проходимцев", если более этой роли никаких других смыслов на себя не берут. Кот-Бегемот стал лучшим сатиром тогдашней Москвы, но Москва и дальше продолжала оставаться "тогдашнею", и кот-Бегемот стал бессмертным.
  Но вернёмся, однако, непосредственно к Одиссею... Сатира сама по себе меня не интересовала, хотя без юмора мои произведения никогда бы не обошлись. Мне хотелось "поднять" даже Гомеровского Одиссея, несмотря на то, что он уже был им "поднят", мне хотелось спросить - "а нельзя ли чуточку повыше и как бы с другого ракурса?", как, например, у Мандельштама - "И покинув корабль, натрудивший в морях полотно, Одиссей возвратился пространством и временем полный". Ведь тут нет ни слова о хитрости и лукавстве и даже многоопытность предстаёт не как умудрённость, но как нечто совершенно современное - как насыщенность разнообразием свершений и как полнота жизни. Почему же современность опять побежала навстречу Одиссею, а не к Троянской войне, и не к Ахилессу, и мы имеем массу "Улиссов"? Запрос Времени?! Не есть ли и моё обращение к нему - такой же запрос?!
  Каким образом Гомер "поднял" народного царя Одиссея? Умного, доброго, справедливого, заботливого, но всё же, всего лишь царя маленькой Итаки. Он вырвал его из его родных корней и отправил, сначала на великую войну, а потом на великое путешествие, и эти безмерные величия совершенно неузнаваемо преобразили лицо простого народного любимца маленького, богом забытого, острова. Свет величия упал на лицо хитрого Одиссея, и мы увидели много до сих пор невиданного. При этом  Гомер продолжает оставаться в своих описаниях реалистичным "донельзя", его герой вовсе не хочет геройствовать, ему бы всю жизнь провести в известно-затёртой до дыр Итаке, он упрямится и не хочет идти на войну, а с войны мечтает только побыстрее примчаться домой, но, волею богов, его путь растягивается на десятилетия. Так что перед нами предстаёт не путешественник в нынешнем значении этого слова, устремлённый в простор и ловящий кайф от неизведанных мест, а несчастный, обратите внимание, именно несчастный, никак не могущий избавиться от своих странствий. О более мелких деталях реализма в описании этого пройдохи я уже и говорить не буду, лишь один пример, когда он, будучи практически вблизи от родины, у феаков, соглашается ещё хоть год у них подождать, лишь бы накопить побольше богатств и не с пустыми руками воротиться домой. Как говорили в гораздо более современном фильме - "но трезвый ум графини рассчитал...".
 Ну да ладно, для нас здесь важнее другое, что мы пришли к первому важному пункту своих размышлений - наш герой - герой ВЫНУЖДЕННЫЙ. Гомер прикладывает к нему Греческие масштабы свершений, а каковы эти масштабы были у греков? - ВОЙНА и МОРЕПЛАВАНИЕ, СТРАНСТВИЯ. Первый масштаб в первой поэме, второй - во второй. Всё, что могли греки предложить Миру, как первооткрыватели, не просто войн, конечно, а именно Большой Войны, Интересной ВОЙНЫ, Разноцивилизованной Войны ( а именно такова была Троянская война, где столкнулись две мощнейшие цивилизации), всё, чем сами греки стали греками - бесконечными малыми войнами друг с другом (уплотнёнными до малых территорий и коротких сроков, что обусловило греческий характер, как героический), а также морем, морем и ещё раз морем - всё это Гомер "выдал на гора" и стал навсегда и классиком греков, и классиком всех времён и народов, через греков. А Одиссей стал НОВЫМ Одиссеем и героем на века. Так я поняла, что тайна Одиссея заключена не в нём самом, не в его народном образе, а в самой Греции. И обращение к нему современности - лишь очередной виток возвращения Культуры человечества, коих было уже не мало, всё к той же самой Древней Греции, как к своему собственному основанию. Причём, жизненный смысл этой первоосновной Культуры лежал в двух совершенно реалистичных "вещах" - в Войне и Путешествиях.
  Стоило мне только увидеть всё это ясно, и я уже больше не сравнивала греческого Одиссея с восточным Ходжой Насреддином, понятно стало почему о последнем я бы не смогла нынче написать, несмотря на всю любовь к нему. Так, достаточно поставить рядом Сократа и Конфуция и разнокачественность философий моментально станет видна. "Вооружённому глазу" конечно... Или чувству, точней. Философская интуиция, даже по нескольким высказываниям, всегда определит где Восток, а где — классика ( то есть, и не государство уже вовсе, а часть мирового фундамента). Но об этом в другой раз.
 Наивный читатель спросит меня: но ведь Ходжа Насредддин также путешествовал?!
Вот именно! - отвечу я... Он был бродягой по сути, "нищий, босый и голый, я - бродяга весёлый", чтобы уж ничем не отличаться от восточного народа, добрая половина которых всегда бедны и бродяги по нужде, или же по религии. Такие люди "путешествуют" совершенно иначе, чем Одиссей. Есть старая добрая присказка о том, что житель деревни чаще всего не видит красоты природы, поскольку она "всё время перед глазами", но зато видит приезжий, впервые увидевший местность, в крайнем случае, у него всегда больше шансов незамыленным глазом "природе внять". Так вот, этот парадоксальный закон действует и тут: кто больше всех путешествует, для кого сие работа, жизнь, может ПУТЕШЕСТВИЯ и не увидеть. Увидел ПУТЕШЕСТВИЕ Одиссей, до того времени практически безвылазно сидевший в Итаке, поскольку оно было для него "из ряда вон". Следовательно, у греков всё, что происходит с их героями, происходит на контрастах и противоречиях, в Восточном же мире всё замкнуто на самое себя и будучи лишённым Зеркала, теряет "дар самовыхождения", потому греки и пробежали за несколько столетий такой путь, который за несколько тысячелетий не прошёл Восток и до сих пор. Соответственно, и Ходжа Насреддин никогда не расскажет нам того, что способен рассказать Одиссей.
  И пусть не звучат подобные высказывания приговором. Мы всегда будем любить Ходжу Насреддина и любить Восток - в своём роде, но путать одно с другим, я думаю, нежелательно.
  И всё же, я хотела от своего Одиссея большего, чем Древняя Греция, я хотела от него СВОЕГО ВРЕМЕНИ. Так морские путешествия Одиссея постепенно превращались в путешествия души, и, разве мог бы житель второго тысячелетия мыслить хоть как-нибудь иначе?, - сравнение начало уходить совершенно в иную сторону,   в сторону Данте и его "душераздирающих мытарств". Странствие души, по Данте, было первым НЕИЗВЕДАННЫМ ПУТЕШЕСТВИЕМ, пользующимся странной географией - глобусом были измерения Души, по которым и предстояло странствовать, а МИРОВАЯ ДУША жила в виде Ада и Рая, и по ней, влекомая любовью, шла душа Данте.
 Круг замкнулся, я почувствовала, что, сколько бы не протекло времени с тех пор, как греки впервые вывели на мировую сцену ПУТЕШЕСТВИЕ с большой буквы, оно всегда, в том или ином виде, будет присуще нам - если мы не будем путешествовать по неизведанным землям( а такими землями могут быть и другие планеты в безбрежном космосе), то мы будем путешествовать по своим душам или по истории, или, скажем, будем путешествовать во времени (может быть, в отдалённом будущем, как и мечтали фантасты). И рядом с такими Путешествиями будет всегда безмерно расти наша душа.
  Значит, под знаком вечности, в форме войны и путешествия, а война, будучи не менее разнообразной, будучи например, войной с самим собой любимым, или с другим любимым человеком, или будучи войной с идеей, выказывает себя и не менее захватывающей, и не менее нескончаемой, чем то же путешествие. Под знаком вечности, осенённые счастливой звездой, живут герои, практически неприметные обычные люди, однако же порой - богоравные, поскольку в решающие моменты с ними рядом встают боги, и любовь богов и снисходительность оказывается на их стороне.
  Но что же Гомер? Как не любит он своего героя, но никогда не отпускает далеко от простого бытового повествования - сколько сказочных существ встречается Одиссею на пути, это же просто "Клондайк" мифических символов и образов! - сирены, циклопы, листригоны, лотофаги, всевозможные нимфы, и каждый раз их описанию уделяется всего несколько строчек, а потом к нему прибавляется ещё несколько строк о том, как они встретились Одиссею. Зато огромное количество глав посвящено мерзким женихам, осаждающим дом Одиссея и его любимую жену Пенелопу. Домом Одиссея  Гомер начинает свою поэму и домом Одиссея её заканчивает. Приговаривая любимой Музе - "Муза, скажи нам, начав с чего хочешь...", начинает всё же с земных крепких основ и ими же всё и завершает. Представляю, как описывал бы тех же сирен или циклопов Данте, он бы посвятил им отдельные круги своего Ада и немало глав, они бы прочно легли во все его мировоззренческие ступени - ступени лестницы Мироздания, и у него бы, уж точно, не затерялись они где-то на периферии. Новое Время, что тут скажешь, оно подносило свой душевный "телескоп-микроскоп" к тому, что мимо древнего грека проносилось лишь быстрою тенью. Для Гомера Одиссей - верный и славный муж, воин, трудяга и мститель за порушенную справедливость, для Новой Истории человечества Одиссей уже, прежде всего, человек, видевший множество сказочных вещей. Пишу это для тебя, читатель, чтобы обратить твоё внимание на то, как быстро и легко смещаются акценты восприятий и трактовок казалось бы "намертво" написанных текстов. Мы читаем то, что написано не нами, но вычитываем то, что  вычитываем Мы. И я тоже вычитала своего Одиссея, и он вправе... в мощнейшем праве сказать каков он есть...
 Мой Одиссей не хочет терять ничего из того, что было некогда в нём подмечено.
История с женихами достойна любых пьес Шекспира или Еврипида, может быть, она даже и есть их первый прообраз, однако Новое Время забыло о ней напрочь. Новое Время реанимировало всех красочных, мифических существ и расцветило "радужными красками" приключения Одиссея, превратив их, действительно, из путешествий в приключения (одна только замена этих слов друг на друга многого стоит!), но это же Время отправило в утиль и полное забвение историю с женихами, потому что последняя была слишком кровавой,слишком проблематичной, напряжённо-спорной и не до конца "прояснённой", и, в конце концов, не такой занимательной, как ПРИКЛЮЧЕНИЯ. Но почему бы Одиссею не оставаться не одним или другим, а почему бы ему сразу же не быть многоплановым, многозначащим, убегающим в своих перспективах, как в современность, так и в древность?! Таким его, в принципе, и "родил" Гомер, благословив на путь становления в самой Культуре. Как-будто сказал ему: "Иди, Одиссей, завтра ты будешь вечно новым...". Культура до неузнаваемости будет преображать твой лик, человечество будет двигаться вперёд, толчками и сдвигами, к будущему, и ты будешь расти вместе с ним.
 Ну вот, Одиссей, и вся разгадка, мне всего лишь захотелось спросить тебя, Одиссей, - так до чего ты дорос, будучи Одиссеем Ренессанса, Реформации, Модернизма? или будучи Улиссом Посмодернизма, Одиссей, куда ты пришёл? Твои блуждания лежали не только посреди морей, они простирались в нас самих, ты рос горизонтально и вертикально, по всем направлениям, во всю ширь и глубину...
 И Одиссей ответил: пойми, я не Одиссей только лишь, я - мир Одиссея. Я - целый мир! Сделай же то, что ты всегда хотела - освободи мой мир от застолий, подарков, церемоний, от царей и их разглагольствований, свяжи мой мир с домом и родиной, и с моими "соблазнами" и "препятствиями" души, вырви меня ещё больше, чем я уже вырван, но утверди, не оставь, зависшим в воздухе!
 - Но, мой дорогой, это ведь так трудно! Развязать то, что скрепил прочными скрепами поэт всех времён и народов, и снова связать всё заново прочными узелками!
 - Но ты же поэт! И что прочим людям невозможно, то для тебя, силой творчества, да пусть свершится! Дай голос моему новому миру! Дай голос редко говорящей Пенелопе, той Пенелопе, чей сын указывает ей, что женское дело молчать, а не говорить, заниматься рукоделием и хранить верность, дай ей её голос! Пусть все видят как он красив! Дай голос циклопу, пусть войдёт со своим тупым миром в мой мир, пусть наши пути встретятся и сшибутся в ожесточённой схватке! Пусть заговорят и оживут сирены, и все другие малые и не малые "твари" моих скитаний! И в этом мире, я, новый, и буду ТВОИМ!
- Хорошо, хорошо! Рождая тебя заново, не смогу тебя не полюбить...
  До встречи! Встретимся в нашем новом мире!