Приключения философа Талки. День 22-й, 1 часть

Вернувшись на насиженное место, я раскурил потухшую сигару и прилег, пуская дым в звездное небо. Мысль медленно возвращала меня к соннику. Откуда возникают ночные видения? Положим, приснилась крыса. Кто тебе ее подбросил? Или зуб больной вырываешь? Иль кто из почивших в гости пожаловал? Днем-то, такого добра у тебя не было. И зубы в порядке, и кошка в доме имеется. А мертвеца хотя бы одного видал кто-нибудь ходячего? А тут - нате.
А, может быть, это все проделки тех, четырех? Которые в том доме... Не ладишь с ними днем, вот по ночам и безобразничают. Если что приятное им сделаешь, глядишь и тебе подарочек поднесут. Как мне сегодня прекрасную Алатею...
Сидели, наверное, и решали - как бы своего Хозяина порадовать. Мадемуазель красавицу юную придумала, Профессор наделил ее умом, да мыслями об истине со мной поделился. Мистер позаботился чем бы мой взор порадовать. А тот, рыжий, силищу в нее вложил немалую... Теперь, небось, обсуждают как ладно все получилось...
А крыс тем подбрасывают, кто сам как крыса объедает их да обкрадывает.... Этим приятным философским рассуждением решил закончить я свой сегодняшний жизненный путь. Пора дать отдых моим неразлучным друзьям, а заодно узнать - не изменилось ли их благорасположение к своему Хозяину. Я залез в палатку и, отдавая себя во власть ночных истин, слышал как мой сосед бормочет в своем сне. Что приготовили его слуги, отведавшие зелья,  на ночной десерт?
... Утро началось с веселого голоса Папандопулы:
- Ану, просыпайся, странник, не то завтрак остынет!
Высунув голову из палатки, я обнаружил полыхающий костер, дымящийся кофе и иные приятные глазу и носу атрибуты трапезы. Винер был бодр и энергичен, из моих брюк он сделал шорты и, видимо, успел еще и искупаться в речке. Чего нельзя было сказать обо мне: тяжелая голова требовала еще сна.
Поем и уйду в палатку, спать, - решил я и вылез наружу.
Хозяин стола начал разговор первым:
- А твои капли действуют! Представляешь, этой ночью мне приснился...- он сделал паузу, наблюдая за моей реакцией, - сам Эйнштейн! Впервые в жизни! Поразительно! А тебе - что?
Внутри меня стали возгораться поначалу слабые, а затем все сильнее и сильнее мыслеогни, вскоре они слились в пришедшие ночные видения. Неутешительные. В первом я обнаружил спящую Возлюбленную, от чего из глаз ручьем потекли слезы. Я одел темные очки и долго ходил в них, пряча глаза от окружающих. Безуспешно пытался что-то писать, а после рассматривал какие-то картины, боясь снять очки. Во втором на меня напали бандиты, требуя отдать им золотые монеты, а я боялся, как бы они не обнаружили во внутреннем кармане моего пиджака пистолет и не убили меня из-за него.
Услыхав про это, Папандопуло рассмеялся:
- Ну что же еще вам,- наверное, лузерам,- подумал я, - может присниться? Ну скажи, неужели вид любимой может вызывать только слезы? И разве оружие носят не для того чтобы защищаться от нападения? Чем иным как не банальным лузерством можно объяснить такие сны?
Меньше всего хотелось в этот момент обсуждать его теорию, тем более что она, вроде бы, не принадлежала философии. Для которой неважно лузер ты или не лузер, а важно - философ ты или не философ. Но что действительно огорчало, так это то, что мои любимые жильцы отправили мне такие странные послания. Папандопуло мог и не знать, что в этой, так сказать реальной жизни, у меня хватило бы ума не заплакать при виде спящей дамы или пальнуть из пистолета в какого-нибудь разбойника. Но ЭТИ-ТО, знали точно. И тем не менее вот что выдали...
Отложив эту задачу на более спокойное время, я поинтересовался о встрече с Эйнштейном, и Папандопуло с увлечением принялся рассказывать свой сон. Оказалось, что они провели время за игрой в карты, в подкидного дурака, причем Альберт Николаевич, как он представился моему новому товарищу, проиграл ему почти все партии и очень хвалил его за смекалку. Сон оборвался на том месте, когда они почти уже решили вместе принять по маленькой, и Папандопуло отчего-то заволновался. От волнения и проснулся.
- Ну, что скажешь? - спросил он меня, сияя от радости. - Как тебе моя теория в действии? Жаль ведь, что я проснулся?
- По крайней мере, ты открыл неизвестный науке факт, что Эйнштейн - карточный лузер, если точнее - лузер в подкидном дураке. И еще один - ты в нем винер. Поздравляю, - сказал я хмуро и, быстро допив кофе, ушел в палатку.
Оказавшись один, я закрыл голову подушками и обратился к жильцам своего Дома следующей речью:
- Дорогие и единственные вы мои! Прошу вас, как ваш друг и ваш хозяин - скажите, как понимать те странные видения, которые я наблюдал во сне? Почему вы шлете мне эти замысловатые картинки и не скажете напрямую все, что хотите?
Я остановился, предоставив им время для ответа, но его не последовало. Пришлось прибегнуть к хитрости:
- Дорогие мои, если вы будете молчать, мне придется отвечать за вас. Но тогда вам придется согласиться с тем, что я скажу. И считать так как я скажу.
Ни слова в ответ. Я вздохнул и сказал первое, что пришло из глубин моей Вселенной:
- Хозяин, хотя мы и умеем говорить на твоем языке, но наш родной - другой, тот который ты пока не понимаешь. Но не огорчайся, при желании ты скоро ему обучишься.
Тогда я спросил у них:
- А каким способом это можно сделать?
И сам же ответил:
- Теперь, когда мы вместе, все, что тебе приходит от нас, дели на четыре части. Тогда поймешь, что хотел тебе поведать каждый из нас в отдельности.
- Но как можно картину разрезать? Не получится ли из нее четыре простые куска холста?
Ответ на этот очень важный вопрос получить не довелось: в проеме палатки выросла голова моего винера. Ее очертания выражали озабоченность, а рот взволнованно произнес:
- Слышь, какой же я был дурак - с Эйнштейном в карты играть! Такой случай упустил - о скольком можно было бы поговорить... Он замолчал, глядя с надеждой в мои глаза. Видимо, ничего обнадеживающего в них не обнаружив, заявил:
- Очень прошу тебя - дай мне еще твоего снадобья!
Я молчал, тратить ценное зелье на попытку сделать Эйнштейна лузером еще в чем-нибудь желания не было.
Лицо Папандопулы приобрело страдальческое выражение, не свойственное винеру, в нем стало проглядывать что-то от его менее удачливых собратьев. Он собрался с духом и смиренно произнес:
- Мне бы главное у него спросить: был ли он счастлив в своей жизни, что было в ней самое важное?
Что делать? Такие вопросы затрагивают мою богиню, придется еще раз поделиться. Взяв с него обещание, что после он расскажет мне все до единого слова и надеясь, что теперь-то он надолго оставит меня в покое, я накапал ему целую ложку снадобья...
После его ухода я попытался было вернуться к прерванному диалогу, как вдруг меня посетила неприятная мысль: а что, если все мои рассуждения и видения о тех, четырех, всего лишь ядовитые плоды душевного расстройства, усиленного алкоголем и этим чертовым "чаем"? Что, если в действительности они не существуют, а есть единый и неделимый я? Как это узнать? Предположим, если я неделим, то и все мои чувства и мысли должны быть также неделимыми. Вроде бы верно. А если попробовать их все-таки разделить, как, например, того же донкихотовского червя, трихоплакса? Чтобы их части жили, ну хотя бы недолго, но каждый своей жизнью? Возьмем для эксперимента... любовь. Или влюбленность. Или что-то в этом духе. Я вспомнил Екатерину Юрьевну. Что полыхало во мне тогда, когда я стоял рядом с ней на коленях, орошая горячими слезами ее рубашку? Огонь? А что заставило меня покинуть ее, даже не попрощавшись? Разум? А напиться до беспамятства, чтобы заглушить нестерпимую боль? Душа?...
Дальнейшему ходу философского эксперимента помешали нахлынувшие вдруг изнутри горячие волны. Я в изнеможении откинулся на подушку - в голове стучала, жгла, взрывалась одна-единственная мысль: зачем все ЭТО если рядом со мной нет Любви? Никакого ответа не нее не было, как и желания искать такой ответ...
Волны сошли, оставив опустошение и упадок. Я выполз из палатки, побрел к лодке, достал наполовину наполненную бутылку водки, отвинтил крышку и стал пить. Без запаха, без вкуса. Но я знал, что скоро станет полегче. Вот, начала кружиться голова, на сердце потеплело, окружающий мир стал ярче. Стали различимы звуки, в первую очередь богатырский храп Папандопулы, одна половина которого, та, что храпела, скрывалась в кустах, а другая, раскинув ноги, мерно подрагивала в такт на земле.