Побудка. Мельтешенье спиц

____

Город с лицом перекошенным
жуткая корочкой тишь
То же расположение  комнат
под неумолчную  болтовню ТВ лежишь
как пижмак сброшенный.

Мельтешение дня на веках прикрытых
птиц спугнутых с сопки
кружат
с тревожным криком ресниц.

Цепью дрожащей – портовый город костьми гремит
Воспоминания –
корежила волны – захлестнула ненависть
петлёй к тому кто сейчас «есьмь».

Колотила об устои моста нежное волны
умолкая – скрадывалась рекой в берега
почти опустел
полу дом
заранее обречён чувствовать пустоты
высохших пчел.

Снег набивается – тает
тянет талое  под ложечку.
Ртуть опускается – поднимается
побегами стаи встревоженной.

«Буду завтра тчк жди на перроне»
Там – где идет снег
закутанные мумии призраков статуй
подслеповатое утро «завтра»
маховиком в груди
бьет тактом.

Недалеко набережная –
проводи – говоришь – до подъезда стука
сегодня
чтоб не встретиться завтра
талые впуская руки.

Трамвай качается в холоде голодом
выталкивают дыхание форточки
кормишь себя хлебными крошками
теплом птичьим согревая
или своим же дыханьем
свернувшись в кокон
чумной – пирует город
чудной – а что завтра?

Ты еще там вербена?
Асфоделия – чалочка?
 
Возвращаются хлопья – медленно
падать оттуда долготно
на стебли приварком
а всего то надо усилие над настурциями
срезать под сполох нах их
бреясь не пораниться бритвой Ван Гога
а там и до «оттаять» недолго. 

Надо просто перестать стараться
думать острасткой и прилежно чувствовать
херна мне суёте – «трахаться»
затягиваюсь всеми запахами
спаривания – герани – ладонями талыми
между осенью и Лотреамоном
прямо над обрывом брови
ягоды твои зелёные
в них падая всем своим
подставляешься – если рядом.

Не поверишь – липы…
считать снег
уже не сойдет
повода усталые подберёт
а там еще даль вдали
под углом цветочная пыльца
за даром идет
тесен обруч ненастий.

Следую ли я твоими тенями
в середине листа
оборачиваешься
зная заранее – воплощается в воде
китайская  пагода
качаясь отражением бога зеркал
ровно разделяет кромка берега
от надуманного камня
сложенные
пирамидки сентября
с глухим стуком
в равновесие падают.


Мы все перед травой равны
выучим водные знаки рос
найдем роль из мгновений «успеть»
к теченью на лице твоём
окна проходящего поезда
к перестуку в тон.


Выцветшей ниткой
вшитый букет полевой сохнет
с палевой огранкой глины
дымы сами собой
опаловой тропкой
подранком уходят
от костров
в стволы земли.

Опять играть
собирать раёк
стоянка неживых механизмов
присыпанных снежной пергой
мимо идем – после спектакля жизни
главное – трезво доиграть роль
а после не грех – выпить.

Руки заняты камень нести бумажный
честный в своей тяжести
к рельсам идти – где закончится стена однажды
пустоты Миноса поворачивают за мной
выворачивают запястья перилами
опять другой изнутри прилива
пока говорю это меняюсь афишей
то смирею светом
стервенею как гетто
спелая кожура  горчит рассветом
на столе круги от вермута
без тебя час двадцать третьего.

То из горла лакать
то клочками выхаркивать воздух
брызги век
смотреть против моря
ожидание четвертей нот
двухтактного дизеля почтового катера
нетерпением ускорив
хотя бы клочка
от тебя письма
из другого мира дождя
длинных рек с кромкою сосен.

….сны другими словами
скомканное дерево разворачивается с шорохом
будто мне есть дело до
подражания бумаге
когда пишу тебе длинно
и чтоб тепло – а не ожег
Набокова «Бледное пламя».

Тебя исследует отрицание
ходом ежевичных лапок
по корточкам – подмышкам – ключицам
веерообразно пейзаж движется
половицей дорог
смахивая со стола пыль
тыл усталости
попытка кожи
механизмом отлаженным
скользить порами – веками вен
в узбое туманом сворачиваясь.

Побудка.
Мельтешение спиц
с оглядкою синиц редеет сумрак
затягивает чуть намеченный рисунок
в ограде из деревьев только спины
и сучьи сучья расцарапывают чрево глины
и трое суток не меняется сюжет картины
и как у Брейгеля – в лохмотьях и хламиде
я снова слеп – иду за тем
кто хоть немного видит.