Простая повесть о войне. Роман в стихах. Глава чет

Глава четвёртая

1 часть

В Масевичах один Сорокин
В лицо Григорию знаком.
Он знал, что поджимают сроки
И подошёл к нему тайком.

Спросил как будто сигарету,
А сам чуть слышно прошептал:
«В отряд сейчас вам хода нету,
Иначе ждёт нас всех провал!

Ивана Вы поберегите.
Предатель знал его в лицо.
И осторожным быть велите,
Не сдал бы он отряд в кольцо…»

«Ушёл Ванюшка на заданье…
Ему, быть может, повезёт.
На это обратим вниманье,
Туда он больше не пойдёт».

Сорокин быстро удалился,
Казалось, что за ним следят.
Дать знать Фоменко не решился,
Лишь бросил мимолётный взгляд.

Но тот, почувствовав тревогу,
Ускорил незаметно шаг.
С толпою пересёк дорогу
И с улицы свернул в овраг.

Иван связного дожидался,
В лесу ни звука, ни души.
«Неладно что-то»,- догадался,-
Пора назад мне поспешить…»

Схватили паренька мгновенно.
Скрутили руки за спиной.
«Бандит, попался? – откровенно
Смеялся офицер,- Со мной

Ты быстро разговорчив станешь.
В отряд нас завтра поведёшь.
А, если не дай Бог, обманешь,
То смерть ужасную найдёшь…

Тащите наглеца в машину!
Нас Мюллер для доклада ждёт.
Да обработайте скотину,
Быстрей сотрудничать начнёт…»

Полковник с чувственным презреньем
Ивану указал на стул.
Скрывал плохое настроенье,
С допросом Крюгер перегнул.

На пленном нет живого места,
Избит до полусмерти он,
Что вызвало волну протеста,
И Мюллер просто был взбешён.

«Как с ним работать? Отвечайте!
Вы офицер, а не мясник!
Врача сейчас же вызывайте,
Какой из парня проводник?»

Иван присел, и на мгновенье
Вдруг закружился плавно зал.
А Мюллер, проявив терпенье,
Воды ему дать приказал.

Ванюшка жадными глотками
Стал воду непрерывно пить.
Держал стакан двумя руками,
Боялся на пол уронить.

«Держись, Иван! Твою измену
Я смог бы навсегда забыть…
А ты на это мне в замену
Проводником обязан быть.

Дорогу покажи к отряду
И можешь дальше нам служить.
Получишь жизнь себе в награду,
Умей ты ею дорожить!»

«Нет партизан на старом месте…
Куда прикажите вести?
Их путь мне больше неизвестен,
Пытался было навестить.

Связной сегодня не явился,
А для меня то верный знак.
Агент ваш, видно, провалился,
На что рассчитывал, дурак!»

«Молчать! Ты хочешь быть расстрелян?
Как говоришь со мной, щенок?
И знаешь всё! Я в том уверен!
Что ж преподам тебе урок…

Полковник, яростью пылая,
Кричал в безумстве: «Увести!»,-
Солдаты пленного толкая,
Спешили: ноги б унести!

Сильнее прежнего пытали.
Иван и слова не сказал.
Водой холодной отливали,
Когда со стула он сползал,

Сознание терял от боли.
Старался даже не стонать.
Собрав в себе всю силу воли,
Смог терпеливо смерти ждать.

Под вечер к площади согнали,
Грозя расстрелами, народ.
К столбу Ивана привязали,
Глумился над парнишкой сброд.

Дощечка на груди висела.
Гласила надпись: «Партизан».
Толпа людей оцепенела,
С трудом на них смотрел Иван.

Старушка впереди стояла,
В глазах сочувствие читал.
Молитву старая шептала,
Все силы паренёк собрал.

В последние свои минутки
Он вспомнил мамино лицо,
Смешные Гришки прибаутки,
Друзей родных, отряд, бойцов…

Девчушку, что любил когда-то,
Их в школе самый дружный класс.
Да всё, что сердцу было свято,
Мелькнуло в мыслях в смертный час.

И ярость сердце опалила,
Заставила забыть про боль.
В душе его заговорила
К великой родине любовь.

Крикливо приговор читая,
Подал вдруг Крюгер знак рукой.
Иван верёвки раздвигая,
Усилье сделал над собой.

«За Родину…. Смерть оккупантам!» -
Успел он крикнуть, что есть сил.
И выстрелы раздались залпом,
Град пуль сознанье погасил.

Фашисты вскоре укатили,
Поиздевавшись над толпой.
А пареньку глаза закрыли
С любовью руки той простой,

Седой старушки. Не спешила
Она со всеми уходить.
Побыть с ним рядышком решила:
«Душа за хлопчика болит…

И мой внучок воюет где-то…
Сынки лежат в сырой земле.
Схороним Ваню до рассвета,
Поставим чарку на столе…»

Она до полночи сидела,
Сил не было идти домой.
Луна сочувственно глядела,
Рассеяв свет над головой.

Друзья Ивана схоронили,
Рискуя жизнью, у  реки.
За ними даже не следили,
Законам вражьим вопреки…





2 часть

Сорокин тоже ждал ареста
И точно знал: за ним придут.
Не находя в волненье места,
Меняя без конца маршрут,

Шёл к домику, где жил Фоменко,
Убежище себе искать.
Иван замучен был в застенках,
Но сил хватило не предать.

Трофим Ильич приветил друга:
«На службу больше не ходи.
Пусть успокоится округа.
В подвале дома посиди.

Там потайной есть выход, Гена.
Придут за мной, вдвоём уйдём.
Но, если бы была измена,
Меня б вчера схватили днём.

Ванюшка крепким оказался,
Такие пытки перенёс!
И до конца малец держался,
В простой семье, казалось, рос.

Пример отца, как эстафету,
Он повторил в своей судьбе.
Героем стал. Запомним это.
И славу заслужил себе.

Мог и не выдержать он боли,
Наслышаны о зверствах мы.
Пример нечеловечьей воли
Запомнить навсегда должны».

«Трофим Ильич, мы не забудем!
Придёт конец большой войне.
И памятник поставят люди
Героям павшим. В тишине

Салюты прозвучат повсюду!
Цветы к могилам понесут.
И много лет их помнить будут.
Их именами назовут

Проспекты, улицы и скверы.
За то, что, жизни не щадя,
Они в порыве светлой веры,
На смерть отчаянно идя,

О родине своей болели.
И чистой, светлою душой
Предать её не захотели,
Платя за всё ценой большой! -

Григорий сделал документы
Для будущей своей жены.
Без всяких лишних сантиментов
Оформить брак они должны.

Но Вебер намекнул о встрече,
Не видя никаких преград.
Велел встречать его под вечер,
Поздравить их он будет рад.

Невеста всячески смущалась,
Встречая на крыльце гостей.
Быть поприветливей казалась,
Не замечая тех страстей,

Что офицер вслух, по-немецки,
Своим солдатам отпускал.
И вёл себя по-молодецки,
Совсем того не замечал,

Что Соня шутки понимает,
Язык их зная хорошо.
Краснея, об одном мечтает,
Чтоб вечер поскорей прошёл.

Григорий подавал ей знаки,
Себя естественней вести,
Чтоб дело не дошло до драки,
И жизнь обоим им спасти.

Но немцы, наконец, убрались,
С собой бутылки прихватив.
И петь по-своему старались
Весёлой песенки мотив…

Заплакал, не стыдясь, Сорокин,-
Эх, до конца б войны дожить…
В короткие, поверьте, сроки
Я смог бы памятник сложить

Ванюшке, другу боевому!
Отчаянный парнишка был.
Ему я верил, как родному,
И очень сильно полюбил…

Среди толпы едва сдержался,
Чтоб рядышком, не дрогнув, встать.
Но он хотел, чтоб я сражался,
Поэтому не смог предать…»

Однако Вебер дал заданье
За Гришкой тайно проследить.
Возникло где-то в подсознанье,
Что начал тот слегка хитрить.

Григорий, по лесу гуляя,
С усмешкой Сонечке шептал:
«Хоть улыбнись мне, дорогая,
Следить за нами враг послал.

Он думал: я не распознаю.
По взглядам явно прочитал.
Не зря вот по лесу петляю,
Кривого Сашку просчитал.

Он за кустами затаился…
Шёл следом…. Что это с тобой?»,-
Смех Сони искренний разлился.
Она довольная собой

К плечу Григория припала:
«Ты обними меня слегка,-
Ему тихонько отвечала,-
Поверит он наверняка…

На связь нам надо завтра выйти,
Принять сигнал должна я в пять.
А Сашке поубавь ты прыти,
Чтоб не тащился вслед опять».

«Пойдём совсем другой дорогой,
Кривого можно обмануть.
И дисциплиной слишком строгой
Не отличался он. Забудь…»






3 часть

Василий Хромов жил, как прежде,
Ничем себя не выдавал.
И тешился в слепой надежде,
Что не раскрыт его провал.

Но неожиданно заметил:
Исчезли раненые вдруг.
За ними - женщины и дети,
Пожитки, инвентарь вокруг.

Бойцов осталось маловато,
Седой с ним рядышком всегда.
Он, улыбаясь простовато,
Почувствовал – пришла беда.

Решил сбежать он на рассвете,
К отряду немцев привести.
Иначе головой ответит,
Что партизан смог упустить.

Собрал нехитрые пожитки
И лёг под вечер рано спать.
Не рассчитал предатель прыткий,
Его сумели обыграть!

Бойцов подняли по тревоге,
Скворцов собраться приказал.
По неизведанной дороге
Отряд свой лагерь покидал.

Игнат повёл его тропою,
Которую никто не знал.
Заросший молодой травою
Их лес стеною обступал.

Шли долго. Часто без привала.
Рассвет прогнал лесной туман.
И солнце не спеша вставало,
Лучами освещая стан

Берёзки стройной на поляне.
За ней болото вкривь и вкось,
Грозя трясиной, что вниз тянет,
Вздыхая тяжко, разлеглось.

Запахло гнилью неприятно,
От испарений спёрло дух.
«Идти за мною. Всем понятно?
И помнить: только топь вокруг! -

Седой под деревом взял слеги
И каждому бойцу вручил,-
За мной идите, братцы, следом
И помните, чему учил.

След в след и лучше растянуться
На расстоянье пять шагов.
Покрепче каждому обуться,
Побольше дела, меньше слов!

Так не спеша и осторожно
Тропою этой мы пройдём…»
«Тебя послушать, так возможно,
В болоте смерть сейчас найдём! –

Скворцов прервал в сердцах Игната,-
Зачем пугаешь ты ребят?»
А тот ответил виновато:
«Пусть лучше под ноги глядят!»

Шагнул в болото, след оставя,
За ним Василий поспешил.
В душе немного он слукавил,
С Игнатом рядом быть решил.

Так безопаснее, наверно,
С тропы б случайно не свернуть.
Решенье было то неверным,
У каждого свой в жизни путь!

Шли долго. Чавкало болото.
Вздувались пузырьки вокруг.
Трясина, вздрогнув от чего то
Из пузырей чертила круг

Разводов жирных и вздыхала.
Болотной жижею маня,
Как бы сказать она желала:
«Зачем тревожите меня?»

Игнат вдруг резко повернулся,
Проверить, как идёт отряд.
Василий заспешил, споткнулся
И, бросив удивлённый взгляд,

Шагнул с тропы неудержимо,
По грудь в трясину угодил.
И ведь, уму непостижимо,
Сам в исполненье приводил

Он приговор судьбы суровой…
«Спасите, братцы!» - закричал.
Скворцов молчал. А Хромов снова,
Держась за ветки, причитал.

«Что ж,- командир ему ответил,-
Тебя, Василий, ждал расстрел!
Предатель ты! И смерть сам встретил!
Твой приговор я не успел

Прочесть при всех. Теперь послушай!
За то, что выдал ты отряд,
Фашистам преданно так служишь,
Не пожалел своих ребят,

Ждёт смерть тебя, подлец, иуда!
В болоте этом будешь гнить…
Не выбраться тебе оттуда,
Вот всё, что смог ты заслужить!»



Отряд пошёл своей дорогой,
Мелькали слеги не спеша.
И никого уже не трогал
Крик Хромова. Его душа

Кружиться будет над болотом,
Прощенья за грехи просить.
Пришлось ему (хоть жить охота)
За подлость смертью заплатить.






4 часть

Комар ждал Гришку под берёзой
В условном месте у реки.
Лес был овеян лёгкой грёзой,
И мысли были так легки.

Начало лета расцветало.
Был ясный и погожий день.
Берёзонька в лучах роняла
Густую на поляну тень.

Лес жил своей привычной жизнью
И тихим шорохом листвы.
Вдали река мерцала синью,
И берег в зарослях травы.

Присел Комар в траву устало,
Ждать надо добрых полчаса.
Прошёл с утра он троп немало.
Клонило в сон. Закрыв глаза,

Он  сладко в думы погрузился.
Вдали послышались шаги.
И Пашка бодро подхватился,
Шагнул в кусты. Вдруг там враги?

Григорий с Соней шли обнявшись,
В руках у девушки букет.
Как будто вволю нагулявшись,
Решили отдохнуть в обед.

Комар к ним вышел, улыбаясь:
«Ну, наконец-то! Встрече рад!
А «хвост» проверить догадались?
Сеанс нам начинать пора! -

Он Соне протянул шифровку,-
Скворцов просил вам передать…»
Радистка, проявив сноровку,
Успела рацию достать.

И полетели позывные
Под стук умелого ключа.
Враги коварные и злые
Вдали сидели у ручья.

Кривой привёл с собой засаду,
Приказ начальства выполнял:
«Проведать Гришку снова надо…,-
Он автомат лениво взял,-

Вот мы сейчас всё и проверим,
Чем с жёнкой Гришка занят там.
Увидим новое что, верю…
Пойдём скорей вон к тем кустам…»

Подкравшись ближе к двум влюблённым,
Прислушиваясь, залегли.
Морзянки звук определённо
Узнать, не путаясь, смогли.

Сеанс закончив, не успела
Радистка рацию сложить.
Кривой рукой дал знак умело:
Поляну быстро окружить!

Как черти вдруг из преисподней,
Они явились из кустов:
«Вот и попался ты сегодня,
Женатик наш и пустослов!

Вас к Веберу сейчас проводим.
Под немцами, забыл, живём?
Неделю за тобою ходим.
Приказано вас взять живьём!

А Сонечку успел приметить
Гер офицер наш с первых дней.
Поэтому ей праздник светит,
Поразвлечётся ночью с ней…»

«С ним только трое…,- думал Пашка,
В кустах сжимая автомат,-
И не дай Бог мне дать промашку,
Сейчас же позовут солдат…»

Кривой вдруг выстрелил, играя,
По рации струёю пуль.
«Всё! Отстучала, дорогая!
Она теперь ненужный куль!»

У Пашки кончилось терпенье,
Дал очередь из-за кустов.
Прошло всего одно мгновенье,
Кривой тотчас же был готов.

Секунд желанных не теряя,
Схватил Григорий автомат.
Стал отходить, в других стреляя,
Поддержке друга очень рад.

«Беги же, Соня! Мы догоним!» -
Она стреляла не спеша.
Упрямство в женщинах не сломим,
Так их устроена душа.

Чуть вскрикнув медленно упала,
Прошита пулями насквозь.
Сознанье тут же потеряла…
Григорий, приумножив злость,

Прикончил разом полицаев,
Подругу нежно приподнял.
И прядь волос убрав с лица ей,
На руки осторожно взял.

Комар спешил к нему навстречу:
«Что Соня? Кажется, жива…
Прибудем в лагерь мы под вечер.
Дотянет?» - как-то вдруг слова

Бессмысленными сразу стали.
Им надо было уходить,
Пока фашисты не догнали,
Погоне непременно быть…

Знал Павел: не пройти болотом,
Повёл Григория в обход.
Спешили, обливаясь потом,
Седой их у протоки ждёт.

Придётся лодкой добираться,
Хотелось Соню им спасти.
Покой ей дать и постараться
Поосторожней донести.

Скользила лодка по теченью,
В воде купались облака.
Заката дивное мгновенье
Зеркально вторила река.

Смотрели сосенки и ели
На бирюзовую волну
И на причудливые тени,
Не нарушая тишину.

Краса природы захватила,
Заставила войну забыть.
В мир счастья душу уводила,
Хотелось долго, долго жить….

В избе у Клавдии на нарах
Лежала Соня в тишине.
Настой целебного отвара
Стоял с ней рядом на окне.

Им каждый час поила Оля
Подругу с ложечки сейчас.
Стонала тяжко та от боли,
Не открывая ясных глаз.

Не выжить ей, вокруг все знали,
Но чтоб страданья облегчить,
Отвару сонного давали
Да изредка воды попить.

Сегодня Сонечка очнулась,
Велела Севу пригласить.
Ему сквозь силу улыбнулась,
Взгляд попросил одним побыть.

Кудрявцев чуть не прослезился,
Ловил любимой каждый вздох.
Сел рядом с нею, наклонился,
Чтоб Соню лучше слышать мог.

Казалось, смотрят прямо в душу
Её лучистые глаза.
А в них покой, что ни нарушить,
Ни отогнать уже нельзя.

Она, страдая, уходила.
Во взгляде Сева прочитал:
О чём-то ласково молила,
Он, не сдержавшись, зарыдал.

«Не плачь! Молчи! С улыбкой, милый,
Прощайся навсегда со мной…
Хочу, чтоб жил и был счастливый…
Люблю тебя….. люблю, родной!

Дай руку мне…  теперь не страшно.
Сейчас наступит темнота.
Ах,… спел бы Пашка бесшабашно,
Там за окошком красота…»

Она сжимала Севе руку,
А взгляд куда-то уходил
И предвещал одно – разлуку,
Вот и не стало больше сил…

Рука ослабла. Взгляд устало
Смотрел, остановившись, вдаль.
Он понял – Сонечки не стало,
Сдавила грудь тоска-печаль.






5 часть

Отряд Скворцова не сдавался.
С Андрейкой только связь держал.
С ним новый план передавался,
Путь на железку вновь лежал.

Собрал всех командир в землянке:
«Приказ есть в бой нам не вступать!
Засесть спокойно на полянке,
Состав с оружием взорвать.

И сразу в лес! Нас слишком мало.
С большой земли пришёл привет.
Начальство помощь обещало:
Бойцов, радиста. Мой совет:

Вести себя, как можно тихо.
Своё мы как-нибудь возьмём.
Узнает фриц, почём фунт лиха,
Когда в атаку вновь пойдём.

Блестят под солнцем рельсы ярко.
Готова группа взрывников.
Давно не делали подарков
Фашистам. Словно звук подков

Послышался подход состава.
«Готовьтесь к бою! – взмах рукой
И снова огненная лава,
Нарушив царственный покой,

Взметнулась к небу. Рвут вагоны
Снаряды часто тут и там.
Патронов смертоносных тонны
Не досчитать теперь врагам.

Скворцов увёл без боя группу.
Орали немцы за спиной.
Палили вслед без цели тупо,
Ожесточённые войной.

Шли медленно к большой стоянке,
Где приземлялся самолёт.
Привал был рядом на полянке,
Здесь группа лучше отдохнёт.
А небо хмурилось под вечер,
Играло всполохом зарниц.
Не помешал бы дождик встрече,
Тревоги не было границ.

Погода к ночи разъяснилась,
Закатом ласковым горя.
Затем лениво появилась
Луна, деревья серебря.

Костры сигнальные готовы.
Звук самолёта режет слух.
Сел на площадку лётчик снова,
Трава колышется вокруг.

Здороваясь, шутил Вершинин:
«Вот тридцать три богатыря!
Они служить у вас решили,
За что меня благодарят…

Без проволочек их доставил,
На землю плавно посадил.
Отряд Гребнёва я прославил
И в этом, верю, не чудил!

А где же сам Гребнёв? Не вижу!
Не смог на встречу подойти?
Привет ему! Я не обижусь…,-
Он вдруг умолк,- Беда? Прости!»

«Погиб он. С ним и часть отряда.
Предатель немцам выдал нас.
Мы всё же справились, как надо…
Гребнёв шёл в бой в последний раз.

Похоронили Соню. Видно,               
Не раз ещё друзей терять.
Одно, поверь, Степан, обидно:
Им рано смерть пришлось принять.

«Отряду легче ныне станет,-
Вершинин на бойцов взглянул,-
Один здесь за двоих потянет,-
С задором хлопцам подмигнул.

Все как один! Не лыком шиты!
А добровольцы, удальцы…
Приёмы знают для защиты.
За ними в бой пойдут бойцы!

Радист к вам. Кузнецов Виталий.
Он морзе знает словно Бог.
Спас рацию среди баталий,
Не раз бойцам в бою помог.

Так принимайте пополненье!
Равняйсь! – И замерли бойцы,-
Дай Бог удачи и терпенья,
Пожить подольше, молодцы!»

Прошла разгрузка торопливо.
Вершинин снова улетел.
Качнув им крыльями игриво,
Как так и надо, между дел…

Скворцов распределяя грузы,
Учёл, кому и что нести.
Спать уложил всех под берёзы,
Рассвет застанет их в пути.

 





6 часть


Конец 1942 года


На связь с Кудрявцевым Сорокин
Не мог, как прежде, выходить.
Подполье поджимали сроки,
Вопрос быстрей должны решить.

В полицию нельзя пробраться,
За ней усиленно следят
И сразу смогут догадаться,
Казнить неопытных ребят.

Тогда иное остаётся:
Другой вид связи отыскать.
Война жестокая ведётся
И фронту надо помогать.

«Трофим Ильич, одна идея
Давно покоя не даёт.
Я в голове свой план имею…
Послушай, может, подойдёт?-

Сорокин встал за чашкой чая,-
Вот прав ли только? Не пойму…
Факт этот часто примечаю,
Чутью доверюсь своему.

Есть в городе одно местечко:
Богатый, знатный ресторан.
Офицерьё там пьёт, и вечно
Веселье, дикий балаган.

И чувствуя себя, как дома,
Болтают спьяну обо всём.
Приводят часто дам знакомых.
Найдём мы, может, выход в нём?»

Фоменко хитро усмехнулся:
Да ты, скажи, в своём уме?
И часом, Гена, не рехнулся?
Мне намекаешь о куме?

Глафира сдаст тебя, не глядя.
Вход в ресторан тебе закрыт.
Её туда пристроил дядя.
С фашистами он ест и спит…»

«Нужна толковая дивчина.
Чтоб знала хорошо язык.
Умела нравиться мужчинам,
Отшить смогла б их напрямик.

Официанткой я устрою
Её работать в ресторан.
На связи будет лишь со мною.
Ну как, Ильич, удачен план?

А в ресторан ходить обедать
Кудрявцев сможет каждый день.
Борща и курицы отведать
Ему, я думаю, не лень...»

Фоменко сразу не решился
Ответ Сорокину сказать:
«Ты что, уже определился,
Кому должны заданье дать?

Сама чтоб, по своей же воле,
В немецкий ад служить пошла?
Но планом, в общем, я доволен,
Тогда б поправили дела».

Сорокин загрустил немного:
«Конечно, риск у нас большой,-
Взглянул он на Фоменко строго,-
Но есть и девушки с душой…

В отряде Надя Прохоренко.
Хочу я обратиться к ней.
Болтала кумушка Царенко,
Что будут набирать людей.

Нужны опять официантки.
Сама их станет отбирать.
И не нужны ей «дилетантки»,
Чтоб немцам кушать подавать.

Красивые и при фигуре.
На Новый год готов банкет.
Сказать бы пару слов той дуре…
Заткнулась, может быть в ответ.

Глафиру попросил устроить
Племянницу. (Мы ж в кумовьях!)
Та поспешила успокоить:
«Решу вопрос! Скажу на днях!».

Вот этакие, значит, дамы
Фашистам подают обед.
Не знают никакого сраму,
Не ведают, подлюки, бед…

Трофим Ильич, меня Андрейка
К Скворцову отведёт в отряд.
И мне нужна сейчас шубейка,
Ещё какой-нибудь наряд…»

«Я шубу, валенки добуду!
Поосторожней, Гена, там.
Я очень волноваться буду,
Пока ты не вернёшься сам…»

Сорокина с надеждой ждали.
Скворцов собрал весь свой отряд.
Успех на фронте обсуждали
И много дел других подряд.

Под вечер стали расходиться,
В землянке тихо и тепло.
А ветер свирепеет, злится,
Вокруг сугробы намело.

«Надежда, задержись немного.
С тобой хотим поговорить…,-
Скворцов ей преградил дорогу,-
Потом могу и проводить…»

Они за стол все трое сели,
Сорокин не спеша сказал:
«Поговорим с тобой о деле,
Но чтоб о нём никто не знал!»

Они, заданье обсуждая,
С ней просидели допоздна.
А Надина душа большая
Предчувствия была полна.








7 часть

Глафира приняла Надежду,
Как лучшую из всех персон:
«Хоть дядька твой был и невеждой,
Помог однажды очень он…

Пойдёшь в зал к старшим офицерам:
Собой ты очень хороша,-
И, оценив её размеры,-
Прилежной будь, моя душа…

Не хочешь, чтобы приставали?
Умей дистанцию держать…
Должны и нервы быть из стали,
Так можно флирта избежать!

Быть постарайся незаметной….
Но мужичьё не проведёшь,
И с внешностью, такой приметной,
Поклонников ты наживёшь…»

Глафира дамочка при теле.
Одета в дорогущий шёлк.
Соперниц не терпела в деле,
В интригах понимала толк.

И юность Нади не страшила:
«Девчонка,- думала,- глупа! –
Пусть поработает,- решила,-
Самонадеянно тупа…»

Отправила её на кухню:
«Ты присмотрись там в первый день.
А я ещё что, может, вспомню…
Сейчас с тобой возиться лень…»

Так началась у Нади служба:
Подносы, блюда и вино.
Казалось ей, любовь и дружба
Забыты навсегда давно.

Ловила брошенные фразы,
Старалась всё запоминать.
Кудрявцев появился сразу,
Но в разговор не стал вступать.

Спустя неделю, улыбаясь,
Записку быстро передал.
К ней с чаевыми наклоняясь:
«Запомни и порви!» – сказал.

На станцию пришли цистерны
С горючим. С танками состав.
И простоят два дня, примерно,
Огня и смерти страшный сплав.

Надежда порвала записку,
Остатки бросив в туалет.
Изобразив легко артистку,
Отправилась назад в буфет.

Великолепный бал в разгаре…
Встречали немцы Новый год.
Сам Мюллер был с Глафирой в паре.
Танцует танго, водку пьёт.

Болтают немцы о победе
И веселятся от души.
О славе и богатстве бредят,
А смерть над головой кружит….

Григорий группу вёл проулком.
До станции рукой подать.
В груди стучало сердце гулко,
Но отдых невозможно дать.

Всех часовых беззвучно сняли,
К составам быстро подошли,
Где танки под брезентом спали,
Снега цистерны занесли.

Работу сделав, отходили.
Седой команду дал: «Залечь»! –
И небо снежное пронзили
Повсюду взрывы, будто смерч.

Взрывались в пламени цистерны,
Кромешный ад настал кругом,
Горели танки спичкой серной,
В ненужный превращаясь лом.

Свет взрывов озарил округу.
Не целясь, просто наугад,
Стреляли немцы с перепугу.
Седой шептал: «Что? Страшно, гад?»

Сошлась вся группа в переулке:
«Ну что, ребята? Без потерь?
Мечтали о такой прогулке?
До леса бы дойти теперь…»

Седой работой был доволен,
Но надо срочно уходить.
Трудней всего пройти им полем,
А снег всё продолжал валить…

«Сейчас начнут утюжить город!
Стрелять и собирать людей…,-
Григорий, поднимая ворот,
Махнул рукой,- Пошли быстрей!»

Надежда блюда разносила.
А наглое офицерьё
Всё больше выпивки просило.
Чужое, страшное зверьё!

За столиком с шикарной дамой
Спиной к ней Краузе сидел.
Ей вспомнились вдруг дом и мама
А после грустный их удел.

Вдруг все от взрыва онемели.
Замолк на миг огромный зал.
И стёкла в окнах зазвенели,
Поднос у Наденьки упал.

Опомнился от страха Миллер:
«Фон Краузе, вперёд! За мной!»
Схватила дама белый веер:
«О, что же будет? Боже мой!»







8 часть

На лыжах группа спешным шагом
По полю друг за другом шла.
Преодолеть единым махом
Пять вёрст с трудом она могла.

А на снегу, как на ладони,
И для врага отличный вид.
Не спрятаться здесь от погони,
Мишенью стать им предстоит.

Добравшись к лесу, там спокойно,
Не торопясь уже пошли.
Бодрил немного воздух хвойный,
Им надышаться не могли.

Вот и знакомая полянка,
Где рюкзаки лежат в кустах.
Не повредит бойцам стоянка,
Вторые сутки на ногах.

«А ну-ка хвороста набрали,-
Вдруг Гришка весело сказал,-
Снежок получше притоптали,
Чтоб он площадкой ровной стал.

Костёр разводим, братцы! Живо!
Согреемся. Ведь Новый год!
Вокруг так тихо и красиво,
Что просто за душу берёт!

Пайки из рюкзаков достали,
Сейчас из фляжечек глотнём!
Я, знаю, сильно вы устали,
Ну, живы будем - отдохнём…

Твою б сюда тальянку, Пашка!
Да ты и так у нас споёшь.
Весёлый парень, ты, рубашка,
Задор и радость всем несёшь!»

Горел костёр, и чай душистый
Ребятам души согревал.
Нет в мире лучше дружбы чистой!
И вот всех обрадовал привал…

Рассвет подкрался незаметно,
Меняя сразу зимний лес.
И в сизой дымке повсеместно
Куда-то мрак ночной исчез.

Снежинки, словно пух лебяжий,
Кружились стайкой заводной.
Обворожительным пейзажем
Глаз радовал простор родной.

Покрыты снегом, спали ели.
И первые лучи зари
В вершинах нежно заалели,
День новый миру подарив.

Снег очень быстро прекратился,
Вставало солнце налегке.
От света снег слегка искрился,
Переливаясь вдалеке.

Добавив в чай по капле спирта,
Все пили за конец войны.
И лучше всякого десерта
Горсть снега с веточки сосны.

Друзья шалили, словно дети,
В снежки играя и крича.
И позабыв про всё на свете,
В сугроб валились сгоряча.

И снова пили за Победу,
За свой удачный бой ночной.
За то, что может быть, поедут
Они когда-нибудь домой…

«Подъём! Пора,- решает Гриша,-
На лыжи встали, братцы! В путь!
И успокойтесь все, потише…
Костёр тушите кто-нибудь…»

Он заспешил по лесу первым,
Прокладывал им лыжню.
«Нас заждались уже, наверно, -
Подумал он,- Я объясню.

Скворцов поймёт, что отдых нужен.
Иначе б выбились из сил.
Иль заблудились, что похуже.
Кто лесом в темноте ходил?

Не отставать! И подтянуться…»,-
Он оглянулся на ребят.
А те вперёд с задором рвутся,
Лишь лыжи по снегу скользят.

Сияло солнце. С веток сыпал,
Обдав прохладою, снежок.
Такой для многих случай выпал,
Что он впервые видеть мог

Лесные зимние поляны
И небывалый снегопад,
Когда, от воздуха чуть пьяный,
Бежишь на лыжах, солнцу рад.

Из прибывших все городские,
И лес в диковинку для них.
Есть даже казаки донские,
Что выросли в степях седых.

Вот пусть и будет им подарок,
Запомнят этот Новый год.
Останется в душе так ярок
Незабываемый поход…

В землянке жарко печь топилась,
А возле низкого окна
На нары Валечка забилась,
Совсем «расклеилась» она.

Недавно умерла Матрёна,
Что вместо матери была.
В лесу под сосенкой зелёной
Могилу для себя нашла.

Она полгода проболела,
Смерть Вани не перенесла.
Беречь Григория велела,
С наказом этим отошла…

К ней Валентина привязалась
И мамой с первых дней звала.
Теперь совсем одна осталась
В тоске и день, и ночь жила.

Плюс ко всему затяжелела.
Боясь Григорию сказать,
Признаться Клавдии посмела.
Чтоб та совет смогла ей дать…

С утра опять ей очень плохо,
Есть не хотелось ничего.
Стоит похлёбка из гороха,
Остыла же скорей всего.

В землянку Клавдия с Натальей
Со смехом, шутками зашли:
«Вот каша с маслом! Налетай-ка!
Тебе, Валюшка, принесли!

Совсем ты бледная, худая…
А Гришке - лучшие куски!
Что за упрямица такая,
Зачахнешь от своей тоски!-

Затеребила Клава Валю,-
Ешь кашу! Приглашенья ждёшь?
Иначе слабость быстро свалит,
Ты не одна теперь! Даёшь!»

«Пойми, не выносишь ребёнка!-
Наталья к Вале подошла,-
Сама совсем ещё девчонка…
Не вовремя ты понесла.

Еды в отряде не хватает,
Тяжёлая у нас зима.
Охота плохо выручает,
Пустеют быстро закрома.

Пойти по деревням придётся
И одежонку обменять,
Какая у кого найдётся.
Продукты надо добывать.

Тебе б, Валюша, кушать надо
Сальцо, парное молоко…
А то ведь скоро станешь падать.
Даётся каждой нелегко

Простое наше бабье счастье.
Достать бы где-нибудь яиц…»,-
А Валя, вот ещё несчастье,
Лицом на стол упала ниц.

Сознанье разом потеряла,
Лежала бледная совсем.
«О Боже! - Клава причитала,-
Помочь бы, дитятко, но чем?

Сегодня Гришке чтоб сказала!
Чего боишься и молчишь? –
Сама Валюшку отливала
Водой холодной,- Всё таишь!

И волновать его боишься.
Ребёнка скинешь, что тогда?»
«Напрасно, Клавдия, ты злишься!
Таится девка! Не беда…,-

Наталья подала с улыбкой
Ей крепкий и горячий чай,-
Ты сделай, милая, попытку…
Попей. Отпустит невзначай».

«Так! Кости все мне перемыли?-
Шагнул Григорий за порог,-
Мы так с ребятами спешили.
И я, как чёрт, в лесу продрог…,-

Он раздевался, не скрывая
Улыбки и сиянья глаз,-
Встречай же мужа, дорогая!
Что за свиданьице у вас?»

«Да вот, папашка, полюбуйся,
Ребёнка к лету Валя ждёт!
Ты, хоть для вида, разволнуйся.
Сейчас со страха упадёт….

Слаба совсем. Питанье надо
Получше для неё достать,-
Окинула тревожным взглядом,-
Зачахнет будущая мать!

Пойдём, Наташа! Разберутся
Они без нас между собой»,-
А у самой глаза смеются,-
К утру решат вопрос любой!»

Взглянул на Валю муж с укором:
«И как мне это понимать?
Обязан слушать я с позором
О том, что должен первым знать!

Зачем скрывала? Ты боялась
Моих претензий? Не пойму!
Давно бы, милая, призналась…
Иди ко мне… дай обниму!»

«Я волновать тебя боялась,
Спокойным надо быть в бою,-
Она тихонько разрыдалась,-
Растерянность прости мою.

Теперь ты знаешь! Стало легче.
Я крепкая, я всё смогу!
И обними меня покрепче,
Сыночка, Гриша, сберегу».

Он уложил её на нары,
Подкинул в печь побольше дров.
И не было счастливей пары.
Светлее стало от тех слов,

От их любви, такой горячей,
Такой счастливой и большой!
А как же жить тогда иначе?
Не оскудеть совсем душой…

«Пусть, Валечка, война, разлука
И смерть проклятая кругом.
Разделим радость, горе, муку
И всё вдвоем переживём…

Ты береги кровинку нашу!
Поесть немедленно должна.
А ну-ка, где у нас тут каша?
Тушёнка, кстати, здесь нужна.

Ребята мне в  подарок дали.
Садись к столу! За Новый год!
За то, чтоб не было печали!
И пусть сынок скорей растёт!»

Обнявшись рядышком заснули.
В землянке тихо и тепло.
К ним Саша с Олей заглянули,
Когда уж солнышко зашло….






9 часть

            Июнь 1943 года

Пришло от Нади сообщенье:
Ждёт Мюллер непростых гостей.
Готовят немцы наступленье
И переброс на фронт частей

Отборных танковых дивизий,
Пехоты и воздушных войск.
Готов был в Ставке план: приблизить
Удар на Курск и на Смоленск.

План наступления доставить
Был должен генерал фон Гот.
Обязан Мюллер предоставить
Ему мотоциклистов взвод.

Охрану выслать генералу,
Лежит дорога через лес.
Досталось бы ему не мало,
Вдруг, если б генерал исчез…

Скворцов собрал отряд: «Ребята!
Нам предстоит серьёзный бой!
Взять языка! И помнить свято:
Придётся жертвовать собой…

В бронемашине и с охраной
Везут секретнейший пакет.
Лесной дорогой, очень странно,
Цены тому пакету нет!

Скворцов собрал отряд: «Ребята!
Нам предстоит серьёзный бой!
Взять языка! И помнить свято:
Придётся жертвовать собой…

В бронемашине и с охраной
Везут секретнейший пакет.
Лесной дорогой, очень странно,
Цены тому пакету нет!

По сторонам лесной дороги
Скворцов залечь приказ всем дал.
От бега отдыхали ноги,
Впервые за ночь был привал.

Комар с Григорием гранаты
Сложили аккуратно в ряд,
Тому и рады, чем богаты…
И не сводили зоркий взгляд

С лесной извилистой дороги,
Когда  разведка даст сигнал.
Застыл отряд в немой тревоге
И встречи беспокойно ждал.

Седой дал знак: «Готовься к бою!»
Григорий вскинул автомат:
«Комар, потрудимся с тобою,
Покажем фрицам русский ад!»

Мотоциклисты показались.
Неспешно ехали вдали.
О чём-то весело болтали
И даже думать не могли,

Что в пригороде так нежданно
Их встретят пули партизан.
Смеялись весело, гортанно.
Приказ несложный был им дан.

В штаб к Мюллеру почти доставлен
Степенный, важный генерал.
Им будет отдых предоставлен,
И чёрт бы русских всех побрал!

Они напьются нынче шнапса,
Ночь развлечений бурных ждёт…
Но не было у фрицев шанса:
Здесь каждый смерть свою найдёт!

Посыпались дождём гранаты,
Строчил упрямо пулемёт,
Кричали, падали солдаты…
Что вдруг случилось, кто поймёт?

Рвались к машине партизаны,
Им нужен генерал фон Гот!
Но немцы, словно тараканы,
За ней укрылись, как за дзот.

И разразился рукопашный,
Короткий и жестокий бой.
От русской ярости бесстрашной
Фашисты драпали гурьбой.

Скворцов кричал: «Огонь, ребята!
В плен никого сейчас не брать!
Куда ты лезешь, гад проклятый?-
Вам землю нашу не топтать….

Он отворил в машине дверцу:
«Прошу Вас выйти, генерал!»,-
Тот целился Скворцову в сердце
И цель получше выбирал.

Седой опередил фон Гота
И очередью грудь прошил.
«Хорошая, Игнат, работа!
Дал шанс, чтоб я ещё  пожил….

Он отворил в машине дверцу:
«Прошу Вас выйти, генерал!»,-
Тот целился Скворцову в сердце
И цель получше выбирал.

Седой опередил фон Гота
И очередью грудь прошил.
«Хорошая, Игнат, работа!
Дал шанс, чтоб я ещё  пожил….

Пакет, и правда, был в портфеле.
Скворцов вложил его в планшет:
«Приказ мы выполнить успели,
Здесь оставаться смысла нет.

Ребята, быстро в лес отходим!
До города рукой подать.
Всех раненых с собой уводим,
И никому не отставать.

Седой, останешься с разведкой.
Когда отряд уйдёт вперёд,
Ты проследи за обстановкой,
Вдруг Мюллер к нам гостей пошлёт…»

В кустах остались при дороге
Седой, Комар и Сашка-друг.
Григорий тут же, на подмоге,
Но тихо и светло вокруг.

С усмешкой бой свой вспоминали,
Дрались отважно, кто как мог!
Потери с грустью подсчитали,
Немного, видно, Бог помог.

Комар сапёрную лопатку
Привычно взял, слегка копнул:
«Сашок, всех сложим в плащ-палатку…
И похороним…»,- тот кивнул.

Пошёл Григорий вслед за ними,
Друзей ужасно хоронить.
Все стали близкими, родными,
О них в душе век боль носить…

Вновь солнце жаркое вставало,
Рождая новый летний день,
Верхушки сосен согревало,
Бросая на опушки тень.

Затем пробралось на полянки,
В росе сверкая и горя,
Сквозь окна заглянув в землянки,
О чём-то людям говоря…

Григорий только что вернулся,
Усталый от ходьбы такой.
Наталье молча улыбнулся,
Мечтал: скорей бы на покой.

А та, смеясь, в дверях стояла:
«Отец, ты долго воевал!
Сынка тебе судьба послала!
Родился ночью, чтоб ты знал…

Помойся! Вон какой чумазый!
Мы баню истопили вам.
К жене и сыну рвёшься сразу…
Ведь спят же, понимаешь сам!

Григорий нехотя поплёлся
К ребятам в баню вдалеке.
Комар там парить всех увлёкся,
Метался с веником в руке:

«Берёзовым пройдусь по почкам
По спинкам и ещё куда…
Пропарим косточки дружочкам!
Болят ушибы? Ерунда!

Григорий! Друже, не волнуйся!
Тебе я веник приберёг!
Скидай штанишки, не тушуйся!
Я на дровишки приналёг!»

«Сын у меня родился, Пашка!
Ты понимаешь? Сын Иван!»,-
Григорий снял легко рубашку,-
Я так устал! Как есть чурбан…

И радоваться сил не стало…,-
Он на скамью в слезах присел.
«Попарься, Гришенька, сначала,
Тебя поздравим сразу все!!!»

Веселье началось такое,
Что Гришка бане был не рад!
Его купали сразу двое,
А веником - так все  подряд!

Сначала он сопротивлялся,
Но радость всё ж своё берёт!
И вскоре радостно плескался,
Умеет париться народ…

Григорий, чистый и опрятный,
На табурет у нар присел.
Тревожно, как-то, непонятно.
На сына чуть дыша, смотрел.

Он спал на маминой подушке,
Торчал вихрастый завиток.
Такие крохотные ушки
И нежный детский локоток

Затронули Гришане сердце.
Он слёз не в силах был сдержать.
Не мог на сына насмотреться,
А как хотелось подержать!

Взять на руки родной комочек,
Щекой к макушечке припасть.
Услышать голоска звоночек
И ручки нежно целовать.

Жена, проснувшись, улыбнулась.
Смотрела молча на него.
Любовь вдруг душу захлестнула,
Волной накрыла самого.

Встал на колени перед нею,
Обоих обнял и прижал:
«Нет на земле мне вас роднее!
Люблю вас!» - тихо прошептал!»

Пакет, добытый у фашиста,
Доставлен лётчиком в Генштаб.
Сработали ребята чисто.
Теперь известен был масштаб

Врага и все его стремленья,
Количество и мощность сил.
Готовил Гитлер наступленье,
В крови нас утопить решил.

Под Курском в ней он захлебнётся
И переломит свой хребет.
Фашизму гибель здесь начнётся
И череда больших побед.

Запомнят Курск, бои в Смоленске
Великий город Сталинград.
И славу нашу в вечном блеске
От маршала и до солдат.