Северная сага

Алисе С.

Дымкой стелется любовь
средь погостов и гробов.
Слепо шарит чёрт мохнатой
лапой по лишайнику и мху.
На камнях лежит в крестах
остров умерших поморов.

Я нигде не видел столь
огромных мухоморов -
красных, с белой бахромой.
В пятнах шляпки -
пышным блином
с бланманже.
Хоть сейчас садись за стол
и кромсай ножом
и накалывай на вилку.
Не забудь почистить,
смыть иголки,
отрезать ножку, -
гриб на ней
ростом с чахлую берёзку.
Кто-то любит есть
крупными кусками.
Я шинкую мелко-мелко,
в крошево, опилки.
Масло, сахар, уксус
и немного соли.
Всё на вкус -
вы решайте сами.

После трапезы
цвет меняют
море, небо, твердь.
Всё колышется,
как в пруду камыш.
Разум шепчет мне, твердит: 
- “Ты не верь, -
если говорят -
волны жёлтые на море.
Волны красные.
Подожгла синица
и теперь они горят.”
Простынь неба
тусклой линькой
снулой рыбы
раздражает мне глаза.
Постирать придётся
небо с синькой
в белой пене облаков,
слить потом всю грязь
в лужи, землю, на покос.
Делать больше нечего,
(of course).
Ничего я больше не могу -
словно чёрт катается
с кочергой буквой ‘Г’
у меня в мозгу.

Тучи точно кони с коновязи
оборвут свои уздечки
и поскачут вороными
по горам и долам, речкам.
Перекрестятся старушки:
- не играй с природой,
не игрушки.
Милай, видишь шли дожди.
Будто бы палили пушки.
Гром и молния, гроза.
Просто жуть как жахало.
Грохотало
будто ведьмы хохотали.
Было весело.
И почти потоп. Село
утонуло в лужах.
Слава Богу, кончилось уже -
пронесло табун кудлатых туч.
Слышен дальний топот.
Воздух в запахах озона,
в яблоках навоза
молоточком в нос стучит.

Ветер веет. Сушит небо,
щёки, нёбо у меня.
Зря покушал мухомора -
горечь, сушь,..
чуть не помер я.
Гнутся горы и вершины,
скачут языком огня
в северном сиянии,
Ванькой-Встанькой,
куклой Неваляшкой.
Пляшут в пламени
в звуках медных труб
небесного органа.
Я звездою с треском,
всплеском света
светлячков,
полуночного оргазма
опадаю в хлопья,
гасну угольком.
Лишь мигну
красным маячком -
хлоп и нет меня...

Призраки сплетают
пальцы-щупальцы,
вкруг камней могил.
Тают в сырости,
на ветру, белея кости.
Исчезают зерцала,
кольца с пальцев.
Превращает время в пыль
лён, кудель на пяльцах...
Светит низко солнце.
Утренний туман
стелется, как
дым воспоминаний -
правда и обман,
шалая любовь,
жизнь на Белом Море
пополам смешались
сладость-радость.
Колет едко соль
жизнь на счастье, горе.
Старость,
благость смерти.
В лодке на погост,
остров мёртвых
в устье Умбы,
уплывают -
сколько бы ни жили,
все живые.

Василиса, мастерица,
муж, Василий, предки,
моряки, поморы
на просмоленных карбасах,
белорыбицы ловцы.
Я - потомок новгородцев,
не немецких инородцев,
а бойцов дружины русов
и посадника Добрыни.

Моря Белого поморы, -
они жили и любили
в сердце северной природы,
где страна гипербореев
снежной Атлантиды,
русской Ойкумены.
До сих пор живо преданье -
где-то там на островах
Санников увидел
стадо мамонтов
и шерстистых носорогов.
Эволюция природы
оказалась вне у дел.
Жаль, что Дарвин
их не видел,
а иначе б поседел.
Всё же мамонт
только с виду слон,
а пингвин давно не птица.
У него быть может
пращур - малый ящер -
утконосый дронт.

Над погостом чайки реют,
криком, скрипом рвут уют
островного царства Мёртвых.
Трудно мне сыскать
столь сварливых,
столь вертлявых,
чем в суровых
северных морях.
После мухомора
чайки мне похожи
на воров в законе -
лапки в якорях.
Даже рожи
все в наколках.
И готовы с воплем
рыбку вырвать
из сетей поморов,
изо рта белухи,
и из лап кикиморы -
той ещё ворюги.
Ну и что же?..
надо жрать белок -
сопли мидий,
лапки звёзд
чайкам тоже.
Это не зазорно
воровать улов -
даже здорово.
Пусть кричат на них
грозно, с матюками
и без слов.
Это чайкам всё равно,
что зуденье комаров.
Рыбку хвать
и текать.
Клюв на то и клюв
воровать им всё подряд.
На мораль плевать...

Весь промок пока нашёл
вход в сакральный лабиринт,
штольню по добыче камня
города атлантов.
Рядом стражу нёс
на подпорках-ножках
в шаге от воды
древний камень сейд.

Вход в загробную обитель,
в параллельный мир.
Я случайный посетитель.
Верю ждёт меня кумир,
древний Бог славян,
славный ворожей, Боян.

В центре каменной спирали
я закрыл глаза.
Столб холодного огня
по ладоням вертикально
пыхнул в небо плазмой.
Ах ты, Боже мой!
Как вулкан исходит магмой,
стены шахты
разошлись по швам.

Шаг за шагом
по ступеням
двинулся в проём.
Темень. Пляска теней
плошек с чадом
жира нерпы.
Копоть, сажа.
Стены чёрны,
как в аду.
Я иду, не зная страха.
Сказка. Чудо.
Шепот в ухо:
- Ты зачем пришёл сюда?

- Будет худо?
Разве плохо
встретить предков?
Мы ведь люди -
не креветки.
Пляшут тени,
вьются тени.
Их едят - кому не лень.
Ну а мы почти-что
равны Богу.
Строго чтим
Землю, Солнце, Космос.
Мы последняя ступень -
мост Создателя Вселенной
между Богом
и душой нетленной.

В праздничных одеждах
за столом сидели
Василиса и Василий.
Молодые, не седые.
Оглянулись, улыбнулись:
- Наконец, тебя дождались.
Видишь? Мы такие же,
как прежде.
Не теряй надежды никогда!
Верь в любовь везде, всегда.
Даже после смерти
с нею лучше быть в аду.
Чем измерить
вечность без тебя,
чётки теребя
в райских кущах,
изнывая в скуке?

Жалко змий давно издох.
Кто теперь меня искусит?
У кого любовь просить?
Если без тебя, -
лучше буду кур во щах,
чем какой-то куклой.
Каждый день её ключом заводит
Господь Бог.
Жжёт глаголом, каждой буквой.
Ставит в угол на молитвы.
Поучает - будешь букой,
бякой - и на кой ты нужен Богу?
Если ты забыл молиться Иегове...

Летним утром
я проснулся
на лесной поляне.
Голову дурманит
травка молочая.

Думал - как в бурьяне
оказался ночью?
Всё во мне молчало.
Наблюдал как медоносы
прилетели утром рано
опылять цветы,
собирать пыльцу, нектар
деловито, рьяно.

Стебелёк травы
пчёлы, как качели,
взад, вперёд качали
возле глаз и носа.

Видел Василису?
Сколь ещё вопросов...
Как вернуться в сон?
Капелькой росы
в небытьи повиснув
целою Вселенной
в пряже паука.

Может быть и правда -
смерть всему начало?
Может ложь.
Что же - поживём пока.


22.05.13, 01.03.15
Наталья Тур, Поморская деревня