Когда la femme снимает крылья света 28

; l'impossible nul n'est tenu.
На нет и суда нет.

В полицейском участке я провела четыре часа без пятнадцати минут, а в половине десятого уже приехала домой на служебном автомобиле с неразговорчивым водителем. Тем временем кинологи с собаками во всю искали убийцу и похищенные драгоценности. Об этом мне рассказала моя вторая соседка — Ивановна.

— Ох, и хитрые наши бабоньки, — сказала она будто бы и не мне, а обращаясь к кусту смородины, ветки которого через прорехи в заборе торчали на участке Окуневых.

— Вы это о каких бабоньках? — удивилась я и подошла к низкому забору.

— Да о Пушкине нашем и о Каспарове, — хихикнула старуха.

— И что же такого они отчебучили, что вы их в один ряд с рыжими плутовками поставили? — спросила я, придав голосу тот же мягкий шутливый тон, что и она.
 
— Так эти дамочки и есть лисички рыжие: Лилька с русо-золотистыми волосами, а Фаина с огненно-красными! Отчебучили они, или на них вину кто-то переложил, знать не могу, но в летней кухне Лилии цепочку Вероники нашли. В ящике стола среди ложек и вилок лежала. А у Фаины… — закачала головой Ивановна, — у Фаины в гараже в смотровой яме нашли пистолет. Вот и думай теперь, кто тут гарпии вислюковские.

— А кто нашел то? — спросила я, хоть и догадалась, что ищейки.

— Из центра приехали… на белом фургоне с заграничными надписями… два молоденьких смазливеньких паренька в камуфляжной форме, а с ними два Мухтара на поводках. Псы дебелые! Говорят, они и в поликлинике что-то нашли, а что именно и у кого, не знаю, — добавила она с таинственным оттенком в голосе.

— Вот оно что… — пробормотала я.

Жара стояла словно июльская полуденная, а я в длинной юбке и блузке с рукавом в три четверти полетела сломя голову со двора. От упоминания о поликлинике мне нестерпимо захотелось увидеть Хосе Игнасио, и я помчалась к нему, не зайдя ни на минуту в дом, не выпив и полстакана прохладной воды, не переодевшись в летний сарафан. В общем, как услышала, что собаки вокруг поликлиники что-то вынюхивали, так и побежала.

Думала ли я о Лилии и Фаине в те минуты? — Мысли о них отошли на задний план. Я отказывалась верить, что Лилия — эта светлая милая девочка, чем-то похожая с Эммой, могла быть замешана в убийствах. Её подставили, так же как и меня с губной помадой и платком. А Фаина? — О Фаине я не стала говорить капитану Каратову, как и о Миа, или о Софии, но я их подозревала. Я, как мисс Марпл, могла взять любого из своих подозреваемых и расписать его видимые и невидимые причины для убийства одного из Намистиных. На мой взгляд, и Фаина могла желать смерти Веронике, чтобы занять её место, — такая уж я подозрительная. Но в минуты по пути в поликлинику я думала исключительно о Хосе Игнасио; другие мысли я выметала как дворовой метлой из своей головы; сомнения закрадывались черными пугающими тенями; я твердила себе: «Нет! Хосе Игнасио хороший! Он не сумасшедший, чтобы вытворять безумства».

По тротуарной плитке ведущей к входу в поликлинику я бежала, перескакивая квадратики, не зная, какие известия меня ждут. Сердце ныло от скверного неясного предчувствия. В регистратуре пусто, в коридоре тишина, и только с терапевтического кабинета доносились едва уловимые ноты и слова песни Ирины Аллегровой «Я тебе не верю».

Я остановилась у двери, но не успела коснуться ручки, как дверь распахнулась и передо мной возникла полюбившаяся широкоплечая фигура Хосе Игнасио в белом халате. Я тяжело дышала и не сразу нашла что сказать — он протянул ко мне руки и, обнимая, увлёк к себе.

— Ты чего? — спросил он ласково и покрыл нежными поцелуями моё лицо.

— У тебя всё нормально? — я ответила вопросом на вопрос. — Ищейки что-то нашли?

— Успокойся, — прошептал он и крепче обнял меня, запустив одну руку в волосы на затылке. — У меня всё более чем нормально.

Движения его пальцев успокаивали, но вдруг мне стало по-настоящему страшно. Я подумала, что Хосе Игнасио готовит меня к недобрым новостям.

— Я рад, что тебя не арестовали! — произнес он тихо и заботливо, будто говорил с ребёнком. — Мы скоро уедем с тобой далеко от этих мест, и все неприятности останутся позади.

Я вгляделась в его голубые сияющие глаза. Он мечтательно смотрел сквозь меня.
 
— Тебе прислали утвердительный ответ на счет вакансии?

Хосе Игнасио расцвел довольной улыбкой, и его позитив отозвался и в моей душе радостью, не смотря на то, что я еще не приняла окончательное решение, хочу ли я ехать вместе с ним.

— Да, меня готовы принять с первого июля. Мы можем уже сегодня сложить чемоданы и уехать! — ответил Хосе Игнасио.

— Но мы не можем уехать сейчас! — возразила я. — Наши имена фигурируют в разбирательствах вокруг убийств. Я не уеду, пока капитан Каратов не выведет преступников на чистую воду! Иначе кто-то подумает, что мы с тобой попросту сбежали!

Хосе Игнасио не спешил с ответом. Он прижимал меня к себе, покачиваясь.

— У Каратова еще есть время назвать имя убийцы пока мы здесь! Я тебя не тороплю, но мне бы не хотелось здесь задерживаться еще на один месяц. Я бы уехал первого июня, и лучше целый месяц до назначения на должность провел бы с тобой где-нибудь в курортном городке на берегу реки, чем тут с чокнутыми старухами и местным Чикатило.

— Давай подождём, — попросила я. — Капитан Каратов, видишь, и ищеек привлек к делу. Может, как говорит Вероника, сегодня что-то и прояснится. Тебе кто-нибудь уже доложил, что у Лилии цепочку Вероники в кухонном столе нашли? А у Фаины пистолет, как я поняла, из сейфа Намистиных…

— Ты же не думаешь, что Лилия и Фаина сообща затеяли эти убийства? Я в это не верю! Не верю! Убийца сумасшедший — он (или она) запутывает следы и втихаря смеётся над нами всеми. Проблема в том, что убийца играет чужими жизнями, и нет гарантии, что завтра ему (или ей) не вздумается расстрелять меня или тебя из украденного пистолета. Я не хочу рисковать, Даша, особенно теперь, когда у меня появился новый смысл жизни, когда я только начал по-настоящему жить, можно сказать. Теперь, когда я почувствовал в себе силы, чтобы предложить тебе свою любовь, когда я полюбил тебя всеми фибрами своей души… Даша, я слишком тобой дорожу, чтобы подвергать тебя опасности. Мы не знаем, с кем имеем дело, что за болезнь у этого психа, и какие действия он предпримет дальше. Давай не будем затягивать с отъездом — мы не имеем отношения к этим убийствам, и пусть разбираются без нас.

Он наклонился к моим губам и оставил на них короткий поцелуй.

— Скажи, что ты согласна! — умолял он.

— Не дави на меня, — я высвободилась из его объятий, — дай мне еще несколько дней подумать. До первого июня. Всего несколько дней.

Хосе Игнасио огорченно вздохнул:

— Собаки не распутают этот запутанный клубок; Каратов уже три недели ищет убийцу Каллисты Зиновьевны и Яна Вислюкова; неизвестно, сколько еще будут продолжаться его поиски… а собаки сегодня нашли у Миа на полке в регистратуре коньяк — и всё!

— Коньяк?!

— Изъяли полупустую бутылку.

— Любимый коньяк Намистиных?

— Да. Но что это доказывает? Ничего!

— Это как сказать, Хосе Игнасио. Возможно, на бутылке собака учуяла запах Намистиных, и та бутылка была подарена Миа Семёном, а не передана Софией от Джеймса?

— К чему ты клонишь?

— Джеймс передавал Миа бутылку коньяка в качестве благодарности за услугу, когда ему поздно вечером срочно потребовался крем от синяков. У Миа накануне истории с отравлением была бутылка коньяка! Она мне показывала бутылку, что стояла у неё в регистратуре, и сказала, что это та самая, что от Джеймса. Улавливаешь? Если эта бутылка, которую изъяли, не от Джеймса, а от Семёна, тогда напрашивается вопрос: «Что Миа сделала с бутылкой от Джеймса?» Я понятно излагаю мысли?

— То есть если на изъятой бутылке нет отпечатков Джеймса и Софии, а есть отпечатки Семёна… Нет! Это глупо! Собака не может определять отпечатки пальцев!

— Зато в полиции могут проверить ту бутылку! И если на ней не окажется отпечатков Джеймса и Софии, тогда отравить Веронику задумывала Миа! О Боже, это невероятно!

— Ты думаешь, Миа могла на такое пойти?

— А почему нет? Где она?

— Отпросилась домой. Сказала, что неважно себя чувствует.