Волнение мирового океана - 2

          Последние дни февраля выглядели совсем уже по-весеннему. Зима, казалось, откатилась навсегда, хотя в народе ещё помнят поговорку: пришёл марток надевай семь порток.
          Ясное небо и яркое солнце радовали глаз, теплый ветерок ласкал открытые бледные участки кожи, воробьи и синицы упоевали слух, женщины улыбались охотнее, дворники раскидывали сугробы, брызгали водосточные трубы, бежали ручьи…

          Обед. Дымляцкий сходил за кипятком, поставил кружку на стол, выудил чайный пакетик, всыпал три ложки сахара, размешал. Достал из портфеля и развернул свой консервативный свёрток с тремя бутербродами – с сыром, колбасой и куриной котлетой. Понюхал котлету – самое любимое. Раздался стук в дверь, в кабинет вошёл Гаранин, начальник управления по эксплуатации и ремонту зданий категории А.
- Здорово, Ефимыч.
- Привет.
- Приятного аппетита.
- Спасибо. Присаживайся.
- Некогда, я буквально на минуту… Тут такое дело… уплотнение… сам знаешь, одна из статей дохода нашего учреждения – сдача помещений в аренду…
- Ну и сдавайте себе, на здоровье – я-то тут причём...
- Да, не совсем просто это… Короче так: отдел постановок уплотняют бухгалтерами, кадровиками и юристами…
- Все в одном флаконе?
- Перегородки сделали… при этом кое-кого из постановщиков раскидывают по одиночным кабинетам… скажем прямо, тебе достался  не самый плохой вариант…
- Сиротин?
- Нет, этого к Мамуляну… тебе Гущин…
          Дымляцкий сорвался:
- Да етит же вашу вспять!
- Спокойно, Аркадий, это не моё решение, сам понимаешь… обедай, отдыхай, а после обеда придут грузчики подвигают тут мебель и перенесут сюда его рабочее место… извини, диван придётся убрать… Ну, всё – я побежал… ещё раз, приятного…
- Да иди уже!..

          Обед прошёл без аппетита и сна. Он с трудом впихнул в себя бутерброды, запил остывшим чаем и, совершенно забыв про диван, погрузился в мрачные мысли.
          Аркадий Ефимович был натурой тонкой, легко ранимой – держался традиций и правил, и всякое нарушение личного распорядка переживал весьма чувствительно, как говорили при прежнем режиме: вплоть до вызова караула и исключения из партии.  Уплотнение Сиротиным он пережил бы гораздо меньшими затратами душевных сил, но Гущиным – с этим вонючим истериком он не здоровался и, едва завидев, обходил его, после того случая, за версту. И все знали об их размолвке, и потешались, сочиняли анекдоты, и, как заключил Дымляцкий, нарочно подложили ему подлянку.

          Ровно в два часа пополудни пришли четверо – два грузчика, комендант и уборщица. Грузчики вынесли диван, остальную мебель придвинули ближе к рабочему столу, только платяной шкаф остался на месте, у двери. Уборщица сделала своё дело. Затем принесли стол, кресло и тумбочку Гущина, компьютер, принтер и прочее, канцелярское. Сам уплотняющий пришёл после того, как удалились рабочие, уборщица и комендант. Широко улыбаясь, постановщик рекламных щитов протянул руку:
- Ну, здравствуй, Аркаша… давай мириться, ради Бога – нам теперь жить-служить под одним потолком…
- А попросить прощения не желаешь?
- Ну, я и говорю, прости, психанул я тогда… но ты тоже хорош – взял да и выбросил мои ботинки в коридор – кому такое понравится…
- Ладно, кто старое помянет…

          Они пожали друг другу руки и погрузились каждый в своё дело.
          Гущин обустраивался. Он всё делал шумно, сопел, что-то бубнил себе под нос, а то и напевал, туда-сюда двигал стол, тумбочку, хлопал ящиками, раскладывая скарб. Дымляцкий терпел – настроение в конец испортилось.
- А потише нельзя?
- Я разве что-то сказал? Не придирайся – мы же ради Бога помирились…
          Дымляцкий вздохнул, поднялся и вышел в коридор. Подошёл к окну. За окном бушевала ранняя весна – слепило, капало, текло. На отлив села синичка и принялась клевать монтажную пену. «Дура, отравишься!». – постучал по стеклу, птаха вспорхнула.
          Вернулся в кабинет. Гущин смотрел в монитор. Из под стола торчали босые, густо пахнущие ноги. Аркадий Ефимович поморщился.
- Зря разулся – пол холодный, ноги застудишь…
- Я закалённый, а закалённого Бог бережёт… кстати, ты в Бога веришь?
- Без фанатизма. – Дымляцкий сел за свой стол.
- Это хорошо. А ты какого вероисповедания? Я верующий по Писанию… евангелист…
- Любопытно. Насколько мне известно, евангелистов четверо: Матфей, Марк, Лука и Иоанн…
- Не только они – все ученики Христа, которые несут добрую весть о спасении людям являются евангелистами.
- Сектант, что ли?
- Нет, я в секте не состою – я сам по себе – самостоятельно изучаю Библию и живу Словом Божиим… и, в меру, сил проповедую… жизнь в Господе, если точно соблюдаешь заповеди, и есть свобода и счастье… а сектантство есть грубое отступление от Святого Писания…

          «Да-а-а, попал я… – ещё более удручился Дымляцкий. Гущин напротив, всем своим существом выражал довольство и счастье, и трещал без умолку – он рассуждал о судьбах России и мира, цитировал из Евангелия, из Псалтири.
- … В России нет веры. Есть религия, что с верой не имеет ничего общего. И с Писанием тоже, так как вера и Писание неразделимы.
- Разве? Насколько я знаю, религия – это, буквально, путь к Богу, соединение с Ним…
- Вот именно, путь… и сколько вы так будете ходить вокруг да около – свечки ставить, лбы в поклонах расшибать?..
- А ты, что же, уже пришёл?
- Да – я в Господе по Писанию уже шестнадцать лет…
- Значит, и смерти не боишься?
- Пусть сатанисты её боятся… а мне бояться нечего – Господь простил меня, наполнил благодатью и благословил на служение Ему…
- Любопытно… то есть ты уже в раю…
- Да, честь и хвала Господу…
- И как там – что можешь сказать о райской жизни?
- О-о-о, это замечательный вопрос… тут я имею сказать нечто особенное – я сделал теологическое открытие… похлеще квантовой механики будет, если сравнивать...
- Извини, мне надо отойти… – едва сдерживая гомерический хохот, Дымляцкий вырвался из кабинета.

          Отхохотавшись в туалете, до слёз, до судорог в животе, он опять подошёл к окну в коридоре. Синица опять клевала пену. «Да, что тебе салом тут намазали…». – постучал по стеклу, птаха вспорхнула. Вернулся на рабочее место.
- Итак, слушаю тебя.
- Тебе действительно интересно? – Гушин оторвался от компьютера, снял очки, и пронзительно посмотрел Дымляцкому в глаза.
- В высшей степени. – ответил тот, не моргнув.
- Ну, так слушай же. В Евангелии от Иоанна сказано: В доме Отца Моего обителей много Там, в великий день обновления, каждый пойдет и вселится в чертог, какой уготовал себе здесь… Что это значит?
- Да, что это значит?
- Это значит, что мы должны быть внимательны ко всему – в жизни нет мелочей и случайностей – всё взаимосвязано и подконтрольно Господу… и наука подтверждает Слово Божье… Вселенная расширяется – говорит наука – вспыхивают новые и сверхновые звёзды, рождаются новые планеты… и численность населения тоже растёт… пропорционально… о чём это говорит?.. о том, что для каждого человека уготована своя планета – обитель, Едемский сад, который он будет возделывать в другой жизни… а эта жизнь есть школа, в которой человек набирается знаний и опыта, которые ему пригодятся там…
- Ты хочешь сказать, что все мы здесь будущие Адамы.
- Именно! С тобой, Аркаша, приятно иметь дело…
- Допустим. Но ведь сказал Господь Бог: человеку не хорошо быть одному, сотворим ему помощника, соответственного ему…
- Верно. Ты что тоже читаешь Библию?
- Иногда… перед сном…
- Надо больше читать Святое Писание там ответы на все вопросы…
- Не отвлекайся. Про жену говори.
- Я подумал, ты уже понял меня.
- Нет, не понял.
- Всё же просто – наши жёны здесь будут нашими жёнами там… и всё сначала, как в Ветхом Завете, только с памятью этого опыта, чтобы не поддаться на искушение гада…
- Исторической памятью?
- Абсолютно. Вечная жизнь в Любви и послушании Богу…
- Это всё?
- А тебе этого мало?
- Извини, мне надо выйти… живот крутит…

           Он нажал кнопку сливного бачка. Подошёл к умывальнику, помыл руки, подставил под сушуар. Прошёл по коридору к окну. На этот раз синицы не было. И солнца не было – серое небо сыпало на землю мелкую крошку. Аркадий Ефимович посмотрел, сквозь белеющие крыши в незримую глубь вселенной, представив себя на собственной планете, вместе со своею женой, которая делает такие замечательны куриные котлеты, и ещё много чего, улыбнулся, зашёл в кабинет, и прямо с порога выстрелил:
- Мат!
- Не понял.
- Христос сказал, что в Царствии Небесном ни женятся и ни выходят замуж…
- Где? Укажи точно!
- Сейчас найдём… – Дымляцкий набил в поиске фразу, кликнул. – Вот, пожалуйста, по Матфею, глава 22, стих 30: «…ибо в воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божии на небесах.»
- Не может быть… я не мог не заметить… шестнадцать лет…

          Гущин подошёл к столу Дымляцкого и вперился в экран монитора. Земля плыла у него под ногами. Его красивая, щемяще-радостная, безупречно стройная, казавшаяся незыблемой, концепция вечно-райской жизни рухнула в один миг, и он не может её спасти, не может, ибо не может ни обойти, ни изменить букву Святого Писания. Он смотрел на Дымляцкого глазами угнетённого недоумением философа – уныние вползало в его сердце, а вместе с ним и желание выпить.
          Дымляцкий напротив – испытывал прилив умиления, бодрости и достоинства – победил. 



27.02.15
13:55