Баикъ всегда возвращается - fin. ed. 2015

(final edition 2015)

Баикъ впалъ въ затрудненіе. Его перестало удовлетворять то, что казалось ранѣе обыденнымъ. Ибо никогда Баикъ не грѣшилъ ни поступкомъ, ни помысломъ, ибо никогда Баикъ не знавалъ женщинъ (ровно какъ и онѣ, по гамбургскому счету, ничего о немъ не подозрѣвали), ибо болѣ оныхъ хотѣлось ему посмотрѣть внѣшній міръ; возсталъ онъ изъ логова своего, что обрыдло, побрился, и сталъ искать пути выхода изъ столь двусмысленнаго положенія. Мыслилъ онъ такъ: «Я не грѣшилъ. Стало быть, безгрѣшенъ. Я безрѣшенъ, ибо не вкушалъ плоды разврата и разгульной жизни. Почему? Ибо сижу я въ логове! Значитъ, въ логове сидя, оставаться легко безгрѣшнымъ. Долженъ посему сыскать я порокъ и развратъ, дабы испытать волю свою. Съ порокомъ рядомъ не грѣша, вознесусь я и познаю истину, великъ, ибо тотъ, кто, на яблонѣ сидя, не вкушаетъ плодовъ ея, ихъ отдавая на съѣденіе червямъ порочнымъ; ибо тотъ, кто вкуситъ отъ плода древа порока, есть грѣшникъ».

Вышедъ изъ логова, Баикъ направилъ путь свой на западъ. Онъ шелъ по тропинкѣ, асфальту, водѣ и битымъ бутылкамъ, прежде чѣмъ добрался до затѣйливаго домика Сумасшедшаго Клоуна. Было уже несвѣтло, и онъ рѣшилъ попроситься на ночлегъ. Баикъ рекъ: «Баикъ изъ логова, порока ищущій, сразиться, дабы съ нимъ. Я есть. Хочу ѣсть. Дай мнѣ ѣды, питія, кровать и порокъ». Выслушавъ его, Сумасшедшій Клоунъ держалъ отвѣтъ: «Похвально стремленіе твое въ  естестве своемъ, ибо праведно. Вкуси отъ плодовъ нектарныхъ, водицы испей ключевой, и мягкостію перины усладись сполна. Но порокъ вотъ сему дому не знакомъ, ибо я – Сумасшедшій Клоунъ. Клоунамъ Сумасшедшимъ порокъ невѣдомъ, ибо геній есть человѣкъ, къ небесамъ приближенный, а сумасшедшій, что геній: смотритъ тамъ, гдѣ всѣ видятъ, очи закрываетъ на то, что невѣдомо людямъ; посему сходство ихъ велико, и, въ небесахъ воспаряя, невозможнымъ дѣломъ стало бы грѣха вкушеніе, грѣхъ, ибо есть земли стихія, но не эѳира». «Но зачѣмъ же въ потребности тогда Сумасшедшіе Клоуны, невѣдомо разъ мастерство пантомимы имъ, не могутъ они разсмѣшить хоть простолюдина, хоть его господина, а токмо лишь упиваются невидимаго видимостiю и неявленнаго созерцаніемъ?» «Въ семъ справедливость высшая, есть, ибо те, что потѣшаютъ и смѣшатъ, и, стало быть, должны быть те, кто потѣшалъ бы потѣшающихъ. Въ семъ суть и Сумасшедшій Клоунъ потѣшаетъ самъ себя, восполнить, дабы утрату жизни прошедшей, когда не былъ онъ Сумасшедшимъ, и лишь потѣшалъ мірской людъ, и въ цѣломъ свѣтѣ не было тогда человѣка, способнаго ввергнуть его въ бездну смѣха, посредствомъ либо поступка, либо глупостію лица, иль замысловъ своихъ; ибо нѣтъ тѣхъ, кто потѣшалъ бы потѣшающих». «Сладко речешь, ибо правдиво. Спасибо тебѣ, Сумасшедшій Клоунъ. Теперь я буду спать, ибо силы Баика на исходе отъ долгихъ хожденій». «Сему же и быть», — рекъ Сумасшедшій Клоунъ, умирая отъ смѣха.

Наутро Баикъ закопалъ Сумасшедшаго Клоуна, который умеръ оттого, что разсмѣшилъ себя до смерти, и рекъ надъ погостомъ тѣмъ: «Невѣдомъ тебѣ смѣхъ былъ, тобою порождаемый, когда же ты позналъ его, тебѣ предстала истина, вкусилъ ты отъ плода своего, и не вынесъ горечи, ибо оскорбленъ-де будетъ всякъ, позналъ себя кто слишкомъ поздно; такъ съ миромъ же покойся ты подъ камнемъ симъ. Аминь».

Далѣе путь его лежалъ на восходъ. По дорогѣ было ему видѣніе: Сумасшедшій Клоунъ сталъ немертвымъ, возлетевъ надъ погостомъ тѣмъ, и рекъ устами своими: «Ты, Баикъ, сынъ Божій и рабъ, оказалъ мне услугу послѣднюю, и вознагражденъ-де будешь посредствомъ слова моего; ибо укажу тебѣ туда я, есть гдѣ порокъ, теперь я, ибо Мертвый Клоунъ, нахожусь в землѣ, принадлежу ей. Баикъ, такъ вотъ, идти ты долженъ на восходъ, гдѣ, несомнѣнно, явствуетъ порокъ. Иди и прощай».

Далѣе Баикъ зрѣлъ Глупаго Крестьянина съ Топоромъ, не способнаго взойти на противоположный брегъ рѣки бурной. Баикъ се рекъ: «Глупый Крестьянинъ съ Топоромъ, вижу я, что не въ силахъ взбѣжать на брегъ ты сей». «Воистину вѣрно!». «Такъ вотъ, помогу ежели совѣтомъ тебѣ, перебраться чрезъ рѣку посредствомъ чего, дай слово, что сведешь туда, гдѣ порокъ». «Тебѣ обѣщаю, что такъ возжелалъ ты, и плюсъ еще небольшую тайну». «Глупый Крестьянинъ съ Топоромъ, долженъ ты топоромъ, въ руках у тебя что, срубить сіе дерево близрастущее, дабы мостомъ послужило въ цѣляхъ тѣхъ, чтобъ взбѣжать на брегъ отстоящій». Сказано, сдѣлано. Взошедъ же на брегъ отстоящій, онъ се рекъ: «Спасибо, праведный человѣкъ. Возжелалъ что, найдешь, ибо имя тебѣ есть Баикъ, что суть Ищущій». Немало удивившись, Баикъ держалъ сей отвѣтъ: «Не такъ ужъ видно и глупъ ты, каковымъ представляешься, ибо тайна прознать имя человѣка невѣдомаго подвластна тебѣ». «Конечно. Въ семъ тайна моя сокрыта. Я, на самомъ-то дѣлѣ, есть Мудрый Крестьянинъ безъ Топора, ибо мудрость не въ томъ, чтобъ дѣла вершить разсудкомъ наимощнѣйшимъ и всезнающимъ, а въ томъ, его чтобъ его не имѣя, исходовъ подобныхъ же достичь». «Да будетъ такъ. А какъ насчетъ желанія моего?». «Иди за мной вослѣдъ», — сказалъ Мудрый Крестьянинъ безъ Топора, и убѣжалъ.

Баикъ немало смутился, и подумалъ, что это и есть его первая встреча съ порокомъ. Однако, вскорѣ онъ пересталъ такъ измышлять, ибо было ему и второе видѣніе. На сей разъ, явился Мудрый Крестьянинъ безъ Топора, и рекъ: «Баикъ, твоя мудрость въ томъ, что ищешь ты встрѣчи съ порокомъ лютымъ, заранѣе зная, окажется слабымъ что онъ, иначе же мудрость твоя есть вѣра въ силы человѣческія. Моя же мудрость въ томъ, что, не желая встрѣчи съ нимъ, я безъ оцѣнки силъ своихъ, не зная, каковыя онѣ, останусь сильнымъ. Но съ тѣмъ, чтобъ небо разсудило наши мудрости, я укажу тебѣ туда, гдѣ есть порокъ, ибо не знать нельзя, гдѣ находится то, чего избѣгать удается. За тѣнію Солнца иди до тѣхъ поръ, пока не упрешься во градъ стуаличнай. И, безъ сомнѣнія, тамъ порокъ случается».

«Какой же Мудрый онъ, Крестьянинъ сей безъ Топора!», — думалъ Баикъ и держалъ путь туда, где тѣнь Солнца ниспадала. И была ночь, и Солнце исчезло вмѣстѣ съ тѣнію. Баикъ нашелъ берлогу Медвѣдя и залезъ въ нее, съ тѣмъ, дабы переночевать. Ибо въ лѣсу было темно, да холодно. Баикъ разжегъ въ берлоге огонь, и сталъ ожидать прихода хозяина. Пришедъ же, Медвѣдь рекъ: «Съ цѣлію какой залѣзъ ты въ берлогу, ибо она моя». «Ибо не было въ окрестъ берлоги, въ которую я хотѣлъ бы залѣзть, сколь въ твою. Потомъ я размыслилъ, что хватитъ здѣсь мѣста Медвѣдю, и тому, кто ищетъ порокъ». «Значитъ, ты ищешь порокъ въ граде стуаличномъ?». «Ищу, ибо не вкушалъ». «Значитъ, имя тебѣ Баик!». «Истину речешь!». «Сему быть, потчуй въ берлоге же моей, а я пойду лучше къ брату. Прощай. Порока тебѣ». «Аминь!».

Утромъ (когда возстала тѣнь Солнца) Баикъ продолжилъ свой путь, ибо есть онъ Ищущій. Какъ замѣтилъ Баикъ, градъ стуаличный былъ дѣйствительно переполненъ срамниками разносортными. Здесь имѣлся и порокъ пьянства, и порокъ воровства, и порокъ убійства себѣ подобныхъ, и, наконецъ, порокъ грязнаго безстыднаго распутства.

Для начала, Баикъ зрѣлъ Вора и вопрошалъ у него: «Въ чемъ есть твой смыслъ?». «Ворую я у ближнего своего», — отвѣтствовалъ Воръ. «А оправданіе, каковое имеѣшь?». «Я добываю хлѣбъ насущнай своей женѣ и дѣтямъ!». «Но такъ другіе семьи ты лишаешь хлѣба!». «Но, вѣдь они украсть у ближнего своего могутъ тѣмъ же чередомъ!». «Но, ежели каждый вознамѣрится красть у ближнего своего, то, въ концѣ же концовъ, найдется и тотъ, украдетъ кто украденное и у тебя!». «Что жъ дѣлать тогда?», — спросилъ Воръ и заплакалъ. «Твой разумъ слабъ, посему возьми вотъ этой глины, подъ ногами твоими что возлежитъ, и сдѣлай из нея горшки, да кувшины, съ тѣмъ, дабы продать ради хлѣба насущнаго!». И было такъ, повествовалъ какъ Баикъ. И пересталъ Воръ воровать, и началъ продавать слѣпленные посредствомъ рукъ своихъ кувшины, да горшки.

Далѣе Баикъ зрѣлъ Убійцу. И вопрошал у того: «Въ чемъ сущность твоя?». «Сущность моя только въ томъ и кроется, убивать дабы подобных себѣ различными орудіями. И тебя я вознаѣренъ убить !». «Нѣтъ», — отвѣчалъ Баикъ — «меня не сможешь ты убить, ибо сущность твоя не истинна, противоречишь ибо ты себѣ въ стремленіи своемъ». «И въ чемъ же несоотвѣтствіе сіе?», — вопрошал изумленный Убійца. «Ибо ежели убиваешь ты себѣ подобныхъ, то долженъ порешить и самое себя, такъ какъ себѣ безусловно подобенъ; но ты вотъ не вершишь сего, а, посему, сущности своей противоречишь, ибо слаба воля твоя въ способности своей». «Нѣтъ, я докажу, что моя сущность есть истина», — сказалъ Убійца и порѣшилъ себя при помощи топора.

Зрѣлъ Баикъ и Пьянаго, и узналъ в немъ обоихъ Крестьяниновъ (внѣ зависимости отъ наличиствованія топора). Крестьянинъ пилъ горькую спиртуозную жидкость и рекъ: «Всю жизнь я бегалъ отъ порока, но вѣдь нельзя же вѣчно быть въ бѣгахъ, ибо бѣгъ противоречитъ человѣка сути прямоходящей. Да, мудрость твоя оправдала себя, и силенъ лишь ты, а я слабъ. И значитъ все это лишь то, что я Глупый Крестьянинъ (и топоръ тутъ ни при чемъ). Теперь же ступай, Баикъ, — мнеѣ больно тебя видѣть!»

У помойной свалки града стуаличного Баикъ зрѣлъ Срамницу, была каковая ему привѣтлива, и повѣдала ему: «Познай меня. Возьми мою толику съ тѣмъ, получить чтобъ удовольствіе, а за него отдай мнѣ ты вознагражденіе...» «Но вѣдь, удовольствіе возможно получить и безплатно...», — рекъ Баикъ — «Не обязательно черпаючи его въ распутствѣ грязномъ, похоти всеобъемлющей, каковые есть порожденія начала животнаго, окружаемой средой диктуемые. А ежели въ логовѣ тебя ничто и не окружаетъ, то нѣтъ и зова плотскаго».

Такъ Баикъ побѣдилъ порокъ и позналъ истину, ибо устоялъ предъ искушенiями, и вернулся въ свое логово, что обрыдло, съ тѣмъ, чтобъ мудрствовать съ самимъ собой наединѣ посредствомъ разума.

Formerly