Когда la femme снимает крылья света 21

Bouche bais;e ne perd pas sa fra;cheur.
От поцелуев уста не блекнут.

Тогда я обезумела от подозрений. Вопросы так и навязывались, и не в полной мере отделаться от них мне удалось, лишь погладив пушистого кота Лилии. Он жадно грыз куриную лапку, как и два лохматых пса по разные стороны забора, а потом еще долго терся о мои ноги, выпрашивая добавки. С котом на руках меня застал Хосе Игнасио.

Вислюков Ян всё еще находился в доме, а старушки потихоньку расходились. Мы стояли на крыльце; я гладила пушистого кота; Хосе Игнасио рассказывал о допросе — Капитан Каратов и с ним беседовал около двух часов.

— Меня задержала Миа, — сказал он позже с виноватым видом, — у нее сломалась розетка, и она попросила меня починить. Я снова был у неё дома. Пользуясь случаем, проверил электронную почту в надежде хоть на один утвердительный ответ по моим письмам — ничего. Эта глушь действует мне на нервы. За всё время ко мне на приём приходили от силы человек двадцать, и то чаще дети с простудными заболеваниями. Я здесь умру от скуки, — жаловался он.

— Неужели тебе скучно и сегодня? — спросила я. — У меня голова пухнет от догадок. Я успокоиться не могу.  Меня так и распирает желание узнать, кто за всем этим стоит.
 
— Мне тоже интересно, но я не хочу гадать и уподобиться местным сплетницам.
— Это так по-мужски, Хосе Игнасио!

Пару мгновений мы молча смотрели друг на друга. В этом молчании была симпатия, робость и неуверенность, но это молчание действовало на меня как бальзам на раны.

— Зайдем? — предложила я и выпустила пригревшегося кота.
Хосе Игнасио взял меня за руку и хотел что-то сказать, но не решился. Мы вошли в дом.

Старушки переглянулись и не произнесли ни слова. Ян Вислюков стоял к нам спиной и неразборчиво говорил сам с собой, слегка наклонившись над столом. Что он там делал, невозможно было угадать, не подойдя к столу. Любопытство потянуло меня в противоположный конец комнаты. Ян держал двумя забинтованными руками свечу и неуклюже писал каплями расплавленного воска зашифрованное послание на металлическом подносе. Что за тараканы жили в его голове, если он не мог прямо рассказать о том, что ему известно, вместо того чтобы водить окружающих за нос.

Определенно он написал три слова. Трудно было распознать все буквы с первого раза, но я прочитала. Я прочитала! Каплями воска было написано «Дочь пророка и Зелье».

— У этих гарпий разные перья, но белая гарпия это гарпия, а не ангел, — тихо произнёс Ян.

— У него белая горячка, — зашептали старухи. — Совсем ополоумел.

Из коридора донеслись шаги. Я оглянулась. В дверном проёме остановились Семён и Вероника Намистины. Она презрительно окинула всю комнату надменным взглядом и заметно свела брови, глядя прямо мне в глаза. Так уж получилось, что по обе стороны меня окружали  её бывшие любовники. Она не удостоила вниманием Яна, а от Хосе Игнасио не могла оторвать глаз. До чего смешно она выглядела: элегантная, серьезная, в черных перчатках по локоть, пальто персонального кроя, с двумя гвоздиками и с отвисшей челюстью. Семён вывел её из состояния ступора и подвел к гробу. Она бросила гвоздики, не опуская глаз.
— Рано или поздно каждый получит по заслугам, — Ян нарушил тишину и, обойдя гроб с другой стороны, покинул комнату.

Хосе Игнасио обнял меня за талию и, не здороваясь, сверлил взглядом Намистиных. Его дыхание стало прерывистее, я чувствовала, как нарастало его волнение. Это была их первая встреча спустя неполные семь лет. Похоже, Семён догадался, что Вероника взволнована не меньше Хосе Игнасио и, лихорадочно облизав губы, предложил ей уйти:

— Выражать соболезнования не кому — идём, дорогая. Не стоит задерживаться. Своё почтение мы уже проявили. Ну же, идём. Идём! — он силой развернул её, и она пошла с ним, медленно переставляя ноги. Тонкие каблуки застревали в щелях, и она с трудом их вынимала, будто нарочно продлевая время пребывания в одной комнате с Хосе Игнасио.

— «Дочь пророка и Зелье», — я взяла в руки поднос, — что это значит?

— Уж не Зельеву Эмму Вислюков белой гарпией прозвал? — задорно предположила та старушка, которая недавно говорила, что Каллиста Зиновьевна заберёт на тот свет и своих обидчиков.

— С какой стати Эмме душить Каллисту? — подхватили остальные.

— В тихом омуте черти водятся, — прозвучало в ответ. — Кто-то же её задушил.

— Я бы не воспринимал всерьёз эту надпись — Ян ненадежный источник информации. С ним вообще творится что-то странное. Он живёт в своём нереальном мире. — Сказал Хосе Игнасио и взял из моих рук поднос. Он повертел его и вернул на стол. — Какая-то ерунда.

Мы постояли еще пару минут у гроба. Все молчали. Атмосфера была напряженной. Я увела Хосе Игнасио в коридор:

— Ты ужинал? Я бы с удовольствием съела сейчас огромный кусок медовика и выпила полулитровую чашку крепкого чая с бергамотом! А ты?

— А я бы не отказался от яичницы! Давай прогуляемся в магазин и, если ты не против, вместе поужинаем.

Предложение было принято. Мы выбрали торт, купили необходимые продукты. Хосе Игнасио расплатился. София подмигнула мне, лукаво улыбаясь. Вопрос встал, где нам ужинать. Не в кухоньке смежной с комнатой с гробом, однозначно. Хосе Игнасио пригласил к себе, но подобный поступок вызвал бы бурю обсуждений и осуждений у местных сплетниц, в том числе и у Вероники, поэтому мы расположились в кухне  Каллисты Зиновьевны. Я подумала, что её сын не сильно расстроится по этому поводу — я обещала, что не буду занимать весь дом и сдержу обещание, но лишь после похорон.

Мы нажарили картофеля, яичницу из пяти яиц. Я достала из погреба бутыль с солеными помидорчиками; наложила в тарелку квашеной капусты, порезала луковицу, добавила подсолнечного масла; почистила селёдку и заварила чай. Хосе Игнасио ел как волк. Такой забавный! Его аппетиту можно было позавидовать — что значит двадцать четыре года. Глядя на него, и я не отставала. Очередь пришла и к десерту. Мы уплетали торт за обе щеки, не стесняясь испачкать руки и губы в заварной крем с кондитерской крошкой.
— Когда я с тобой, я забываю обо всём, — произнес Хосе Игнасио, вытирая кончиками пальцев мои губы. Я почувствовала, как краска заливает лицо, и неохотно уклонилась от его руки.

— Мы можем быть лишь друзьями. Не прикасайся больше ко мне, — я встала и начала убирать пустые тарелки со стола, а сама думала и о его прикосновениях, и о разнице в возрасте, и о том, что он импотент.

— Прости, — прошептал он и осторожно взял меня за руки, вынуждая отложить посуду. —  Я люблю тебя, Даша, но не осмеливаюсь добиваться твоей любви, потому что неполноценный. Я боюсь, что не дам тебе того, что может дать другой мужчина. Но со мной происходит что-то необычное, когда ты рядом. Я оживаю с тобой. Я чувствую в себе желание. Вот и сейчас, когда прикасаюсь к твоим запястьям, чувствую твой ускоренный пульс, вижу смятение в твоих глазах, я мечтаю о поцелуе, и всё во мне трепещет как в семнадцать лет.
— Я для тебя старуха, Хосе Игнасио. Я старше на одиннадцать лет!
— Меня тянет к тебе как магнитом.

Он подошел вплотную, взял меня за талию и крепко прижал к себе. Я на миг забыла, сколько мне лет. Неопытная девчонка в моём теле тоже хотела поцелуев, нежности и признаний в любви. Я и не думала, какие чувства нахлынут; не думала, что позволю губам Хосе Игнасио покрывать мою шею ласковыми поцелуями. Я не чувствовала ног; в голове розовый туман; на губах робкий поцелуй горячих губ.

— Это безумие. — Я отталкивала его. Он снова целовал меня. Я не находила в себе сил отказаться от его поцелуев. Они были слишком сладкими и вкусными, как голодному горбушка свежего пахучего хлеба.

— Да, это безумие, потому что не может быть продолжения, — раздосадовано шепнул Хосе Игнасио. — Скажи, если бы мы с тобой… — он нерешительно посмотрел мне в глаза. — Может, мне бы удалось… Что если нам было бы хорошо вместе?
Никогда мне еще было так неловко перед мужчиной. Его руки сжимали талию и гладили по спине; за окном цвела сирень и щебетали птицы; я боялась влюбиться в импотента.

— О нас будут говорить. Ты слишком молод для меня. Меня назовут аморальной… Вероника уволит меня сразу, как только узнает! Нет, забудь эту идею. Проводи эксперименты на Миа — она как раз подходит для тебя, да и ты ей нравишься, сам же говорил, что она и раздевалась перед тобой.

— Ты думаешь, что я выбрал тебя для эксперимента?! Нет! Тебя выбрало моё сердце. А Миа к нему не подобрала ключей. Она утверждает, что может вылечить меня, но я, кажется, могу обойтись без её помощи.

— Ты хочешь сказать, что…

— Да, он подает признаки жизни. Это невероятно! Ты мое лекарство, Даша.

— Горькая микстура, которую ты готов пить с закрытыми глазами, лишь бы чувствовать себя мужчиной? Это не любовь, Хосе Игнасио.

— Ты, та женщина, к которой меня влечет впервые за семь лет. Как называется это чувство, когда я думаю лишь о тебе, прокручиваю в памяти наши разговоры, фантазирую и представляю разные ситуации, придумываю наши диалоги, мечтаю быть с тобой, засыпать, обнимая твои плечи, целовать твою шею, вдыхая запах твоих волос.  Я хочу жить с тобой! Разве это не любовь? Каждая клеточка во мне стремится к тебе. Каждая! И твой поцелуй — а ты ответила! Ответила! — Твой поцелуй дал мне надежду. Прошу, давай попробуем. Разреши мне любить тебя.

От его слов у меня закружилась голова. Слабость по всему телу разлилась с бурным потоком нежности. Стать любовницей Хосе Игнасио в прямом смысле слова? О Боже! Я не нашла ничего подходящее для ответа и сказала, что подумаю.

— Подумаю! Подумаю! — бормотала я в его объятиях, а он ласкал меня поцелуями, и я была уже почти согласна.

— Переночуем сегодня у меня? — предложил Хосе Игнасио весь вспотевший от страсти.

— Нет, я еще не готова. Не торопи события.