Верба

Старушку – вербу, что свой век доживает,
Я помню еще с малых лет,
А сколь до меня она помнит и знает?
Мне вот что рассказывал дед:
- То было, мой внуче, в ненастные годы,
Еще дед твой был молодым,
Вскружил людям головы ветер свободы –
И я поклонился родным.
Мы подняли стяг свой кровавого цвета
И – в бой! – за советскую власть.
Носила война меня много по свету,
Случилось в наш хутор попасть.
На дом атамана наш флаг водрузили –
Плевались, косясь, старики…
Двух белых вспоймали, под вербой казнили –
Свои ж,
Казаки – бедняки.
А ночью глубокой, вдруг, нас окружили!
Мы - в рысь, на прорыв, об лесок…
На встречу мне – вспышка! – и слабость по жилам.
И скрежет зубов о песок…
Очухался, вижу:
Лежу под вербою,
В листве ее птахи поют.
А рядом казачка с длиннющей косою –
Призналась: Варварой зовут.
Она рассказала: отряд наш пробился –
Не выдержал белых заслон -
Я, стал быть,- с коня и в песочек зарылся…
Случайно, услышала стон.
Три месяца я у нее провалялся –
Поправил здоровье свое;
Варваре в любви своей робко сознался,-
Видал бы ты счастье  ее!
Но время лихое – на час не забыться –
Трубило «в поход!», новый сбор.
Откуда-то Жлоба с отрядом явился,
И я с ним ушел на Хопер.
Сколь было всего!..
Но победы добились.
Пришел лихолетью конец.
К Варваре вернулся. Дал бог, поженились –
Родился у нас твой отец.
Отстроили домик (как раз под колхозы)
Здесь, рядом с вербой был пустырь.
В колхозы загнали, смешали с навозом,
Кулачили, гнали в Сибирь…
Нас, верно, не тронули, дед твой  - из красных,
Отец твой и бабка – при мне…
А сколь погубили народу напрасно!..
Кто выжил, - по ныне - в ярме…
Отец твой рос шустрым! - машины освоил,
Женился до срока, а тут
Война полыхнула! – готов танкист–воин,
А немцы, как борзые, прут.
По осени поздней, в лихом сорок первом,
Как только ударил мороз?
родился ты, внучек! – я рад был безмерно,
Но  жаль тебя было - до слез!..
Я долго стоял над твоей колыбелью
И думал: «За чем ты рожден? -
Чтоб выслушать посвист свинцовой метели? -
Постичь умирающих стон?..»

И года не минуло, - батя вернулся,
Да только калекой, без глаз…
А вскоре, наш хутор от бомб содрогнулся! –
Фашист дотянулся до нас.
Скотинку – за Дон и за Волгу, - я  с нею.
Полгода, считай, был в бегах.
Вернулся, как немца погнали взашею,
И не устоял на ногах!
Разбиты, пожжены почти все подворья,
Наш дом - ни окон, ни двери…
Пригнуло к земле меня страшное горе,
В груди все пожаром горит!
Прошелся по хутору – тихо, пустынно,
Как в страшном неправедном сне.
Как мне средь развалин – обидно и стыдно!
Не верю, что сгинули все!
Вот скот: ведь почти что пришел без урона,-
Детей стариков – немцу в пасть!?
Оно-то понятно: Россия – огромна,
Но где же советская власть?
Бреду, спотыкаюсь и с горя рву волос,
Как вижу: кума – под перед! –
Всплеснула руками, заплакала в голос
И в хату, как гостя , ведет.
Вхожу: а на печке, в фуфаечке старой,
Сидишь ты! – мой жалкий внучёк!
«А где ж, - вопрошаю, - сноха? Сын? Варвара?..»
Кума отвернулась…   Молчок…
Влила самогона мне полную кружку,
Затем под вербу привела.
Вот тут я все понял!
Обнявши друг дружку,
Проплакали с ней до темна.
Под нашей роскошной старушкой-вербою
Еще не зарос бугорок…

Тут дед замолчал…, отмахнулся рукою
И слова промолвить не мог. 1990г.г.