Простая повесть о войне. Роман в стихах. Глава вто

Глава вторая

1 часть

Кончалось лето. Август душный
Жарою мучил без конца.
Из раненых, кто непослушный,
Курить вставали с утреца.
 
Журила Ольга их не строго,
В палаты душные опять
Вернуть пыталась. Вновь дорога
Под пули их ждала, как знать?

Сегодня заступив на смену,
В журнале, замерев, прочла,
Что Саша здесь. Ему замену
Она бы в сердце предпочла.

Вдруг прибыл к ним однофамилец?
Палату нужную нашла.
Пылал от радости румянец:
Тот перед ней кого ждала…

Вся грудь в бинтах. Спит сном тревожным,
Сжигает тело злобный жар.
Постель поправив осторожно,
Благодарила за сей дар

Судьбы, что рядом с милым будет,
Омоет раны и спасёт,
И жар его сейчас остудит,
И облегченье принесёт.

Метнулась в сестринскую быстро,
Целебный принесла отвар.
В глазах надежды блещут искры,
Что скоро удалится жар.

«Знакомый, Олюшка?- смекнула
Старушка нянечка, вздохнув,-
А я, гляжу, ты так метнулась,
Слезинку радости смахнув…

Ты выходишь. С твоим уменьем
Он быстро, знаю, оживёт.
Поднимется вмиг настроенье,
Когда, кто рядышком, поймёт…»

«Фоминична, так это ж Саша…
Единственный, любимый мой.
Он воевал за счастье наше,
А для меня такой герой!

Вот рана только воспалилась.
Пусть Игорь Львович даст совет.
К нему с утра я обратилась,
Но до сих пор, как видишь, нет…

В горком отправился в надежде
Что транспорт завтра подадут.
Машин к нам нет, как было прежде,
А раненых на пол кладут.

Забиты полностью палаты,
Кто здоровее, рвётся в бой.
Такие славные солдаты.
Пойдём, Фоминична, с тобой

Осмотрим снова всех лежачих.
Петров вернётся, подбодрит.
Желаю я ему удачи,
Вторую ночь уже не спит…»

Минуты мчались незаметно.
Очнулся Саша. Боль в груди
Пытался скрыть от всех он тщетно,
Страданий много впереди…





2 часть

Всё чаще и страшнее вести
По городу молва несла.
До фронта километров двести,
Потерь не сосчитать числа.

Минировали на рассвете
Крутые речки берега.
Чтоб с честью там фашистов встретить,
Сюрприз готовя для врага.

Дружинники не унывали,
Дежурство сменами несли,
Уроки молодым давали,
Учили всех, кого могли.

Сегодня Севка, как обычно,
К окопам из дому удрал.
Он автомат весь знал отлично,
Устройство мин запоминал.

На мать не обращал вниманья,
Она за ним спешила вслед.
То было сущим наказаньем,
Которому названья нет.

Шёл Сева улицей знакомой,
Забыв о тягости проблем.
Вдруг самолёт, врагом ведомый,
Дал очередь, а вслед затем

Бомбить стал город увлечённо,
Снаряды посылая вниз.
Земля стонала обречённо,
И крик над улицей повис.

Упала бомба где-то рядом,
От взрыва Сева ниц упал.
И всё вокруг казалось адом,
На миг сознанье потерял.

С ним рядом свежая воронка,
Над нею дерево горит.
Под ним из тоненького шёлка
Любимый мамин шарф лежит.

Мелькнула мысль: « А где же мама?
Её теперь, наверно, нет? -
Он головой мотнул упрямо,
Померк от горя белый свет,-

Ведь это же ошибка, может?
Она должна с ним рядом жить!»,-
И оказалось: нет дороже
Той, что умела так любить…

Как он домой один вернётся
И скажет обо всём отцу?
Тот спросит: «Всё тебе неймётся?
Творить такое не к лицу…»

С земли поднял знакомый шарфик,
Запахли мамины духи…
Возник её любимый облик
И Севкины пред ней грехи.

Он мог бы объяснить ей с лаской,
Что вырос, возмужал давно.
А он глядел всегда с опаской
И злился, что ей всё равно.

Устал сын от её заботы,
А мать жила лишь для него.
Сводил с родителями счёты,
Что глупо так, скорей всего…

И стало всё вдруг незнакомо,
Дом изменился - не узнать.
Застряли в горле слёзы комом,
Потерю трудно осознать.

К груди шарф мамы прижимая,
Прилёг устало на кровать.
И после стресса засыпая,
Во сне увидел Севка мать…

Придя с работы, по квартире
Прошёлся нехотя отец:
«Есть кто живой, по крайней мере?
Откликнись, Маша, наконец!»

Сел на кровати, молча, Севка,
Не в силах ничего сказать.
Всё у отца в душе издевка,
Шутить сейчас, что предавать…

«Спать, что ль, сынок, опять улёгся?
Заснёшь ли в этой духоте?-
В столовой свет тотчас зажёгся,-
Чего сидишь ты в темноте?

Иди, поужинай со мною.
Устал составы отправлять.
Да что же, Севочка, с тобою,
Тебя ругала, видно, мать?

Ты не сердись, сынок. Отправлю
Я завтра вас в далёкий тыл.
И выбора ведь не оставлю.
А я умею…. Не забыл?»

«Погибла мама при бомбёжке,-
Чуть слышно Сева прошептал,-
Отстала от меня немножко,
Когда к окопам я бежал…

Быть дома наказал ей строго,
Как будто о несчастье знал…
Но у неё одна дорога,
За мной ходить…»,- он зарыдал

И убежал, захлопнув двери,
Кудрявцев, онемев, сидел.
Так не хотелось горю верить,
Шарф Маши на двери висел…




3 часть

Прошла неделя. Алексеев
С постели мог уже вставать.
В душе тревогу вмиг развеяв,
Стремился Ольге помогать.

Кому воды подаст. Поможет
Подняться, выйти по нужде.
Кого-то рана растревожит,
Он успевал всегда везде.

Любовь, наверно, окрыляла.
Старался Оле не мешать.
Она лежать всё умоляла,
Дать ране лучше заживать.

Домой ходила ненадолго,
Уснуть немного, отдохнуть.
Но понимала чувство долга,
Могла глаз ночью не сомкнуть.

Узнав о смерти мамы Севы,
Старалась забегать к нему.
Сдавали у парнишки нервы,
Стал равнодушен ко всему.

Звала его к себе на помощь,
Чтоб в госпиталь он приходил.
Боль раненых увидя, немощь,
Друг неожиданно ожил.

Таскал носилки, в вёдрах воду,
Лежачих накормить он мог.
И, невзирая на погоду,
Трудился, не жалея ног.

А раненые прибывали,
Их каждый день почти везли.
Врачи одни не успевали,
Медсёстры к ним на помощь шли.

Обычно Катю приглашали,
Надёжней всех была для них.
Ей все особо доверяли,
Могла работать за двоих.

Хирургам смело помогала,
Находчива всегда во всём.
Смекалку часто проявляла,
Легко училась день за днём.

Шла операция. Конечность
Больному надо удалить.
Не стоит проявлять беспечность,
И доброты не может быть.

Боец умрёт. Пойдёт гангрена
Вверх очень быстро по ноге.
Вопрос решился здесь мгновенно,
Осталась кровь на сапоге.

А фронт всё ближе, и однажды
Главврач собрал весь персонал.
«Не стану повторять я дважды,
С большой надеждой вас позвал.

Бои под городом ведутся.
Решим, как раненых спасать.
Машины вряд ли нам найдутся,
И помощь неоткуда ждать.

Я предлагаю разделиться,
Взяв раненых домой к себе.
Там спрятать их и затаиться,
На суд отдав себя судьбе.

Другого выхода не вижу.
Решенье надо принимать.
Что ж, возражений я не слышу,
Так время нечего терять…»

Пустеет госпиталь. Тревожно.
За городом ведётся бой,
А Саша с Ольгой осторожно
Ведут устало за собой

Пятнадцать раненых. Вдруг слышен
Рёв нарастающий вдали.
И вновь снаряды бьют по крыше,
Фашисты на прорыв пошли.

Дом Ольги оказался ближе,
Укрыться б там до темноты.
«Пойдём ко мне. Там хоть потише,
И улицы пока пусты…»

Пробрались в дом. Поесть бы что-то,
Голодные глаза глядят.
У Ольги началась работа:
«Мне надо накормить солдат…

Пойдём со мной на кухню, Саша.
Суп приготовлю, хоть какой.
Осталась вот крупа. Пусть каша
Немного будет не такой,

Как мы привыкли раньше кушать,
Но силы надо где-то брать.
Друг друга долго можно слушать,
А ужин я должна собрать…»

Она шутить ещё пыталась,
Скрывая слёзы, грустный взгляд.
За ним неладное скрывалось,
И так второй уж день подряд.

«Скажи мне, Оля, что случилось?
Признайся, умоляю, мне.
Я так хочу, чтоб ты открылась…»,-
Она вздыхает в тишине.

«Мне от отца совсем недавно
Письмо короткое пришло.
Он написал о самом главном,
Что выжить как-то повезло.

В бою погиб мой дядя Миша.
Убит снарядом наповал…,-
Заплакала, как можно тише,-
Письмо давно он написал…

Его в живых, быть может, нету…
Так больно, Саша, если б знал».
«Всех призовём, поверь, к ответу,
Не зря твой дядя жизнь отдал…

Отец твой жив! Я сердцем слышу.
Война жестокая идёт.
Все семьи ждут, что им напишут,
Его письмо тебя найдёт.

Мы вместе приготовим ужин,
Решим, куда держать нам путь.
Совет теперь какой-то нужен,
Чтоб подсказал хоть кто-нибудь».

«Пойдём в Тарасовку. Лесами.
Там тётушка живёт моя.
Поймёт, что дальше делать с нами,
Она надёжная, своя…»

В дверь позвонили. Стало тихо,
Ведь неизвестно, кто пришёл.
Неужто всё ж коснулось лихо?
Враг выследил их и нашёл?

«Открой мне, Оля! Это Сева…
Заметил вас уже давно.
Смотри…  фашисты бродят слева,
Взгляни украдкою в окно!»

Открыла дверь в тревоге Оля:
«Входи же, Сева, побыстрей!»-
В глазах у друга столько боли,-
«Вам надо уходить скорей…

На улицах полно фашистов,
Но я дворами проведу.
Сработаю, поверьте, быстро.
Продумал всё, не подведу!

Был в городе. Там в горсовете
Фашисты поместили штаб.
И проклиная всё на свете,
Себя я чувствовал как раб…»

«Идти должны мы только ночью,-
Обмолвился майор Скворцов.
Так безопасней, между прочим,
Подумайте, в конце концов…

Зачем спешить нам немцам в руки?
Присядем все за стол, решим.
Нас выдать могут даже звуки,
Погибнем, если поспешим…»

«Я предлагаю ночью лесом
Со мной в Тарасовку идти...,-
Глядят все явно с интересом,-
Проблем не будет на пути.

«Наверно, так мы и поступим,
Другого выхода здесь нет.
И только полночь лишь наступит,
Отправимся. Таков ответ…

Скворцов вдруг Ольге улыбнулся,-
Тарасовка недалеко?-
От боли над столом согнулся,-
Идти нам будет нелегко.

Но мы не слабаки и сдюжим.
Все вместе как-нибудь дойдём…»
«Кто здоровее, мы поможем,
Дорогу и в лесу найдём,-

Вступил вдруг Севка в разговоры,-
Здесь оставаться не могу.
Смотреть на вражеские своры?
Ведь всё равно один сбегу…»

«Тарасовка, конечно, близко,
Но трудно раненым дойти.
Оставить друга было б низко,
Ты пригодишься нам в пути.

Сейчас за стол, прошу, садиться.
Горячим супом накормлю.
Всем надо как-то подкрепиться,
Затем я спать вам постелю».

Пусть пять часов, но вы поспите.
Бинты, продукты соберу.
Прошу вас очень, отдохните,
Пока в квартире приберу…»

За окнами опять темнеет.
Чужая где-то речь слышна.
На сердце Ольги всё грустнее,
Сберечь людей она должна.

Они все мирно спят. Устали,
От ран ослабли. Как идти?
Так много горя испытали…
Что ждёт их снова на пути?

Сама уснула незаметно,
Часы привычно полночь бьют.
А лунный свет, едва заметно,
Окрасил комнаты уют.

Всё в полумраке затаилось,
Казалось, не было войны.
Дверь в спальню тихо отворилась:
«Вставай, мы уходить должны…»,-

Склонился над любимой Саша.
Но как же сладко спит она.
Во сне моложе, даже краше,
Судьбой теперь ему дана.

Оберегать её обязан,
Нелёгкий труд ей облегчить.
Но он присягой крепко связан
И должен Родине служить.

«Проснись же, Оля… Ты устала.
И сон твой прерывать мне жаль.
Но время выходить настало,
А впереди такая даль…»

С улыбкой Ольга подхватилась:
«Я будто вовсе не спала.
Сейчас пойдём,- заторопилась,
Всё, что успела, собрала.

Вот только мало прихватила
Медикаментов я с собой.
А ночью бы одна сходила
За ними в госпиталь»… «Постой!

Недалеко он, но опасно.
Там могут быть уже враги.
Не стоит рисковать напрасно…»
«Тогда мне, Саша, помоги!

Лечить мне раненых придётся,
Но без шприцов им не помочь.
Мы осторожно. Обойдётся.
Кругом ещё такая ночь…»

«Вдвоём пойдём. Ты и не думай,
Что отпущу тебя одну.
Скворцову что сказать - придумай,
Не оказаться б нам в плену…»

Ночь звёзды расплескала густо.
Спит город. Ни души кругом.
И во дворах так странно пусто,
Объято всё тревожным сном.

По улице крадутся трое.
Путь к госпиталю их лежит.
Так человек в душе устроен:
Он не себе принадлежит.

Майор Скворцов решил, что глупо
Одним ребятам рисковать.
И отчитав довольно грубо,
Решил их сам сопровождать.

«Пуст госпиталь, ведь очевидно.
Теперь могу идти одна.
Так от луны прекрасно видно,
Всё без проблем найти должна…»

Бегут минуты, словно годы.
Невыносимо Ольгу ждать.
Скворцов оглядывал проходы,
Врагов, как будто, не видать.

На помощь сам идти собрался,
В душе боясь большой беды.
Но шорох из кустов раздался:
«Нашла шприцы я и бинты…

Пусть ненадолго, но мне хватит.
Когда в Тарасовку придём,
Нас тётушка с любовью встретит,
А с нею мы не пропадём…»

Час оставался до рассвета.
Шла полем группа не спеша.
Накормлена, легко одета,
Полна надеждами душа.

Заря вставала на востоке,
Играя красками вдали.
Готовился фашист к атаке,
Что и предвидеть не могли.

Рёв самолёта вдруг раздался
В прекрасной светлой тишине.
И немец яростно гонялся,
Рисуя метки на спине.

Могли ли раненые люди,
Без сил и в страхе убежать?
А это в нём лишь радость будит,
Чтоб жертву каждую догнать.

Скворцов кричит: «Ребята, к лесу!
Укроемся среди кустов…»
Но что-то отвлекло повесу,
Он развернул и был таков.

Вновь тишина стоит над полем.
Бойцов нетрудно сосчитать.
Лишь семеро, скрывая боли,
Готовы дальше путь держать.

В лесу солдат похоронили,
Могилу вырыв, как могли.
Дальнейший путь свой обсудили,
До ночи торопливо шли.
 
Привал едва смогли дождаться,
Попадали в траву без сил.
«С костром бы надо постараться,-
Майор устало попросил.

«Найду ручей лесной, быть может,-
Взял Саша в руки котелок,-
Пойдём, Юрок, ты помоложе,
Бросай на землю узелок.

И с хворостом ты мне поможешь,
Порадуем друзей чайком…»
«Конечно, Саша, как ты скажешь»,-
Ответил бодрым говорком

Павлюк, парнишка очень шустрый.
Бросая на траву рюкзак.
В работе неленивый, быстрый,
Весёлый, молодой чудак.

Под елью на лесной полянке
Ребята развели костёр.
Повесили сушить портянки,
Кто ноги до крови растёр.

Перевязала Ольга раны,
Прислушивалась и ждала.
«Какие там, у Сашки планы?
Сама бы за водой пошла».

Вот, наконец, пришли ребята.
У Юрки заяц на руках.
«В капкан попался!- виновато
Шептал, скрывая боль в глазах.

Ещё был тёплый. Мы достали.
Спасти никак не удалось.
А так бы точно не догнали.
Сюда его нести пришлось…»

«Я приготовлю суп на ужин.
Жаль зайку, но кругом война.
Ещё мне чайник очень нужен,
Его я взять была должна…»

Костёр пылал. Запахло мясом,
Суп булькал в медном котелке.
Спускалась ночь над мирным лесом,
Луна всходила налегке.

Ножом нарезав хвойных веток,
Устроили себе ночлег.
Матрас немного хоть и жёсток,
Но выспаться на нём не грех.

Дурманил воздух с непривычки,
В траве сверчок о чём-то пел.
Светили звёзды, словно свечки,
И сон всех быстро одолел.

Кудрявцев у костра остался,
Уснуть тревога не даёт.
С отцом он плохо попрощался,
Обида снова сердце рвёт.

Он звал его уйти со всеми,
Но тот упрямо отвечал:
«Иди, сынок, спасайся с ними,
А я не зря гостей встречал.

За смерть Марии поквитаюсь,
Сумею отомстить врагу.
Что не сберёг её, всё каюсь,
И жить иначе не смогу.

Предателем, поверь, не стану.
Не будешь за меня краснеть.
Легко ль носить на сердце рану?
Так лучше с честью умереть…

Дай обниму-ка на прощанье.
Прости, что был порою крут.
Надеюсь всё же на свиданье,
Когда вновь наши власть возьмут…»

Душили Севку снова слёзы,
Так было жаль ему отца.
Ненужные к тому ж вопросы,
Терзали душу без конца.

Зачем остался? Смерти ищет?
Напрасно это, спора нет.
Томится сердце, тихо ропщет,
Не находя иной ответ.

Костёр погас. Луны свет чистый
Полянку сверху освещал.
Затихли птичьи пересвисты,
Лишь крик совы оповещал

О том, что всё в лесу спокойно,
Охоту можно начинать.
И мышь-полёвочку достойно
В траве, не мешкая, догнать.

Прицелясь, меж ветвей уселась,
И зорок, неподкупен взгляд.
Вокруг поляны огляделась
Глаза, как светлячки, горят.

Стремителен полёт и вскоре
Добычу в клюве принесла.
Попалась мышка, ей на горе,
Судьба бедняжку не спасла…

Заснул Кудрявцев на рассвете,
Вздыхая изредка во сне.
Отца мечтая вскоре встретить.
Скользили тени при луне.

Вокруг светлей под утро стало,
Заря румянила восток.
К ручью прошёл Скворцов устало,
В руках был медный котелок.

Луч солнца между хвои крался,
В росинках искры зажигал.
День жаркий снова занимался,
Пора заканчивать привал.

В ручье умывшись, он водицы
Набрав, направился к костру.
Как хорошо на зорьке спится,
Сон очень крепок поутру.

Пусть спят товарищи. Вздыхая,
С трудом стал хворост собирать.
И вот уж пламя полыхая,
Стремилось искрами играть.

Чай закипел и ароматом
Он будоражил и манил.
Собрались у костра солдаты,
Набраться после ночи сил.

А впереди лежит дорога,
Для раненых нелёгкий путь.
Здесь, в тишине, совсем немного
Пришлось им ночью отдохнуть.




4 часть

«Кондратьева Анна Сергевна…
Неполных тридцать шесть-то лет…,-
Майор читал, слегка напевно,
Листая Анин документ.

Зачем же Вы на фронт собрались?
Не лучше ль дома посидеть?
Ко мне прийти как догадались?
А не придётся пожалеть?

«В пути налёт был и бомбёжка.
Погибли дети на глазах…,-
И дух перевела немножко,
Блеснула горькая слеза,-

Я их сама похоронила,
Жить больше просто не хочу.
Идти фашистов бить решила,
Поверьте, всё мне по плечу.

Могу простою санитаркой…
Возьмите, ведь душа болит…»,-
За внешностью довольно яркой
Скрывалась ярость. С ней, на вид,

Едва ли женщина справлялась.
Не пустишь – так сама пойдёт.
И смерти точно не боялась,
По глупости её найдёт.

Молчанье Анне непонятно:
«Решится ли сейчас вопрос?
Откажет ей он, вероятно,
Не зря устроил тут допрос…»

Добравшись эшелоном в город,
Она пошла в военкомат.
Майор, как будто бы не молод,
Но почему-то ей не рад…

Он не поймёт, что в это время
Винтовку в руки надо ей.
Что горя тягостное бремя
На плечи давит всё сильней.

«Там санинструктор очень нужен.
Всему обучат быстро Вас.
И кто-то ранен, кто контужен,
Но помощь так нужна сейчас.

Я понимаю ваше горе.
Под пули зря не надо лезть,
Что на руку фашистской своре.
Потерь и так у нас не счесть.

Вам медкомиссию придётся
Успеть немедленно пройти.
Призыв ускоренный ведётся,
И завтра будете в пути…»

Глаза у Анны загорелись.
Не ожидала, Боже, нет…
И возраженья не имелись
На дружеский его совет.

«Служу Отчизне! В бой готова!
И верьте мне, не подведу.
Даю Вам искренне я слово,
В атаку, не страшась, пойду.

Не умереть уж постараюсь.
Конечно, глупо смерть искать.
Погорячилась, видно, каюсь…
Ведь я ещё жена и мать.

Сражается мой муж с врагами,
А доченька совсем одна.
Своими добрыми руками
Спасает жизнь бойцам она.

Где госпиталь её не знаю.
Быть может, он в тылу давно.
Бойцов не бросит, понимаю,
И будет рядом всё равно.

Идти мне дальше разрешите,
Товарищ дорогой майор?
И что не так, меня простите,
За грубый, может, разговор».

«Ну что ж, Кондратьева, служите!
Удачи, смелости в бою.
Доверьем нашим дорожите
И берегите жизнь свою».

Жизнь Аннушку не огорчила:
Вмиг медкомиссию прошла,
На складе форму получила,
Свой эшелон тотчас нашла.

И вот она уже в теплушке,
Ей дремлется под стук колёс.
Мелькают за окном опушки
Лесов рощ и тихий плёс.

Подсел к ней паренёк бывалый:
«Сестрёнка, в первый раз на фронт?-
Он взгляд её привлёк усталый,
Вдали менялся горизонт,-

Петро Кондратьев кто Вам будет?
Ведь в нашей части есть такой».
«Пусть мой ответ Ваш пыл остудит,
Кондратьев - муж законный мой.

И если с ним я повстречаюсь,
Пошлю молитвы небесам».
«Обидеть не хотел, признаюсь.
Успел с ним подружиться сам.

Попал я в госпиталь недавно,
Чуть подлечили, снова в бой.
Погиб Ваш брат, парнишка славный,
В атаке с танками. Герой...

Там полегло ребят немало.
Петро легко лишь ранен был.
А Михаила вот не стало,
Я сам ему могилу рыл.
 
Узнать об этом очень больно,
Но и скрывать сейчас нельзя.
Пусть огорчил я Вас невольно,
Но мы с Петром теперь друзья.

Поэтому сказать обязан.
Готов помочь и защитить.
Я с мужем Вашим словом связан.
Андреев я. Прошу простить…»

Он замолчал. Скрывала Анна
Боль, слёзы, что ей сердце жгли.
Мелькнул в окошке полустанок,
Поля без края пролегли.

И островок родных берёзок
Остался где-то позади.
Из глаз непрошеные слёзы:
«Смотри, сейчас не упади…»,-

Сама себе она шептала,
Но Мишин образ дорогой
Живым лишь только представляла,-
Вот нет его! Ах, Боже мой!»

Глаза закрыла, прислонилась
К стене теплушки, будто спит.
А по щеке слеза катилась,
И сердце от тоски щемит.

Дня два спустя был взвод доставлен
В назначенную раньше часть,
И на учёт тотчас поставлен.
Спросила Анна, где санчасть.

Сергей Андреев напросился
Её туда сопроводить,
И строгих взглядов сторонился,
Чтоб боль в душе не бередить.

Среди бойцов вдруг виден Анне
Знакомый стройный силуэт.
И сердце, верно, не обманет:
«Не Петя ль это?»,- Он в ответ

Вдруг к ней случайно повернулся,
Одно мгновение молчал.
Потом навстречу к ним рванулся,
От счастья чуть не закричал.

Собрался с силами. Так странно,
Что рядышком его жена.
Сказал негромко: «Здравствуй, Анна!
И как ты здесь? Кругом война…

А дети где? И наша дочка?-
Припав едва к его груди,
Она рыдает: «Два сыночка
Я схоронила…. Погоди!

Сказали мне, погиб братишка.
И здесь ошибки, точно, нет?
Совсем ведь мальчик, милый Мишка…»,-
В глазах его найдя ответ,

Она сейчас лишь разглядела,
Что Петя стал совсем другим.
В его густых кудрях белела
Седая прядь. Застыв пред ним,

Она немного растерялась.
Не время горе им делить.
Теперь быть слабою боялась,
И с этим надо дальше жить.

Муж проводил её к санчасти:
« Я после ужина зайду.
Ты обживайся. В нашей власти
Всё пережить. Так я пойду…»

В висок поцеловав несмело,
Пошёл он быстрым шагом прочь.
У Анны сердце заболело,
Опять тревожной будет ночь.

Санчасть была из трёх землянок,
Правее, рядом - блиндажи.
Со смертью странный поединок
Вели врачи. Что ж, докажи

И ты сегодня смелость, Анна.
Страданье, боль должна понять.
Себя отдать всю без обмана,
Свой крест без ропота принять.

Она открыла двери смело,
В землянке чисто, тишина.
Всё здесь расставлено умело,
Застыла у двери она.

Навстречу ей, взглянув сурово,
Главврач устало поспешил:
«Ко мне Вы? Новенькая снова?
Ну что и как, сейчас решим.

Вам старшая сестра Варвара
Покажет всё и объяснит.
Пройдёт всего денёчков пара,
И Вам привычен станет вид

Ужасных ран, страданий, муки.
Сначала надо потерпеть.
Приобретут и навык руки,
Им многое дано уметь...

Иван Максимович, Вы – Анна,
Вот и знакомы мы теперь.
Задерживать сейчас не стану,
Вы отдыхайте…»,- скрипнув, дверь

За ним тотчас легко закрылась.
В землянке снова тишина.
На нары Анна опустилась,
Вот, наконец, она одна.

Подумать обо всём хотелось
И встречу с мужем пережить.
В груди то плакалось, то пелось.
Как это всё в душе сложить?

Усталость крепким сном свалила,
Без сновидений, наповал…
Легко рука чья-то будила,
Негромкий голос Анну звал:

«Проснись, голубушка, уж вечер…
Так ужин, милая, проспишь.
Столовая здесь недалече,
А там и ночка вновь, глядишь…

Сил наберёшься перед боем.
Пока затишье Бог послал.
Давай знакомиться с тобою,
К тебе Максимыч отослал.

Я - Варя Матвиенко, значит.
И старшая здесь медсестра».
«Кондратьева,- едва не плачет,-
Давно уже вставать пора…

Но сон сморил,- встаёт с улыбкой,-
Знакомству рада. Анна я»,-
Неловкость показалась пыткой,
Какая ж Варя славная….

Волос её густые пряди
Из-под косыночки видны.
Ум, доброта скользят во взгляде,
А щёки чуточку бледны.

Но ласково глаза смеются,
В них осужденья вовсе нет.
Как будто всё понять берутся
И дать поддержку и совет.

«Ты только не волнуйся, Аня…
Пойдём на ужин, а с утра
С тобой учиться дружно станем,
Как подойдёт тому пора.

Все новенькие привыкают,
Желанье б было, всё поймёшь.
Горшки не Боги обжигают,
Призвание своё найдёшь.

Спускалось солнышко над лесом,
Кругом царила духота.
Над картой с явным интересом
Майор склонился: «Срамота!

Вторые сутки бьёмся кряду,
Чтоб взять вот эту высоту.
Собрать бойцов мне на беседу…»
«Я во главе, позволь, пойду!-

Кондратьев высказался смело,-
Возьмём сегодня ночью дзот.
Бойцам ведь тоже надоело,
Который день по нашим бьёт.

Обдумать каждый шаг придётся,
Ведь риск, конечно же, большой.
И мало кто назад вернётся.
Но разве выход есть иной?

Пойдут со мною добровольцы,
Есть несколько таких парней.
Не подведут. Все комсомольцы.
Проверены уж много дней».

«Иди, Петро. Готовь сам группу,-
Майор Горбань со стула встал,-
Погибнуть было бы вам глупо,-
Кондратьеву он руку сжал.

Держись, браток! Вернитесь утром.
И, если можно, без потерь…»
«Есть! - отвечал Петро с задором,
Закрыв легко в землянку дверь.

Сгущались сумерки над лесом,
И первая звезда зажглась.
Под лёгким из ветвей навесом
Сидели двое. Дождалась

С любимым встречи всё же Анна.
Прижавшись рядышком сидят.
Шумит листвой берёзка странно,
В помин погибших их ребят.

О детях долго говорили,
Делили слёзы пополам.
Быть дальше рядышком решили
И спуску не давать врагам.

Петро жене не мог признаться,
Что на рассвете в бой идёт.
Но надо ж было попрощаться,
Иначе Анна не поймёт.

«Мне на разведку ночью надо
С отдельной группой выходить…
Моя любовь ты и отрада,
Так трудно это говорить…

Жди, Аннушка! Не плачь, родная.
Я обязательно вернусь,-
Беды большой не сознавая,
Она шептала: «Я дождусь…»

Он целовал глаза и губы,
Любимый локон у виска.
Она его играла чубом,
А сердце плавила тоска.

Казалось, снова счастье близко
И нет разлуки впереди.
Шумят о чём-то сверху листья,
А всё несчастья позади.

Петро разжал родные руки,
Поднялся в полный рост с трудом.
В глазах любимой столько муки:
«Не надо думать о худом…

Пойдём. Я провожу к санчасти.
Поверь, всё будет хорошо…»
А душенька рвалось на части:
Ведь он её едва нашёл….

Совсем немного до рассвета,
Как раз когда фашисты спят.
У них режим, все знают это,
Лишь часовой бросает взгляд

На поле, что сейчас спокойно.
Луна за тучки забралась.
Плечами вздёрнул беспокойно,
За автомат рукой держась.

Кондратьев с группой уже близко,
Вот он проклятый злобный дзот.
Ракеты в небе светят низко,
Сейчас фашист стрелять начнёт.

«Вперёд! По дзоту по команде
Гранаты все начнём бросать,-
Бойцы, сидевшие в засаде,
Готовы к бою. Вдруг опять

Ракета небо осветила.
Как на ладони виден дзот.
И здесь неведомая сила
Вдруг понесла бойцов вперёд.

Бросок один, второй… Гранаты
Летят в чернеющий оскал.
К земле прижаты вновь солдаты,
Стрелять фашист из дзота стал.

Не подползти. Включён прожектор,
Вокруг светло, как будто днём.
Попал в него легко ефрейтор,
Свет вмиг потух. Но дзот огнём

По полю бьёт неутомимо.
К нему сейчас не подползти.
«Судьба теперь не обратима,
Придётся самому ползти,-

Берёт Петро гранаты в связке,-
За мной! – приказ он отдаёт,-
Пора нам приступить к развязке,
Нас командир с победой ждёт…»

Летят гранаты. Крик и стоны…
Вдруг дзот, взорвавшись, замолчал.
«У них закончились патроны?-
Не слышал, что ему кричал

Сергей Андреев, друг любезный.
Сознанье Петя потерял.
Был нанесён урон серьёзный,
И враг уж больше не стрелял.

Край неба посветлел немного,
Назад разведка не пришла.
Майор Горбань сказал всем строго:
«Наверно, группа смерть нашла…

Готовьте новых добровольцев.
Нам надо двигаться вперёд.
С десяток хватит ополченцев,
Доклад командованье ждёт…»

Вошёл Андреев еле слышно:
«Разбит дзот ночью группой всей.
Кондратьев ранен. Так уж вышло,
А больше никаких вестей.

Его я вынес с поля боя,
Где остальные - не пойму…»,-
Вдруг сил не стало у героя,
Присесть на стул пришлось ему.

Атаку помню… взрыв до неба,
Приказ Кондратьева: «Вперёд!»
Без сил добрался я до штаба,
Надеюсь, Петя не умрёт…»

«Благодарю тебя за службу!
Награда вас, ребята, ждёт.
Живых и мёртвых. Вашу дружбу
Любой солдат, поверь, поймёт.

Спасли от смерти столько жизней.
Иди, родимый, отдыхай!»
Сергей шептал «Служу Отчизне!»-
Я отосплюсь, лишь время дай…»

«Он ранен…. К Варе отведите,
Пусть примет меры поскорей.
И отдохнул чтоб, проследите,
Обстрел начнётся с батарей.

Кондратьев ранен в грудь осколком
И много крови потерял.
Максимыч медленно и с толком
Анюте долго объяснял,

Что ей ухаживать придётся
За мужем много трудных дней.
И вряд ли кто другой найдётся,
Чтоб посоперничать здесь с ней.

Она старалась назначенья
Его все точно выполнять.
А не хватало где уменья,
Ей Варю приходилось звать.

В ученье оказалась хваткой,
Всё понимала на лету.
Смеялась Варя: «Неполадки,
Поверь мне, Аннушка, пройдут.

И станешь вскоре знаменитой,
Одной из лучших медсестёр…,-
Шутила девушка. Защитой
Для Анны стала с этих пор.

Кондратьев, наконец, очнулся.
Был Анне бесконечно рад.
В нём аппетит тотчас проснулся,
Ел, поправляясь, всё подряд…

Она над ним так хлопотала,
А ночью рядышком спала.
Подушку часто поправляла,
Когда поправится, ждала.

Слезу смахнув от всех украдкой,
Шептала: «Петенька, держись…,-
Боролась стойко с лихорадкой,
Его отстаивала жизнь.

Бои гремели очень близко,
И раненых несли опять.
Вопрос стоял о факте риска,
И место надо бы менять.

Отправить госпиталь подальше,
Вплотную фронт к ним подошёл.
И рисковать нет смысла больше,
Приказ им отойти пришёл…




5 часть

Клонилось солнышко к закату,
Стояла страшная жара.
Попрятались кто в лес, кто в хату,
Тяжёлая пришла пора.

В Тарасовку вошли фашисты,
Легко вселись в сельсовет.
По всем дворам прошлись нацисты,
Оставив в душах страха след.

Приказ народу объявили:
На площадь срочно всем прибыть.
В усадьбах, не стыдясь, ходили,
Пытаясь что-то раздобыть.

Гнатюк пред немцами метался,
Во всём пытаясь угодить.
И, видно, что не зря старался:
Начальником Филиппке быть.

Полицию теперь возглавил
В селе порядок наводить.
Отряд из подлецов составил,
Которым есть что предъявить.

То: дезертиры, проходимцы,
Не знавшие совсем стыда.
Сбежавшие из тюрьм убийцы,
Судьбой заброшены сюда.

Их Королёв Семён Петрович
Стал контролировать во всём:
«Нам нужен староста, Антоныч,
Да чтоб уверен был ты в нём!

Мне подскажи кандидатуру
Без всяких вражеских идей.
И чтоб ты знал его натуру,
Без большевистских всех затей…»

Сам Королёв был переводчик,
А в прошлом белый офицер.
Из этих мест конезаводчик,
Филиппу истинный пример.

«Есть на примете очень тёмный
Из кулаков здесь элемент,-
Обижен властью. Нам пригодный.
Позвать позвольте? Сей момент!

Григорий Павлович Демидов.
Всегда был как-то  в стороне.
Таился от людей для вида
И только доверял жене…»

Веди! Покажешь, что за Гришка.
Быть может, в старосты пойдёт.
Посмотрим, хватит ли умишка…
Надеюсь, он не подведёт».

Демидова дом небогатый
Был на окраине села.
Двор небольшой, сарай да хата,
Во всём видать нужда была.

Подворье чистое, цветочки,
И огородик небольшой.
Вода в позеленевшей бочке,
Чтоб поливать его с душой.

В окне мелькнуло отраженье,
Хозяин вышел на крыльцо.
В глазах мелькнуло удивленье,
Вмиг изменив его лицо.

Он поздоровался вдруг тихо,
Не зная как себя вести.
Почувствовал: явилось лихо,
За что такие почести?

«Демидов, честь Вам оказали,
Назначив старостой сейчас.
Большевики ведь наказали,
В Сибирь сослав когда-то Вас.

Потом случилась так, поблажка,
Назад вернулись Вы в село.
Но это же теперь неважно,
Другое времечко пришло.

Согласны Вы на эту должность?
Порядок в силах навести?
Григорий думал: «Что за сложность?
Как нужный выход мне найти?

Я откажусь - найдут другого,
Чтоб измывался над людьми.
Нет выхода, смотрю, иного,
Так соглашусь я, чёрт возьми!»

«За честь благодарю. Согласен.
Порядок навести смогу.
В селе народ наш не опасен,
Укрыться негде здесь врагу…»

«Так собери народ на площадь
Сегодня к вечеру, герой.
Хотя он, как гнедая лошадь:
Погонят -  мчит на водопой…»

Они ушли, довольны шуткой,
Григорий на крыльце присел.
Воспользовался лишь минуткой,
Подумать обо всём хотел.

Под вечер полицаи гнали
Испуганный в селе народ.
Им все молчаньем отвечали,
Чтоб не дразнить фашистский сброд.

Солдаты площадь оцепили.
А у правления стоят:
Демидов, наглый переводчик,
Гнатюк, не пряча хитрый взгляд.

И Вальтер Краузе к ним ближе,
Степенный оберлейтенант.
Ганс Шиллер точно злобой дышит,
Мучитель, подлый интриган.

«Есть коммунисты? Быстро вышли,-
Речь гордо начал Королёв,-
А незнакомый кто? Из пришлых?-
Орал он хрипло, осмелев.

Гер офицер пока что просит,
Не стоит воздух накалять.
Упрямства он не переносит,
Не выйдут - станем всех стрелять.

Да, каждого второго, скажем…,-
Он в воздух выстрелил, злобясь.
Народ за них сейчас накажем,
Раз затаились, не стыдясь…»

«Степанов! Секретарь любезный…,-
Зло улыбается Гнатюк.
Чего же ты молчишь, бесчестный?
Так хочется тебе на крюк?

Сельчан своих решил подставить?
Притих в толпе, молчишь, герой…
Иль говорить тебя заставить?
Так это просто, дорогой!

Тащите баб его к крылечку.
Сейчас и суд вершить начнём.
Прикинулся, смотри, овечкой.
Узнать придётся что почём…»

«Тебе не стоит суетиться,
И полицаев напрягать.
А женщин мучить не годится,
Готов за всё я отвечать.

Жалею, что судьба такая.
На фронте б гады вас стрелять!
В гражданскую людей спасая,
Здоровье смог я потерять.

Тебя же, гнида, не разнюхал.
Не смог врага я опознать.
Ты набивал в колхозе брюхо,
Теперь народ успел предать…»,-

Хромая, из толпы Степанов
К крылечку смело подошёл,-
За спины прятаться не стану,
Пусть мне конец сейчас пришёл.

За всё заплатишь ты, Филиппка.
Недолог твой подлючный век.
На вид, казалось, просто хлипкий,
А ты жестокий человек…»

«А где дружок твой? Председатель?
Наверно, спрятался в лесу…
Найдётся, чёртов воспитатель,
Бега надолго не спасут!»

«Не трус Ткаченко! Он вернётся!
Не поздоровится тебе.
И сила у него найдётся
Восстать назло самой судьбе…»

«Молчать,- взорвался переводчик,
Он подбивает их на бунт.
А, может, и прямой наводчик,-
Затопал о земельный грунт.

Здесь расстрелять! При всём народе!
Чтоб распри сразу прекратить.
Есть старший кто в стрелковой роте?
Порядок быстро наводить!»

Степанова схватили трое,
К столбу пытаясь привязать.
«Григорьевич, так я с тобою!»-
Кричала Мотя, не унять.

Её в толпу тащили бабы,
Невестка закрывала рот.
Фашисты, не скрывая злобы,
Стреляли наугад в народ.

Бежать пустились врассыпную.
Скорее по своим домам…
Закинув голову седую,
Лежать остался мёртвым сам

Отважный секретарь ячейки -
Добряк и смелый коммунист.
Сидела кошка на скамейке,
И неба свод всё так же чист.

Беда неслась по белу свету,
Вот и в Тарасовку пришла.
И нет у той беды просвету,
Судьба её вперёд несла.

Под вечер к Клаве постучали
В резное светлое окно.
Слова Наташи прозвучали,
Что указанье всем дано

Сдавать продукты им в управу.
Пускать фашистов на постой.
Сказать что, не имеем права,
И за отказ ответ простой…

Наталья дальше побежала,
Одна в избе осталась дочь.
Душа за девушку дрожала,
В Тарасовку спускалась ночь.

Едва управились с делами,
Дверь отворилась, к ним вошли:
Гер офицер, солдат с вещами,
Знать, на постой в их дом пришли.

Фашист с усмешкой осмотрелся:
«Я - Вальтер Краузе,- сказал.
За стол уверенно уселся,-
И арендую этот зал.

Он горницею любовался:
Кругом уют и чистота.
Доволен этому остался
И к ним явился неспроста.

Гнатюк, конечно, постарался,
Их в дом к Наталье пригласить.
Её он раньше домогался,
Теперь решился отомстить.

Собрав вещички, удалились
Наташа с Наденькой в сарай.
Уйти быстрей поторопились:
И так тревоги через край.

Стемнело и село уснуло,
Кругом такая тишина.
А Клаву в огород тянуло,
Картошку выкопать должна.

«Ну хоть немного спрятать в яму,
Ведь ироды всё заберут…,-
В оконную стучатся раму,-
Ой, Боженька! Сейчас возьмут…,-

К окну тихонечко крадётся
И видит женский силуэт,-
«Кому там по ночам неймётся?»-
Со страху замерла в ответ.

Племянница пред нею: «Оля?
Скажи на милость, как ты здесь?
Да что же это, Божья воля!»
«Скажи, в селе фашисты есть?-

Спросила девушка тихонько,-
Да в дом хотя бы проведи».
«Не виделись с тобой долгонько.
Скорее в сени проходи.

Рассказывай. Что с вами сталось?
А об отце известье есть?
Наверное, проголодалась?
Сейчас я соберу поесть.

Картошечка, кусочек сала.
Садись, племянничка, за стол.
Совсем ты, вижу, исхудала,-
Смахнула кошечку на пол.

Чай быстренько тебе согрею,
А свет не станем зажигать.
В селе фашисты. Сожалею.
И могут о тебе узнать.

Стал старостой у нас Демидов.
И, знаешь, Гриша он не злой.
Так поворчит слегка, для вида,
Не сможет выдать нас с тобой».

«Со мною шестеро и Севка.
Я раненых с собой вела.
Узнать пришла, как обстановка…
Они в лесочке у села».

Тут Клавдия на стул присела:
«Вот новость. Нечего сказать.
Но раненых бросать не дело,
Придётся прятать и спасать.

Ко мне фашисты не являлись.
Дом на окраине стоит.
Зайти пока не догадались,
Иль Гриша, может быть, хитрит.

Пока темно, идти нам надо,
Бойцов в сарай перевести.
Посторониться злобных взглядов,
Тем самым от беды спасти…

Ночь светлая, видны тропинки.
Быстрее по лесу пройдём.
Я выйду. Молочко из крынки
Ты пей, родная, и пойдём.

Найду лекарственные травы,
Не зря весною собрала
И принесла их из дубравы.
В сарае где-то прибрала.

Тяжёлых раненых-то нету?
Вот бедолаги, как они?
Скитаются по белу свету,
Сейчас в лесу совсем одни…»

И Клавдия, схватив корзину,
Метнулась быстро из избы.
А Олюшка, расправив спину,
Чуть отдохнула от ходьбы.

Она немного заплутала
Пока одна по лесу шла.
Дорогу сердце подсказало,
В селе дом тётушки нашла.

Теперь назад идти придётся
И раненых самим вести.
Дай Бог, прогулка обойдётся,
Удастся им людей спасти.

И как там Сашка? Снова рана
Открылась и кровоточит?
Чай допивая из стакана,
Вздыхала, сердце так стучит…

И успокоится, быть может,
Когда бойцов в лесу найдёт.
А в этом тётушка поможет,
Любой тропою проведёт.

Ночь редко звёзды разбросала,
Легко по небу месяц плыл.
Трава росою чуть блистала,
Шакал вдали негромко выл.

Шли наугад. Забыла Оля,
Где группа ждать её должна.
Вела скорей любовь и воля,
Здесь интуиция важна.

«Стой! Кто идёт?- раздался окрик.
Скворцов возник из-за кустов.
Узнал тотчас он Ольгин облик,
Расцеловать её готов.

«Вернулась, Оля! Поздновато.
Уж сутки, как тебя мы ждём».
«Я заблудилась, виновата.
Теперь в село вас отведём.

Знакомьтесь. Это тётя Клава…
И вся надежда на неё».
«Угомонись же, Ольга! Право!
Опять взялась ты за своё.

Успеть нам надо до рассвета,
Чтоб всех смогла я разместить».
«Пойдём за Вами на край света»,-
Скворцов пытался пошутить.

От радости он забавлялся
И околесицу понёс.
Немного Клавдии стеснялся,
Что дальше будет - вот вопрос.

Смешно немного Ольге стало,
Влюбился в тётушку майор.
А та его не понимала,
Во взгляде промелькнул укор.

Шли медленно. Все ослабели
От спёкшихся, саднящих ран.
Дома в селе едва белели
Сквозь утренний густой туман.

Промыв, забинтовали раны
Уставших и больных бойцов.
Подобие небесной манны
Был завтрак им из огурцов,

Рассыпчатой простой картошки,
Лишь маслом сдобренной слегка.
В молчании мелькали ложки,
Пустела крынка молока.

Затем их Клава разместила
На сеновале отдыхать.
Быть осторожными просила,
Вниманье чтоб не привлекать.

Село повсюду просыпалось.
Запел отрывисто петух.
И перекличка состоялась,
Во весь их петушиный дух.

Бойцы уставшие заснули,
Зарывшись в сено с головой.
Сашок застыл на карауле,
Вдыхая запах луговой.





6 часть

Седой шёл медленно с охоты.
Услышал говор вдалеке.
«Вот не было б ещё заботы,
Попасться немцам налегке.

Но разговор как будто русский?»-
Залёг с винтовкою в кустах.
Глядит, а на тропинке узкой
Бойцы с оружием в руках.

Такие ж точно новобранцы
Одни плутают по лесам.
Пустые вещмешки и ранцы.
Голодные. Вот так же сам

Бродил он с верными друзьями.
Кусок последний доедал,
Пытался выжить… « Может, с нами
Устроить захотят привал?

Хоть кашей накормить их сможем.
Да дичь сегодня подстрелил.
Своим, конечно же, поможем,-
Окликнуть их Седой решил,-

Эй, стой, бойцы! Слежу за вами…
Вы кто такие? Не пойму!
Ответьте русскими словами.
Бросай стволы по-одному…»

«Осталось нас всего семнадцать…
Пятнадцатый пехотный полк.
Пришлось неделями скитаться
И не возьмём никак мы в толк:

Без пищи и воды неделю
Мы делали за кругом круг
И ничего не разглядели.
Где фронт? Одни леса вокруг!

В кустах сидеть не надоело?
А ты, браток-то, кто такой?
Перекликаться разве дело?
По голосу мы слышим - свой…»

Держа наперевес винтовку,
Игнат к ним вышел не спеша.
Он не бродил в лесу без толку,
Дичь в связке нынче хороша.

В котле доваривалась каша,
Сидел Григорий у костра:
«Добытчик где, надежда наша?
Ушёл Седой ещё с утра…

Не повезло ему, наверно,
Всегда он с дичью приходил...».
«Ты мысли изложил неверно,-
Комар винтовку подхватил,-

Идут тропой, себя не пряча.
Прислушайся…. Там шум вдали.
Так-то ж Игнашка, не иначе…
Гостей позвать мы не могли».

Ввалился с дичью на поляну
Седой, ликуя всей душой:
«Я очень рад, скрывать не стану…
Сюрприз, ребята, небольшой

У нас такое пополненье -
Семнадцать молодых парней.
Поднимем сразу настроенье
Горячей кашей. Ну, а к ней

Принёс я столько перепёлок,
Что хватит всем на суп теперь.
Комар ощипывать их ловок,
Работы хватит, мне поверь…

Задумался, молчит Григорий:
«А завтра чем мне всех кормить?
Финал один у всех историй:
В село придётся мне сходить.

Но думаю уже там немцы,
И много мне не унести.
Сидят голодными кормильцы,
Хотя готовы нас спасти.

Что ж, разберёмся. Проходите,
Садитесь к нашему костру.
Себя, знакомясь, назовите,
Всё остальное - поутру».

Бойцы расселись, кто где может,
А каша пахла на весь лес.
Теперь их мало что тревожит,
Поесть бы: вот весь интерес.

Спускались сумерки. Мерцали,
Являясь  звёзды средь ветвей.
Вдаль искры от костра летали,
Теряясь в призраках теней.

Прохладные бывают ночи
В начале осени седой.
День всё становится короче,
А месяц в небе молодой

Как будто шепчет, что сентябрь
К утру ознобом проберёт.
А туч причудливый корабль,
Плывя, дождём вниз упадёт.

Бойцы к костру поближе сели,
И тихий разговор пошёл.
Давно они всю кашу съели,
Светло на сердце, хорошо.

Среди пришедших выделялся
Их строгий видный командир.
Серьёзен был, не улыбался.
Поправив на себе мундир,

Он заявил: «По званью старший,
Майор Гребнёв я. На себя
Беру командованье наше,
И, верю, не смутит тебя

Моё решенье. Верно, Гриша?
Ты группу раньше возглавлял.
Теперь нас много. Немец, слышал,
Твоё село родное взял?

И как же ты пойдёшь в разведку?
Опасно будет одному.
Попасть так можно к зверю в клетку,
Чутью поверьте моему.

Ты двух бойцов возьми с собою.
А мы в лесочке подождём.
Не слишком-то готовы к бою,
Но сможем поддержать огнём.

Разведать надо, сколько немцев,
Без шума лишнего пройти.
Я чувствую как будто сердцем,
Опасность на твоём пути.

Оружие достать нам надо,
Чтоб крепче на ногах стоять
И пополнять ряды отряда,
С врагами дальше воевать…»

Решили: завтра, ближе к ночи,
Пойдут Седов и Комаров
С Григорием в разведку.  Впрочем,
Они не трусы, будь здоров…






7 часть

Был Краузе приказ получен,
Явиться в город на доклад.
Полковник Мюллер очень скучен,
Но Вальтеру бывает рад.

Ганс Шиллер за него остался
И полицаи с Гнатюком.
Филипп устроить постарался
Обед обильный с первачком.

Набрался Шиллер русской водки,
На подвиг потянуло вдруг.
Зайти б на огонёк к молодке,
В селе так много их вокруг.

На ум пришла затея: к Наде
Зайти, пока начальства нет.
А Вальтер всё же, думать надо,
Не станет возражать в ответ.

Сам он к девчонке относился
Довольно холодно. Слизняк.
Сегодня случай появился,
Которым грезил холостяк.

Шёл Шиллер по селу, мечтая
О том, как время проведёт.
Девица видная такая,
Он нынче душу отведёт.

О том, что будут возраженья,
И мысли он не допускал.
Предвидя радость наслажденья,
Вина бутылочку достал.

К нему есть плитка шоколада,
Закуска. Всё сложил в пакет.
Спускалась к вечеру прохлада,
И в окнах зажигался свет.

Управилась Надежда в доме,
Трудилась целый день одна
И собралась в сарайчик к маме,
Во двор взглянула из окна.

К крыльцу шёл Шиллер как-то смело:
«Что здесь сегодня он забыл?»,-
Уйти Надежда не успела,
Ганс двери в дом уже открыл.

Прошёл уверенной походкой,
На стол пакет свой положил:
«Ты, фрейлин,- пальцем подбородка
Коснулся,- стул мне предложи…

Присядь со мной…. Неси бокалы»,-
Слова с трудом он подбирал.
И сил у Наденьки не стало,
В открытую с ней фриц играл.

Смотрел он похотливым взглядом,
Свои желанья не скрывал.
Заставил сесть за стол с ним рядом,
Вино в бокалы наливал.

Пил залпом и ронял закуску.
Давно всю норму превзошёл.
Пытался лопотать по-русски,
Но разговор у них не шёл.

Тогда он снял армейский китель,
Привлёк Надежду на кровать.
И вёл себя как победитель,
Не собираясь отступать.

Надежда знала из-за шума
К ней прибежит на помощь мать.
А немец, нечего и думать,
Их может просто расстрелять.

Она отчаянно боролась,
Но силы явно не равны.
Повысил Ганс от злости голос,
Глаза решимости полны.

В борьбе на пол летят подушки.
Достав бутылку со стола,
Бьёт Надя немца по макушке,
С той силой, что собрать смогла.

Безвольно распласталось тело,
Заснул насильник вечным сном.
Свеча на тумбочке чуть тлела,
И стало тихо всё кругом.

Дверь приоткрылась. На пороге -
Наталья с вёдрами в руках.
Застыла, бедная, в тревоге,
В глазах её безумный страх.

Роняя вёдра, расплескала
По полу воду. В горле крик,
Что было силушки, сдержала,
Такой разгром пред ней возник.

В разорванном фашистом платье,
Сидела Надя на полу.
На личике, плечах, запястье
Следы насилья, а в углу

Лежал убитый Ганс. С ним рядом
Чернея, расплылось пятно.
Он вверх смотрел застывшим взглядом
На чуть мерцавшее окно,

В которое смотрела кротко,
Едва взошедшая луна.
В саду высвечивалась тропка,
Царила всюду тишина.

Наталья, дочку обнимая,
Старалась в чувство привести.
«Скажи, откройся мне, родная,
Что здесь смогло произойти?

Откуда Шиллер появился,
Тебе он вред не причинил?
С кровати, что ли сам свалился,
И пьяный череп раздробил?»

«Убила я…,- дочь прошептала,-
Решил меня он силой взять,
А я сопротивляться стала,
Боялась, что начнёт стрелять.

Бутылка в руки подвернулась.
Не помню больше ничего…»
«Вставай!- Наталья встрепенулась,-
Мы в лес сейчас снесём его.

Пока темно там закопаем.
Пусть ищут. Время ещё есть.
И помни, знать о нём не знаем.
Иначе горя всем не счесть…»

Она фашисту обмотала
Головушку большим платком,
Чтоб кровь сочиться перестала,
И смыла пол водой кругом.

Труп завернули в покрывало
И потащили тропкой в лес.
Луна округу освещала,
И потихоньку страх исчез.

Кто звал в Тарасовку фашиста,
Дал право совесть позабыть,
Над девушкой глумиться чистой
И безнаказанным в том быть?

Россия бы не стала первой
Войну народов разжигать.
И слову оставалась верной,
Мир не желая нарушать.

Теперь самим спасаться надо
И защищать детей своих.
Пусть веселяться слуги ада,
Наступит время и для них.

Мстить за жестокие страданья
Взывала Родина сейчас,
Пройти любые испытанья,
Не дрогнуть в самый трудный час.

Молила каждая травинка
И осквернённый взрывом лес,
Святая детская слезинка
И крики боли до небес.

Скликала Родина под знамя
Громить фашистскую орду.
Пусть только занималось пламя,
И годы долгие пройдут,

Когда собравшись с новой силой
Врагов народ погонит прочь,
С землёй сровняя их могилы,
Никто не сможет им помочь…

Две женщины шли по тропинке,
Спешили, выбившись из сил.
В лице у Нади ни кровинки,
Молчала, губы прикусив.

Лес приближался. До рассвета
Вернуться надо им домой.
Труп закопать поглубже где-то,
Прикрыв землёю и травой.





8 часть

Дом Клавдии поближе к лесу
Один темнеет вдалеке.
Свет лунный льётся на террасу,
Теряясь в каждом уголке.

К селу шли трое на разведку,
Была тиха, спокойна ночь:
«Узнать бы, как живёт соседка,
И сможет ли она помочь?

Тогда к отцу смогу пробраться,-
Григорий осмотрел забор,-
Останьтесь здесь пока что, братцы,
Я осмотрю тихонько двор…»

Перемахнув легко ограду,
У дерева на миг застыл.
Кто в доме - разобраться надо,
Свет в комнатах потушен был.

Стучит он в раму осторожно.
В проёме тёмного окна
Мелькнула Клавдия. Возможно,
Что в доме не одна она.

Дверь приоткрылась: «Кто здесь? Гриша…
Ты в сени заходи скорей.
Ни не дай Бог, кто нас услышит…
Иди, не стой же у дверей.

В селе фашисты третий месяц,
Сегодня в город убрались.
Лишь полицаи куролесят,
Все как один перепились.

Филипп начальник здесь над ними,
Продался немцам в первый день.
А ты-то судьбами какими
Сюда явился?- словно тень

Мелькнула явная тревога
На милом Клавином лице.
«Еды бы мне совсем немного…
Узнать хотел я об отце.

Нас двадцать душ в лесу томится,
Голодные, патронов нет.
Крупой, картошкой бы разжиться…
Какой дадите мне совет?»

«Секретаря Филиппка выдал…
Расстрелян, Гриша, твой отец.
При всех глумился…. Вот же гнида,
Добился власти, наконец!

Наш секретарь держался смело,
Не испугался, не дрожал.
Филипп ружьё взял неумело
И первый на курок нажал.

Отца мы ночью хоронили,
Матрёна чуть жива была.
Её фашисты не схватили,
Валюшка к тётке увела.

По слухам, и Кузьмич воюет,
В лесу скрывается давно…
Филипп при людях так лютует,
Поймать грозился всё равно…»

В «мундирах» сваренной картошки
Она немного принесла:
«Поешь же, Гриша, хоть немножко.
И это всё, что я смогла.

В селе стал старостой Демидов,
Я сбегаю сейчас к нему.
Он служит немчуре для вида,
И даже тошно самому.

Но согласился, чтоб чужого
Враги назначить не смогли.
Решенья не нашёл иного,
Людей пока что сберегли.

Он соберёт продукты, Гриша.
Скажи, куда их отнести.
Сегодня на селе потише,
А завтра ноги б унести…»

Условились о новой встрече,
Григорий молча в ночь шагнул,
А горе сковывало плечи,
Как будто кто к земле пригнул…

Повёл ребят к родимой хате,
Пустым назад нельзя идти.
Хоть пуд картошечки прихватят,
Чтоб как-то голод утрясти.

Дверь Валя мужу отворила,
Прижалась бедная к груди.
«Гриш, матушку беда свалила,
Ты сразу к ней не заходи…

Она четвёртый день болеет,
Отца не в силах позабыть.
Как свечечка, дрожит и тлеет,
А я не знаю, как с ней быть».

«Валюша, кто там? Голос Гриши…
Мне показался? Ты, сынок?»
«Ты не волнуйся, мама, тише!»-
Шагнул Григорий за порог.

Пред ним лежала на подушках
Худая старенькая мать.
Лицо любимое, в веснушках,
Сегодня трудно так узнать.

«Я жив. Пришёл тебя проведать.
В лесу собрали мы отряд.
Пусть небольшой, но что же делать?
Не так уж плохо, на мой взгляд».

«Сыночек, соберу продукты.
Ты только чаще приходи.
Картошка есть. Поспели фрукты.
Найду мешочек, погоди!»

С трудом, но поднялась с  кровати,
Засуетилась у стола.
Приход его пришёлся кстати,
Она немного ожила.

«Не слышал, Гриша, о Ванюшке?
Быть может, где-нибудь живой?»-
В глазах надежда у старушки,
Слезинка светится с мольбой.

«Наверно, жив. Я всё в округе,
Когда очнулся, обыскал.
Бежали мы тогда в испуге,
В себя придя, я брата звал.
               
Ушёл в военкомат Ванюха,
Иначе где бы ему быть?»-
«Вот хлеба, сыночка, краюха,
Всё что успела раздобыть.

Зато картошки пол мешочка.
Порадуешь друзей своих…»,-
Слезинку краешком платочка,
Смахнула. Ну, а тех двоих

Что там притихли у крылечка,
Зови, я супом накормлю».
«Родное мамино сердечко,
О как же я тебя люблю!»

А час спустя лесной дорогой
Вёл группу Гриша в тишине.
Душа наполнена тревогой,
Все мысли только о жене

И матери, такой уставшей.
Они живут среди врагов.
«Что дальше будет с жизнью нашей?
Отряд так мал и не готов

Сражаться. Думают солдаты,
Где им оружие достать.
Есть горсть патронов, две гранаты.
Как дальше с этим воевать?

Одно лишь только остаётся -
В бою трофеи добывать.
В лесу неплохо им живётся,
Зима идёт, пора признать,

Что голод ждёт и испытанья,
Мороз с костром не пережить.
Остались только два желанья:
Фашистов бить и дальше жить…»

Вдали среди кустов услышал,
Он тихий плач и стук глухой.
Подал ребятам знак вмиг Гриша:
«Сейчас узнаю кто такой

Там ночью по лесу гуляет?
Послышался мне женский плач.
Нужна им помощь? Кто же знает…
А, может, просто нужен врач?»

Две женщины пред ним предстали
И странно было так смотреть,
Как землю яростно копали
И многое смогли успеть.

Решился их окликнуть Гриша:
«Хотите, я могу помочь?-
В ответ - мгновенное затишье,
Лишь звёздами мерцает ночь.

Да вы не бойтесь! Здесь откуда?
И что копаете, зачем?
С Тарасовки, Степанов буду,
И неопасен вам ничем…»

«Григорий? - Подошла Наталья,-
Нам несказанно повезло.
Лежит в кустах один каналья,
Сам поплатился он за зло…»,-

Она, волнуясь, рассказала
Как оказались ночью здесь:
«Надюшка вот не сплоховала,
Спасала жизнь свою и честь…»

«Да… положенье! Надо думать
Фашиста кинуться искать.
И, верьте, будет много шума,
Теперь беды не избежать.

Домой спешите. Мы закончим.
Земле фашиста предадим.
Решать придётся, между прочим,
За вас, наверное, самим…»

Допросят: немца вы не знали,
Грибы ходили собирать.
В лесу немного заплутали,
Под утро лишь смогли узнать

Знакомые едва тропинки,
Что вывели потом к селу».
Смахнув с передника соринки,
Наталья шепчет: «Видно, злу

Угодно в доме поселиться.
Быть может, всё же пронесёт.
Надежда, надо торопиться…
Ведь час, другой и рассветёт».

Вздохнул Григорий: «Неизвестно.
Скорей всего расправа ждёт.
И, если мне признаться честно,
То просто чудо их спасёт.

Закончим с фрицем - и к отряду.
Решим с Гребнёвым, как тут быть.
Обдумать хорошенько надо,
Но земляков всех защитить...

Сейчас там только полицаи,
И склад оружия при них.
Потом вернутся волчьи стаи,
Не будет шансов никаких».

Они работали упорно,
Равняя холмик небольшой.
Закончил Ганс свой путь покорно,
И суд вершился над душой…

Демидов, пользуясь моментов,
Пока фашистов нет в селе,
Без лишних слов и сантиментов,
В рассветной непроглядной мгле

Прошёлся по дворам с мешками.
Кому ещё мог доверять,
Простыми объяснял словами,
Что их не в силах заставлять,

Но в помощь надо партизанам
Продукты быстренько собрать.
Отдать что немцам, для обмана,
Иначе же расстрела ждать.

И люди по дворам тихонько
Друг другу передали весть.
Несли продукты: кто мог сколько,
И в ком всё ж совесть в душах есть.

Осенней ночью на подводе
Повёз мешки Демидов в лес.
И соответствуя погоде,
Вдруг месяц среди туч исчез.

Холодный мелкий дождь посыпал,
Дорогу вскоре развезёт.
Момент, конечно, нужный выпал,
Гнатюк с проверкой не пойдёт.

Спать будет на печи усталый,
За день уставший от тревог.
И это плюс сейчас немалый,
Спасибо Богу, дождь помог.

Он ехал, в мыслях рассуждая,
Его окликнул лёгкий свист.
Кусты легонько раздвигая,
Возник солдат, высок, плечист…

Демидов за наган схватился,
К нему Григорий подошёл:
Трофимович, один явился?
Да убери, прошу, ты ствол…

Сейчас ещё прибудут трое.
Провизию мы унесём.
След не привёл ты за собою?
Гостей таких давно не ждём.

Как там Наталья? Не дознались
Фашисты о беде такой?
Ведь бабы просто защищались,
И случай, в общем-то, простой…

Демидов, ничего не зная,
Просил подробно объяснить:
«История здесь непростая,
И головы им не сносить.

Мне ничего не рассказали,
Притихли в доме и молчат!
Но немцы всё равно б узнали,
И как же их теперь спасать?

Я думаю уже известно
О том, что Шиллер вдруг пропал.
Обыщут всю в округе местность,
Начнётся паника, скандал.

Расстрелом здесь не обойдётся.
И могут сжечь село дотла.
Вот только Краузе вернётся,
Мне не сберечь людей от зла…»

«Тогда в лесу им всем скрываться,
Там место каждому найдём.
К рассвету нас вам дожидаться,
Мы в рукопашную пойдём!

Пусть собирают скарб и вещи,
Не время плакать по добру.
Сон фрицам ночью снится вещий,
Я на себя весь суд беру!

Филиппка только б не дознался,
Хитрющий этот старый лис.
Я с ним ещё не поквитался,
Но меч над головой повис!»





9 часть

Ночь за окошком. В доме Клавы
В уютной кухне свет горит.
На Ольгу бросив взгляд усталый,
Ей тётка тихо говорит:

«Завесь окно плотнее, Оля,
Чтоб не был виден в кухне свет.
Раз выпала такая доля,
То будем стойкими в ответ.

Был у меня сегодня важный
Со старостою разговор.
Решать нам не позволят дважды,
С Демидовым есть уговор.

Беда у Нади приключилась,
Село всё может пострадать.
И я, как все, сейчас решилась
В лесу пристанище искать…»

Майор Скворцов явился первым.
Усевшись за столом, спросил:
«Случилось что-нибудь, наверно?
Смотрю, совсем лишились сил.

Уйти хоть завтра мы готовы.
Окрепли хлопцы, рвутся в бой.
И все уже почти здоровы,
Владеют хорошо собой.

Беседовал совсем недавно
Я с каждым из моих бойцов.
Мы отдохнули очень славно,
Пора знать честь, в конце концов!

Оружие в бою добудем,
Когда дойдём к передовой.
А Вас же, Клава, не забудем,
С победой ждите нас домой!»

Все за столом уселись дружно,
Картошка, крынка молока,
Вот всё, что им сегодня нужно,
Легка у Клавдии рука.

«Вот торопиться вам не стоит…
Уйдём все к партизанам в лес.
Решенье сам принять достоин,
И времени немного есть…»

Ребята дружно зашумели,
Они готовы снова в бой.
Здесь все порядком засиделись:
Скрывайся, жди, как на убой.

«Тогда готовы утром, будьте.
Приказано сигнала ждать.
Кто что возьмёт, не позабудьте,
Вдруг с боем станем отступать…»

Им Клава чётко объяснила,
О чём Демидов попросил.
И лампу вскоре погасила,
К утру набраться надо сил.

В лесу бойцы в ту ночь не спали,
Сидели долго у костра.
Свои возможности решали,
Им действовать пришла пора.

Майор Гребнёв решил к рассвету
Село Тарасовку занять.
Призвать предателей к ответу,
И полицаев расстрелять.

Кузьминична сквозь дрёму слышит,
Стучит тихонько кто-то в дверь.
Со страху бедная не дышит:
Ей открывать? Как быть теперь?

«Открой же Фрося! Это – Миша…»,-
Вдруг голос брата узнаёт,
Щеколдой он стучит чуть слышно
И снова голос подаёт.

Открыла дверь. Брат на пороге.
Худой, заросший, но живой.
В глаза глядит ему в тревоге:
«Входи! Входи скорей, родной!»

Рассвет едва расправил крылья,
Коснулся трав седой росой.
Вновь после бурного веселья,
Спит на полу Филипп босой.

На лавках с храпом полицаи
Заснули рядом мёртвым сном.
Нажравшиеся волчьи стаи
С вспотевшим от похмелья лбом.

Бойцы Гребнёва дверь сорвали
Со слабых стареньких петель.
И их во всей красе застали,
Связали быстро без потерь.

«Григорий! Быстренько по хатам,
Собрать на площади народ.
Нет времени! Уйти нам надо,
Подмога не дай Бог придёт…»,-

Гребнёв спешит отдать команды,-
Ребята, где-то у них склад.
Берём оружие, гранаты…
И пулемёту был бы рад!

Готовьте под него подводы,
Чтоб легче было нам в пути.
К селу проверьте все подходы,
А гадов вмиг в расход пустить…»

Народ собрался и с испугом
Смотрел на связанных врагов.
Они застыли полукругом.
Гнатюк, же не жалея слов,

Просил прощения прилюдно
И клялся кровью искупить
Вину. Его заставили, как будто:
«А так хотелось, братцы, жить!»

«А моему отцу, предатель,
Жить не хотелось? Расскажи!
Иных порядков почитатель,
У многих отобрал ты жизнь…

Теперь ты сам за всё заплатишь,
Народ негласно осудил.
И зря ты время криком тянешь,
Твой час уже давно пробил…»,-

Григорий слов найти не в силах,
От чувств щемящих замолчал.
А над толпою злость носилась,
И кто-то в ярости кричал.


Гребнёв поднял спокойно руку:
«Товарищи! Наш час настал.
За ваши слезы, боль и муку
Я во главе сегодня встал.

Приказ один – расстрел фашистам!
Для этих жалко даже пуль.
Повесить бы, но здесь нечисто,
А так дерма ненужный куль.

Нет времени. Уходим быстро.
В лесу теперь наш общий дом.
И возгорится мести искра,
Карать начнём своим мечом!

«А можно мне одно словечко?
Должок за друга возвратить.
Ты жил, Филиппка, здесь беспечно,
Посмел Сашка при всех убить! -

Вдруг из толпы Ткаченко вышел,
В руках винтовку он держал.
«Будь проклят! Разговор излишен…»,-
И спусковой крючок нажал.

Гнатюк, как спелый сноп пшеницы,
На землю влажную упал.
Не в силах же остановиться,
Кузьмич весь выпустил запал.

Его тотчас же окружили:
«Наш председатель, дорогой!» -
Всё тискали, любя, кружили,
А он смеялся – грудь дугой…

В толпе искал свою Наталью.
Зарделась та от милых глаз.
Лицо прикрыв цветастой шалью,
Сама цвела при всех сейчас.

«Собрать всем скарб и на подводы!
К зиме должны жильё сложить.
Бойцам прикрыть в селе отходы,
Минутой каждой дорожить…»,-

Раздался снова глас Гребнёва
И люди скрылись по дворам.
Луч солнышка явился снова,
Лаская светом сельский храм…