Спирс

как-то я слышал, что далеко отсюда, за тысячи лет и тысячи миль, один ребенок перестал верить в чудо, видеть сны и мечты развеял в пыль. одни говорили, что это происки Лорда, другие - что просто вырос из детских лет. но на самом деле он слышал барабанные орды, и снилось ему, что Рим становился прахом, а иногда - что Рима вовсе нет. звали его Спирс, как шипение самых ядовитых змей, как эхо самых леденящих душу мест, а глаза были такие, не поймешь: то ли Горгона, то ли Персей, то ли святую воду, то ли сразу крест.

Спирс был обычный малый: ходил в школу, получал трояки, просто в сны не верил, и в того, кто кошмары крал у реки. в голове его набирался легион и шел завоевывать города. он становился безумен. Рим рушился по кирпичам, но теперь уже навсегда.

"тонет моя Венеция, гулко идет на дно. как я могу верить лицам, если и веры-то не дано? если в глазах замерзает Атлантида, если в голове рушится Вавилон, что мне делать с собой и внутренним Аидом, если безумие во мне и на каждую из сторон? это все вокруг - мир из папье-маше, обычный фарс. его можно разорвать в клочья, а позже сжечь. при желании я могу играть с миром в дартс: каждый дротик будет означать ураган и смерч. меня не выучили волшебству, взял в подмастерья слепой старик, я стал огромен и внезапно пуст, в голове раздался истошный крик. во мне посеяла меня и взяла в ученики сама Смерть. на самом деле мне снятся сны, просто в них мирозданье обречено гореть.

мои сны - паноптикон. я на вершине горы, и на любую из ста сторон - прожженный воздух. рушатся по цепочке миры. я не в силах сказать "стоп" и "не надо", у меня нет права veto. я задал свой вопрос лишь однажды, но никто никогда не даст мне ответа.
в моей голове кричат от боли люди, они возносят дары Смерти, ожидают рыцаря света, но прихожу лишь я и вопрошаю: "за что мне это?". "

Спирсу было семь, когда бред забрался в его нутро, Смерть укрыла его одеялом, чтобы не продрог. уж она-то знала, старая как мир, свежая, как роса: у истинных безумцев серафические глаза.

семилетний Спирс очнулся не собой и канул в пустоту, и во тьме вселенной он слышал голоса ушедших в темноту. Спирс подошел к зеркалу, заиндевела стекольная гладь. оттуда на него смотрела мать. и хоть глаза у нее были ореховые, а у Спирса в лед, у обоих в них рождались вселенные, лился мед из сот. мать посмотрела на него тогда и провалилась вниз, потрепав за щеку и шепнув: "очнись".

двадцатилетний Спирс вскочил как ужаленный, вышел на улицу, голову задрал наверх, подумал, мол, люди нормальные после такого молятся, но мне это только смех.

"кому мне молиться, Смерти? доброе имя ее вспоминать по ночам? с меня хватит этой круговерти, она не мой учитель, не мой очаг".

Спирс смотрел на небо, кутался в лед морей, и вспоминал слова матери своей: "и тогда в темноте, когда будет казаться, что ты совсем один, посмотри наверх, и ты увидишь звезды. ты им не раб, не хозяин и не господин, но они тебе светят. разве не чудо?

живи, сын, пока живется, пой и люби, покуда можешь гнать. но когда почуешь Смерть, смотри на звезды - на одной из них я буду ждать".

и хоть крики в голове не стали тише, а легион не превратился в прах, паноптикон сделался чуточку меньше, и лед слегка подтаял в глазах. в небе сверхновая зажглась, в неспокойной голове шумела кровь. Спирс смотрел в сверкающую пасть и тоже чувствовал этот зов.

тех, кто слушал и жил - не сомневайтесь в слове пророка -, жизнь еще подточит, как бы вы не зарывались в маски.

вселенная вообще странная штука. иногда она просто хочет, чтобы один ребенок на земле поверил в сказки.