Джек

Старина Джек, пишу тебе впервые с того «нашего» слезного октября, тогда, помнишь ли, поотрезали к черту все якоря, подняли паруса, отправились в путь, да кто же знал, что ждет нас погибель – вражеский штурм, но да не в этом суть. Помнишь, друг, сколько нас осталось тогда на дне, помнишь ли Эми – девочку ту самую игривую, без затей, как она глотала соленую воду, как паника текла у нее меж жил – Эми напрочь забыла все защитные коды, перестала быть одной из старожил.

Старина Джек, в позапрошлом году меня покинул Кай, в прошлом – Герда, все-таки, знаешь, сколько ты и я не плачь, не молись, не рыдай, никто не даст билетик в Рай, с такой, в курсе ли, открытой датой. Мне все сложней переживать одного за другим, переносить их как тяжелую болезнь, не показывая клыки - я ведь не уверена, что совсем сама не заболела. Мы оба, Джеки, любим себя убивать потихонечку: по капельке, по ложечке, по мисочке – чтоб потом после целой бочки ни разу не мертветь. Мы привыкли жить так, зная, что через пару месяцев опять по кладбищам, привыкли к цветам забвения, рыданиям, снятию стресса на крышах, привыкли забывать о наших свежих девчонках и парнишах, они, к слову, давно не так уж и свежи, ты ведь точно слышал?

Старина Джек, уже ведь целых пять лет прошло, я теперь из тех, кому говорят про великое будущее, уши греют словами о том, чтоб создать свой собственный Эшелон, предлагают быть мне средством моющим: чистить с кого-то жир, с кого-то грязь, спесь и придурь, и я киваю им всем, веселясь, уже зная, на что буду тратить баснословную прибыль. Я научилась писать по заказу, хоть и не люблю (подстилка из меня никудышная), пытаюсь проявлять интерес к моде, шмоткам и унылым показам, и уже, знаешь, почти забыла прошлое – ровно до тех пор, пока Прошлое не настигает меня само. Оно витает в воздухе детских беседок, где я тебе однажды чуть не сломала руку, в этих пугающих лицах мамаш-наседок, которые наверняка ночами балуются самбукой, ну слушай, Джеки, не будь злюкой, и без тебя хватит.

Слушай Джек, ты знаешь, что сталось со Спирсом? Нет? А ведь такой был парень серафический, с влюбленными глазами… Ну, как и все мы, просто сбился он с курса, и все, прости-прощай, расстался со своими парусами и взмыл на Небо над Небесами. Знаешь ли, Джеки, у меня все блокноты забиты «Дорогими Джонами» (я ему пишу три раза на дню) и все равно мне еще есть, что сказать; пою я также отвратно, слова заменяя стонами, и весь смысл вырубаю на корню, хотя, признаться честно, этому немного даже рад.

Джеки, я чего-то не понимаю в этом мире, ну или вовсе не понимаю этого мира: почему если любить, то по правилам, а если нет, то кара? Почему мы губим в себе людей, делаясь мерзкими, холодными, циничными, почему заменяем жизнь существованием, книги журналами, а отпуск – больничными? Почему Бог живет не в нас, а на небе, и молиться Ему нельзя по-своему? Почему мы боимся собственных фраз, живем завтра, а не сейчас, и почему, черт возьми, кумирами вдруг стали герои? Скорее всего, в этом мире я не понимаю всего, оружием не снабжена, знание не дано, цель на лбу не высечена; по волнам жизни равнодушно плыву, в курсе, что низка моя цена и боль всего-то надпочечная, а не сердечная.

Старина Джек, иногда, когда я нахожусь в самой себе (в худшем из мест), полыхают диким огнем мои Города. И пусть каждый из нас несет свой груз и свой крест, я за свой делаюсь уж чересчур высокомерно горда. Не знаю, все-таки я не какой-нибудь там Герой Труда, просто, знаешь, здесь, внутри меня, слишком уж северные холода, и никак согреться не выходит. Джеки, сейчас моя жизнь течет протокой, лежит лужей или просто уходит, а я остаюсь одна: все также весела, горда, собой ладна. И я – единственный из нас, кто пока не покинул этот мир, боюсь, что навсегда.

Дорогой мой друг, я – сама себе висельник, сама себе яд, веревка, мыло, авария, удушье, пистолет, и кто знает, когда заживет, сколько пройдет лет, ведь знаешь, так дико, так чертовски дико болит после вас всех и тебя.
Я ведь, черт, не должна здесь быть, вам под стать.

Джек, Джек, Джеки, я ничего не понимаю, неужели так сложно понять?!