Роуз

Скажи мне, Роуз, девочка-которая-осталась, вот поведай мне, почему все не могло случиться иначе?
почему нас так расшвыряло по мирам, будто бурей, мы же выдержали столько качек!
давай, попытайся объяснить, что за дикость, что за рок,
за что нас так, уж не за счастье ли, иль сытость, иль порок?
не знаю, Роуз, девочка, я больше ничего не знаю, не спрашивай,
я потеряла бога внутри себя, уже сложно себя от погибели откашивать
дышать каждый раз и жить каждый день, как последний,
ведь никто не в курсе, сколько осталось нам, посредник.

Ты, Роуз, моя отдушенька, мой город-побратим.
И когда баталии шли, ты не сбежала, как Мелли или Тим
хоть закрыта ты от мира, и меня, и себя как на карантин
я-то знаю, что вместе мы возведем много еще плотин.
Роуз, вот скажи мне, почему мы, гребаное поколение пересмешником,
дети, потерявшиеся в супермаркете, с больными глазами,
так сразу, без ругани и без вопросов стали Его приспешниками,
словно бойцовые псы, что сидят на цепи, а в клетке делаются тузами?
Скажи мне, Роуз, мон ами, мон шер, за что нас так, от Босфора до Ла-Манша
От мыса до мыса, и все никак не можем докричаться, ведь все-таки не Баньши?
Безысходность и ничтожность видится на расстоянии,
боюсь, опоздали: мы уже в слишком плачевном состоянии,
чтобы даже попытаться что-то сделать: киль пробит, трюм затоплен, паруса порваны,
и ясно сразу, что не вышло из меня чертова штурмана,
впрочем, тебе ль не знать, я же все-таки Капитан:
управлять и орать умею, а вот делать - уже профан.

Роуз, моя девочка, не забудь, что на эшафоте надо петь,
не забудь обо мне, да и себе не дай погаснуть и умереть,
и хоть все серо, я знаю, что под нами мир: этажи, этажи,
сиди себе спокойно на крыше, свесив ноги, я же в курсе,
что ты хотела быть ловцом во ржи.
Вся наша жизнь, милая, - пройденный этап, забытый бит,
нет больше героев у детей, а мы - оставшийся под лавой Крит,
запри свои воспоминания, отдай старухе-торговке на углу,
я ведь знаю, что больно ночью просыпаться и смотреть во мглу.

Все это - не очередной приказ, не еще одно: "Капитан знает"
просто, знаешь, ботинки дико жмут, а почва под ногами тает.
и хоть это письмо на пару с тобой, верно, читает твой фраер,
я просто в курсе, что под ребрами у тебя до сих пор выжжена Пайпер.
Роуз, моя милая, куда делась твоя ослепительная рыжина?
Ямочки, веснушки, улыбка, все, за что Он говорил: "Государева жена!"?
Почему стала бледной, худой, седой и не в меру дикой?
успокойся, мне просто интересно. И да, я помню про Моби Дика.
Мы с тобой - умершие пять лет назад в своем же теле,
с перебитым хребтом, искалеченной душой, как сказала бы Элли,
хоть она давно ничего сказать уже не может,
да, Роуз, я ухмыляюсь, однако дикий животных страх все нутро мое гложет.

Мон шер, это наша последняя жизнь, я уверена почти,
то есть, закрыв глаза в этом теле, в другом уже не откроем,
так что, Роуз, ты там книжку-то эту мою прочти,
а дальше разберемся. Я тебя, душенька, прикрою.
Не знаю, милая, письмо это или инструкция к дальнейшим действиям,
я, признаться, после Герды до сих пор еще под воздействием,
но к черту, ибо эхо сломанных костей до сих пор гуляет по башке,
и, прости, забыла, тебе все-таки понравился Ташкент?

Знаешь, Роуз, я тут поняла, все это вокруг - мир безупречной комы,
и не то, что пробная, бета-версия или просто неудачный промо,
нет, состоит она из неведения, хрома, щепотки "Разгрома"
и началась где-то на западе. Возможно, в твоей любимой Оклахоме.
Ладно-ладно, не буду больше о побочных эффектах смерти,
мы просто обе устали от этой карусели, от этой круговерти,
ну а в памяти те еще черти.
Знаешь, милая, если в чертовой свистопляске теряешь пару дней,
на вокзале теряешь людей.
Вокзалы обладают умением их менять с основания,
заставляют забывать жизнь, любовь и расставания,
А еще то, сколько в тебе жизней, сколько тебе лет

Так что, Роуз, отправляйся на перрон
И бери билет.