Когда la femme снимает крылья света 5

Un vu moeux que cent entendus.
Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Я протерла испачканные дорожной грязью ботинки сначала сухой салфеткой, затем влажной, и в чистой обуви направилась к поместью Намистиных.

Издали я приметила во дворе стройную блондинку в светло-голубых джинсах и расстегнутой синей куртке, из-под которой выглядывал объёмный жёлтый шарф. Она наклонилась и игралась с кавказской овчаркой: то взъерошивала шерсть на холке, то просила дать лапу, и упитанная крупная собака подчинялась, высовывала длинный розовый язык и лизала руки этой блондинке. Мне не пришлось воспользоваться звонком, имеющимся справа от ворот, как раз возле почтового ящика в форме хлебницы, но не из дерева и не из пластика, а из серебристого металла. Овчарка учуяла приближение чужих шагов и метнулась к воротам. Груда мышц на длинных ногах испугала меня не на шутку — с детства боюсь крупных породистых собак, к тому же метровый забор для овчарки разве преграда? Я остолбенела, затаив дыхание.

— Арабель, к ноге! — крикнула блондинка и рванула догонять овчарку. Схватив за ошейник, девушка утихомирила её прыть, но к моему удивлению не собиралась загонять эту устрашающую махину с тигриными клыками в вольер, а вместе с ней пошла мне навстречу и с невинным личиком распахнула передо мной кованую калитку.

Сердце у меня от испуга в пятки ушло, но, глядя в лучистые глаза девушки, на естественный румянец и губы, расплывшиеся в доброжелательной улыбке, я старалась не думать о собаке. Передо мной стояла красивая девушка, и её приятная внешность ни за что не заставила бы меня подумать о ней как о мегере, безнравственной и жестокой особе — она излучала позитивную энергию, как лампочка в безлунную ночь — желанный свет. Чистая матовая кожа, мягкие черты лица, явственный контур чувственных губ, шелковистые локоны и голубые глаза, обрамленные подкрашенными длинными ресницами.

— А вы должно быть Дарья Леонардовна? — услышала я сквозь гул собственных мыслей мелодичный чистый голос, и растеряно улыбнулась в ответ. — Мы вас ждем, — продолжила она, — проходите!
— А как же собака? — вздрогнула я, когда та коснулась влажным носом моих пальцев.
— Арабель не кусается! — Услышала я в ответ. — Она умная как человек! Если чужой входит во двор с кем-то из своих, то и Арабель воспринимает чужого как своего.
Как бы там ни было, но слово «чужой» овчарка воспринимала насторожено. Я посмотрела ей в глаза — спокойные, цвета крепкого чая, и заговорила ласково:
— Арабель, какое у тебя красивое имя! Мы с тобой подружимся? — и она завиляла хвостом, как Дружок Каллисты Зиновьевны.

— Вот видите, не такая она и страшная! Проходите, Вероника уже три часа выглядывает вас, — сказала блондинка, и я поняла, что это милое создание вовсе не хозяйка дома. — Меня зовут Эмма; я подруга Вероники, — объяснила девушка.

— Очень приятно, — пробормотала я, и мы пошли через аллею к поместью.

— Когда всё зацветет, вы не узнаете это место!  — воодушевленно лепетала Эмма. — А как пахнут липы в июне! Да, что там липы! В лесу сейчас столько цветов! А если солнечная погода продержится и дальше, то через неделю там будет сказочный рай! Вы обязательно должны сходить на прогулку в сторону леса. В глубь можно не идти, если боитесь диких животных, а цветов и на полянах перед лесом хватает. Главное, не упустить время!

— Я с удовольствием прогуляюсь по здешним местам! — подхватила я. — Ваш посёлок окружен такими красотами, что грех не взять фотоаппарат и не запечатлеть эту красоту в снимках.

— Вы еще и фотограф?

— Любитель! — призналась я, не вдаваясь в подробности.

Арабель сопровождала нас до ступеней у центрального входа, потом свернула в сторону и исчезла из поля зрения.

Пять невысоких ступеней, и мы на крыльце с навесом; вытерли ноги о ковер непонятного цвета, и вошли в дом. Первая комната была просторной раздевалкой со шкафом-купе для верхней одежды и полками для обуви в виде двухъярусных лавочек. Эмма присела расшнуровывать кроссовки, и я последовала её примеру.
В зеркалах шкафа отражались идеально оштукатуренные выкрашенные в теплый розовый цвет стены, напольная ваза с золочеными розами и ветками папоротника, словно взбрызнутыми утренней росой. Эта мнимая роса блестела в лучах лампочек разбросанных по потолку как звезды по небу. На полу лежал мягкий красный ковер, чистый как новый.

 Мы перешли в другую комнату, роскошную, выполненную в красно-золотых тонах. Посредине — лестница на второй этаж: широкая, с закругленными перилами, черно-золотыми коваными цветами, виноградными лозами. Красная дорожка — как же иначе?! По бокам гипсовые статуи древнегреческих богинь с амфорами и арфами у ног. На стенах осенние пейзажи в позолоченных рамках, на старинном комоде — опять ваза с искусственными цветами и  семейные фотографии.

Эмма повела меня в правое крыло, в гостиную с кожаным белым диваном и креслами, словно наспех укрытыми желто-молочными накидками с великолепными выбитыми узорами тропических пальм на фоне скалистых берегов океана. В углах у окон стояли высоченные солидные фикусы; окна застилали легкие гардины; с потолка лился мягкий приглушенный свет; на стеклянном столике между диваном и креслами в вазе пестрели яблоки, бананы и мандарины; и стояла пустая бутылка и два коньячных бокала. Эмма смущенно убрала со стола посуду:

— Присаживайтесь, Вероника сейчас спуститься, — сказало она, и оставила меня наедине с молчаливой мебелью, кричащей, однако, о благосостоянии Намистиных.