Мариинские дали

МАРИИНСКИЕ ДАЛИ

Как хороши мариинские дали:
Зелень тайги, синь реки,
Буйство в горах  золотистых подпалин,
Парков, аллей островки.

Ссыльных, этапов дорога печали,
Вязь туесов и ставней.
И не такие уж дальние дали:
Редкостный город-музей.

Нам не впервой удивлять заграницы
Ценностью рук и умов:
Наши умельцы, актёры, певицы,
Авторы песен, стихов,
Наши спортсмены привозят медали –
Люди – земли этой клад.
«Вот, - говорят, - мариинские – дали!
Край на таланты богат!»


ПРОВИНЦИЯ

Шагаю улицею мини-городка,
Провинции её провинциалка.
Не знаю, дальше как, ну а пока
Не холодно мне от того, не жарко.

Не чувствую ущербности пустой,
Что не столица здесь, не мегаполис,
В лицо известен каждый мне второй,
И каждый третий кланяется в пояс.

С четвёртым каждым мы почти друзья,
А с пятым рядом жили иль учились.
Здесь каждый дом – история моя,
Берёзы те уже при мне ветвились.

Известные изгибы у реки
И улиц многоцветные кварталы.
Заполнены все сердца уголки
Тем, что зовётся Родиною малой.

   
МОЙ ГОРОД

Утренний город – душистый и свежий,
Ночью прошедшей умытый росой,
Новыми выглядят улицы те же -
Утро, сравнимое  с юной весной.

День городской – суетливый, гремящий,
Запах бензина и визг тормозов,
Яркость витрин, аромат их манящий,
Блеск куполов, позолота крестов.

Вечер усталый мой город обнимет,
С улиц смахнёт вереницы авто,
Ретушью с лиц сеть морщин людям снимет,
Берег реки обустроит костром.

Ночь свет в окошках волшебно погасит,
Ярче цепочки зажжёт фонарей,
Купол небесный звёзд блеском раскрасит,
Тайной зальёт арки тёмных аллей.

Город мой, скоро ты снова проснёшься,
Выйдут из мрака мосты и дома,
В мир деловой с головой окунёшься.
Спи до рассвета, спокойного сна.


           КИЯ

Много нас, миллионы,
Кто-то миру известен,
Только больше тех, скромных,
Кого знает круг тесный.

Вот и реки, как люди,
Про одни – песни, сказы,
О других и не судят:
Не слыхали ни разу.

В картах крупномасштабных
Не наносят такие,
Нет в учебниках данных,
Среди них речка Кия.

Мчится, не отдыхает,
В ритме жизни рабочей:
Поит, кормит, сплавляет,
Нас в ладонях полощет.

Она будет струиться,
Пока знает – любима,
Пока чудо-водицу
Встретят волны Чулыма.

Встретит он и обнимет,
Дальше вместе помчатся.
Её воды и имя
Тихо в нём растворятся.

    ПУП ЗЕМЛИ

Нет, я не пуп земли,
Мой адрес – пуп России,
Где город нарекли
По имени Марии.

Четыре часовых
Нам пояса на запад
И ровно столько их
К востоку, вплоть до Japan.

До Томска шесть часов
И шесть – до Красноярска,
Дорога средь лесов
К столице мчит Кузбасса.

За шесть часов могли б
Достичь Новосибирска.
Ну, чем не пуп земли,
Коль до столиц так близко?

Царица в бронзе здесь
И памятник картошке,
Надгробный месяц, крест,
Церковный хор, гармошки.

Педколледж и тюрьма,
Вязь: дерево и камень,
Лачуги,терема,               
Буквально, лёд и пламень.

Отчизне обелиск,
Дань зековскому братству –
Не просто Мариинск,
А городок контрастов.

            РУССКИЕ НАРОДНЫЕ ПЕСНИ МАРИИНСКОЙ ЗЕМЛИ

Там, где лес шумел могучий,
Арчекаса взмыли кручи,
Где текла через века
Кия, матушка-река,
Вдруг – не вдруг, по воле судеб
С запада явились люди.

Застучали топоры,
Выросли дома, дворы,
Огласили всю окрестность
Русский говор, шутки, песни:
Про «как по мосту-мосточку»,
Катю, ветреную дочку.

Комариный край, болотный,
Только знает люд работный:
Он пришёл, и всё пришло,
Встало Кийское-село,
С ним острог, лавки, артели,
Ведь как выгодно сумели
Кийское поставить так:
Рядом шёл Сибирский тракт,
Уже русло для парома,
Лес для лавки и для дома,               
Золотишко в недрах, в речке,
Глина и песок для печки,
В поле хлеб, а в Кии рыба.
Но лишь старики могли бы
Ставить дом и сеять рожь?
В труд впрягалась молодёжь,
Что, забывши дня заботы,
В ночь водили хороводы.
Пели «Стой, мил хоровод»,
«Соловейка», «У ворот».

В Кийском поживали-жили,
Печи по зиме топили,
Весной сеяли-сажали,
Ледоходы провожали,
Летом ладили усадьбы,
Осенью играли свадьбы,
«Розу» звонко распевали,
Молодую величали.

Так, придя из-за Урала,
Здесь вновь песня зазвучала.
Но откуда появилась,
Там уже давно забылась.
А у нас наоборот –
Песня до сих пор живёт.



     ПРИЕЗЖАЙТЕ!

Дорогие мои одноклассники,
Вы живёте теперь где-то там,
Дорогие мои однокашники,
Вы обжили другие места.

И без вас город детства и юности
Дышит, верит, грустит и растёт,
Помня мудрости ваши и глупости,
День рожденья, прощания год.

Я живу здесь, хожу по тем улицам,
Где когда-то ходили и вы.
То блестят в домах окна, то хмурятся,
Вас в которых не видно, увы.

Знаю, что «где-то там» изменились вы:
Седина, трость, морщинки у губ –
Приезжайте, наплюйте на кризисы –
Юность вашу я здесь берегу.

       ДАЧА

Теперь всё меньше деревень – всё больше дач,
А дача – просто по земле крестьянский плач.
Перенесённому с землицы на асфальт
Труднее жить, кормить семью, трудней дышать.

Идёт ссутулившийся он от тесноты
После полей, лесов и неба широты.
И поле, съёжившись, теперь лишь огород,
Тайга же ягодником встала у ворот.

А дом бревенчатый, просторный отчий дом,
Стал ныне тем, что просто домиком зовём.
И только небо там, за городом, пока
Всё то же: солнце, воздух, облака.


      НОСТАЛЬГИЯ

Чувство зависти достойно осужденья,
Но завидуем вчерашней мы России,
Где оседло жили люди от рожденья
И не ведали болезни ностальгии.

А теперь мы где родились, не сгодились,
Нас позвали море, Волга – что там Кия.
Мы сгодились где-то там, где не родились,
И прибавилась к болезням ностальгия.

Часто снится городок патриархальный:
Тополя, болото, улочки косые…
Перекрыли окна шум индустриальный –
Не сдержать стеклопакетам ностальгии.

Знаем силу и предательства, и дружбы,
Ходят рядом люди добрые, лихие,
Только юности друзей увидеть нужно,
Хоть бы мельком, хоть на сайте – ностальгия.

То наездом, то проездом – приезжаем,
Видим: нет домов, друзья уже седые.
Ни стенаний, ни восторга – только жалость,
И не лечится с годами ностальгия.

       ЗЕМЛЯК

Край рек, озёр и неба сини,
Наш город в ожерелье сёл.
И если Пушкин – всё России,
То Чивилихин – наше всё.

Вот дом-музей. Хожу без гида,
Здесь объясненья ни к чему:
Простая утварь не забыта,
Служила мне, как и ему.

Такой же домик-развалюху,
Как у него, я вижу в снах.
Он наш по жизни и по духу,
Корнями, родом – тоже наш.

Его читая, понимаю.
Здесь что ни строчка – боль моя
За кедры, землю, птичьи стаи,
И жжёт вопрос: а кто им я?

Мне так же хочется распутать
Сеть родословной – кто я есмь,
И так же радоваться утру,
Что озаряет город, весь.

Как имя данное – Владимир –
Всей жизни отразила суть:
Владеет миром мыслей. Примем               
Как аксиому этот путь.

Путём борца, первопроходца,
Как изыскатели, шёл он…
Глядят на город два оконца
Домишка, где талант рождён.

   
   ПЕРЕКРЁСТОК

Посреди городка сибирского
Дым от печек по улицам плыл.
Застилал перекресток. Он пристанью
Нашим детству и юности был.

Там, где в беге столкнулись две улицы,
Юг открыв, север, запад, восток,
Подрастали те умники, умницы,
Что ушли в перспективу дорог.

Прямодушные, добрые, славные –
Кто-то славы достиг, кто-то нет –
Но уверена: все мы оставили
В жизни этой значительный след.

Здесь годами ковались характеры
Ненавязчиво – песней, игрой.
К перекрёстку отцы шли и матери
(Знали, где мы), позвать чтоб домой.

И потом они долго судачили
Там, где наши бродили мечты.
Где вы, бывшие девочки, мальчики?
Перекрёсток живёт. А как вы?   

      ВОКЗАЛ

Нет ничего прозаичней вокзалов,
Их переходов, буфетов и залов.
Нет ничего поэтичней вокзалов,
Злых и восторженных судеб причалов.

Вот он, наполнен амперами тока,
Радужным змеем людского потока,
Звуки симфонии разноголосой
Мысли, желанья под куполом носят.

Ветер стремлений, тоска безнадёги,
Суть, квинтэссенция, правда дороги.
Здесь такой силы царит напряженье,
Что создаёт негатив-притяженье:
Стаи бродяг, алкашей, наркоманов,
Взгляд воровской шарит сумки, карманы.
Мир деловитых альфонсов и денди,
Встретить любовь можно так и за деньги.

Тысячи лиц, поцелуев, приветов,
Сотни историй, событий, советов.

В целом вокзалы – страны биография,
Тут и история, и география.

  ПРЕОДОЛЕНИЕ

Когда слышу слова «хата с краю»,
Всё мне видится крошечный домик,
Где жила тётя Оля слепая
Среди печки, стола и двух коек.

Как-то смело жила: в путь пускалась
С собачонкой и тросточкой старой.
Дома в красном углу освещалось
Три иконы лампадкой усталой.

На постой принимала бездомных,
Пришивала заплатки умело,
А порой из её окон тёмных
Семиструнка-гитара звенела.

И тянула меня к ней не жалость,
Хоть я мыла ей, письма писала,
Нет, особенно как-то дышалось
Рядом с этой бедой небывалой,
С жаждой жизни и преодоленьем,
С добротой, с неизбывной надеждой.
Жаль здоровых, подёрнутых тленьем,
Покидающих жизнь жизни прежде.

   
   НАЧАЛО ОСЕНИ. ПЕЙЗАЖ

Осень, художница-авангардистка,
С кисти небрежно стряхнув акварели,
Вновь отомстила, как граф Монте-Кристо,
Буйным июлям и глупым апрелям.

Видишь, на зелени грустно-усталой
Жёлтая ветка, как прядка седая,
Первым раздумьем на кроны упала,
Первой потерею, первым страданьем.

Я не пойму, почему такой болью
Ноющей, спёкшейся, душу щемящей,
Жёлтая веточка сердце мне колет
Прошлым ли, будущим ли, настоящим.

Скоро закружит метелица листьев,
Бросив в лицо золотые монеты,
Долгими зимами мне будет сниться
Прядка седая на зелени лета.

   ВЕРНОСТЬ

Его называли обидно  «Барыга»,
А он, он всего-то любил голубей:
Менял, продавал, подзывал, бегал, прыгал,
Жил в мире понятных ему лишь страстей.

Учился, женился, страдал, разводился,
Терял где-то старых, звал новых друзей,
Отцом, позже дедом, как все, становился,
Но преданно, верно любил голубей.

Добрейшей души человек, его мама,
И та говорила: «А мой-то кыш-кыш»,
Конечно, не в детство впадал, но упрямо
Адептом был свиста, вертовых и крыш.

Сменили друзьям годы приоритеты,
Привычки ушли, дьявол жизнь эту бей! –
И только «Барыга» от жизни рассвета
До жизни заката любил голубей.

   
         СИБИРЯКИ

Из Белоруссии, Смоленска, Псковщины
Крестьяне шли в Сибирь и казаки –
Так появился тип, народ, сообщество –
Такая нация, сибиряки.

Сибирь характеры ковала крепкие,
Не приживаются здесь слабаки.
Глядят в грядущее, гордятся предками –
Такая нация, сибиряки.

С душой распахнутой, гостеприимною,
Простые, но учти – не простаки,
Не погнушаются сразиться с кривдою –
Такая нация, сибиряки.

Над анекдотами мир потешается
Про чукчей, габровцев – вот чудаки.
Сибиряков побаски не касаются –
Такая нация, сибиряки.

Сказать: мал человек – природа силится:
Торнадо, оползни, зыбун-пески.
Вы приезжайте к нам, а мы подвинемся,
Такая нация, сибиряки.

   ГЛАЗА МОИХ УЧЕНИКОВ

Учеников встречаю повзрослевших,
Да что там повзрослевших – постаревших,
В суровых взрослых нет мальчишек прежних,
И всё-таки глаза – глаза всё те же.

Вон в тех глазах я чёртиков ловила
И знала, что сейчас созорничает,
А в тех уже была такая сила,
Что мне не в центре встать хотелось – с краю.

Такой предмет вела – в глаза глядела
И видела предвестников болезни,
Попытку возразить, пока несмело,
Восторг открытия, открыл САМ если.

В глаза глядела – видела проблемы,
Порой не детские, порой простые,
Встречала вдруг непониманья стену,
Но с чувствами всегда, а не пустые.

Прошли года. Глаза те повидали
Такое, что мне, бывшей, и не снилось.
Отрадно, что они увидят дали,
Что искра в них души и мысли сила.

   
      ПАМЯТНИК

Скромный памятник в школьном дворе:
Бюст солдата, десяток фамилий –
Вроде, всё, что на этой земле
От ушедших на фронт сохранили.

Ещё мальчики, выпускники,
И познавшие годы мужчины
Унесли, может, звонкость строки,
Может, светлую веру картины.

Равнодушный, холодный металл
Чьи-то мысли убил и надежды,
Кто-то видным учёным не стал,
Кто зерном не засеял пласт свежий.

Не срослось,  не сошлось, не сбылось
Сына вырастить, сад, дом поставить,
Только бьётся в жару и мороз
В окна школьные светлая память.

Это память о них, озорных,
Молодых и не очень, усталых,
Память им благодарных живых,
Память сердца, а это немало.

ЭСКУЛАПЫ, ВРАЧИ, ДОКТОРА

Тупизну безразличия действия морфия
Прорезал яркий свет, бьющий сверху в глаза,
Тихий гул голосов окруженья и доктора.
«Начинаем», - и мягко кто-то за руку взял.

Как копались во мне, отрезали и шили,
Как саднили прижаты руки-ноги к столу,
Помню смутно, как лампы по периметру плыли,
И тянулась рука к той руке, как к теплу.

Ассистентка-сестричка, я уж имя забыла,
Только помню до селе мягкость рук и тепло,
Больше часа держала руку, не отходила,
Будто к жизни тянула ту, что к смерти несло.

И теперь я когда-то, как простой обыватель,
Собираюсь врачей (ох, они!) отругать,
Вспоминаю те руки, кстати или некстати,
Становлюсь адвокатом, чтоб  их грех оправдать.

Всё мне кажется – грех у врачей ненамеренный:
Как ему за больного душой не болеть,
Как предать назначенье быть Бога поверенным
Быть руками Его здесь, на грешной земле?

     ЖЕНИХ НАШЕГО ВРЕМЕНИ

Мне навстречу волочится старец –
Взгляд потухший и зеркало темени.
Боже мой, это бывший красавец,
Жених нашего времени.

Где по жизни рассеял он гордость,
Взгляд орлиный и стать вождя племени?
На каких поворотах сбил скорость
Жених нашего времени?

Нет, конечно, не всяк так запущен,
Есть и те, у кого нога в стремени,
Не один популярен, раскручен
Жених нашего времени.

Мы следим за их ростом по теле,
Видим: твёрдо, весомо их мнение.
Только в памяти там он, в апреле,
Жених нашего времени.

Я в средине: не в славе, не в саже,
И по весям душевные демоны.
Утром тени, помада. Что скажет
Жених нашего времени?   

   
      ПАМЯТЬ

Мне столько встречалось хороших людей
На жизненном, в рытвинах, поле.
Советы и руки знакомых, друзей
Подкоркой и коркой я помню.

Моей твёрдой памятью, здравым умом
Я вижу их всех, как сегодня:
Кулич тётя Груша приносит в наш дом,
И вяжет мне топ тётя Соня.

Мне Нина Даниловна стелет постель,
По-бабьи жалея простушку,
Сноха открывает замёрзшую дверь,
Воркуя, несёт чая кружку.

Мне в жизни почти не встречалось врагов,
А может, я их понимала,
А может, ушла брань под сень добрых слов,
Которых так много бывало.

И всё-таки память на полках хранит
Обиды, подвохи, печали.
Когда б люди знали, как долго болит,
Наверно бы, не обижали.

    
В ПАРКЕ

Всё, как тогда: велосипед
И старый мудрый парк,
Аллеек приглушённый свет,
И я на трёх ветрах.

Остановлюсь и осмотрюсь:
Всё так же и не так.
Под  старой пихтой юный куст…
Морщины прячешь, парк?

Качели-лодочки сменил
Другой аттракцион,
И рвётся из последних сил
Сегодняшний  шансон.

И я с заметной сединой
И в отложеньях лет.
-Ну, что, ты тут или со мной? –
Зовёт велосипед.

Меня умчит из прежних чувств
Забытого «вчера»,
Оставив глупый юный куст
На трёх моих ветрах.

          МОРЯК

У нас был пёс, немецкая овчарка,
Он был кутёнком куплен за пятак,
Поковылял к воде: так было жарко –
В таз булькнулся, и назван был Моряк.

Он столько совершил за жизнь собачью:
Дом охранял и детям нянькой был,
Игрушкой им, подушкою в придачу,
И пух на шали-шапки нам дарил.

Подкралась незаметно пёсья старость,
Он охромел, оглох, ослеп, охрип,
Нам ничего другого не осталось –
Дать пенсию: ну, доживай, старик.

И привели чернявую молодку,
Но, Боже мой, что сразу началось:
Моряк нюхнул, прозрел, сменил походку,
Услышал; миг – и стал самцом наш пёс.

Как он ласкал, огуливал, старался,
Мы удивлялись: к миске подпускал.
И семерых наследников дождался,
Взглянул на них ещё раз и упал.

Мы под берёзой друга схоронили.
Жил с нами его сын – и плоть, и кровь.
И долго, вспоминая, говорили:
Сильна, однако, на земле любовь.

         НА РЕЧКЕ

Всё как будто вернулось
В ту далёкую юность
По дороге, что звали мы «насыпью»,
Что вела от крылечка
К  Кии, солнечной речке
С вязью гор и течением ласковым.

На обрывистый берег
Припаркую свой «велик»
И спущусь по ступенькам на галечник.
Вмиг года пролетели…
Те ли камни, не те ли,
Что кололи мне ноги той, давешней?

Та ли речка – не та ли,
Что мы переплывали?
Нет, вода в ней другая текучая.
И лесок за рекою
Развернулся тайгою,
И не та уже ива плакучая.

Так же смотрятся в Кию
Облака, но другие –
Надо всем сила времени властвует.
Да и я не такая,
Вроде я, но другая:
Седосердная и седовласая.

  ТАНЦПЛОЩАДКА

Лет сорок пять с той поры пролетело,
Та жизни часть, да и эта – так кратки.
Часто встречаю людей поседелых,
С кем танцевал на одной танцплощадке.

Офис. Приёмная. Стать-секретарша,
В столик кладущая мзду - шоколадки.
Строгий за дверью начальник стройглавка –
С ним гарцевал на одной танцплощадке.

Мусорный бак. Пень склонённый замшелый
Ищет пивные бутылки да банки.
Он всё забыл: как пластинка нам пела,
С кем танцевал на одной танцплощадке.

Мягко ведущая внучку за ручку
Бабушка.  Щёки – морщинки и складки.
Взгляд ещё острый. Эх, вот была штучка,
Так с нами жгла на одной танцплощадке.

Вот как по-разному жизни сложили,
Головы тоже – кресты да оградки.
Где красота, нежность, юность, что были,
Тех, кто кружил на одной танцплощадке?

      ПРИЗНАНИЯ

Было: я люблю тебя,
Было: я тебя люблю,
Было: догадайся, мол, то, о чём молчу,
Было всё серьёзно так,
На улыбке лишь ловлю
Я воспоминанье проявленья первых чувств.

Этот Сашка рыженький
Был таким застенчивым,
Почему-то в пару нас ставили всегда.
Школа. Праздник. Сцена. Танец.
Пальчики на плечики –
И мгновения важнее даже, чем года.

Краем уха слышали,
Краем глаза видели
Мы друг друга, и смеялись россказням о нас.
И три слова в той записке,
И улыбку издали
Приняла, как должное,
Взросло: третий класс.

    НЕ РУЛИ!

На велосипедной раме
Пассажиркой даль ловлю.
«Не рули, - ворчит хозяин, -
Не рули!» А я рулю.

Мужем стал хозяин рамы,
Я хозяйкой стать стремлюсь.
«Не рули, - твердит мне мама, -
Не рули!» А я рулю.

С пассажирского сиденья –
Вправо, влево, стоп – велю.
Мне бы сбросить напряженье,
Не рулить, а я рулю.

Дети взрослые и внуки,
То рыхлю их, то полю.
«Не рули, - снимают руки, -
Не рули!» А я рулю.

Так вела каким-то курсом
Воспитанье, быт, семью.
И куда, теперь любуйся,
Зарулила жизнь свою.

               
ГОРЕ НА ГОРЕ

Мне десять лет. Качусь с горы,
Захватывает дух.
И этой лучше нет поры,
И ближе нет подруг.

И визг, и хохот, и восторг,
За шиворотом снег.
На север, запад, юг, восток
Распахнут человек.

Мне двадцать пять. И с горки той
Уж с сыном я качусь.
Но где восторг далёкий мой?
И что я не смеюсь?

Мне пятьдесят. И я с трудом
За внучкой примостясь,
Съезжаю вниз. Нет, лучше дом
И сотовая связь.

Мы тихо движемся домой,
Мне грустно оттого,
Что не найду ответ простой,
Визжала-то чего?

     ВЗГЛЯД НАЗАД

Что за чёрт, джинн ли в старой бутылке,
Только с возрастом рад ты – не рад,
Прорастают глаза на затылке
И с пристрастием смотрят назад.

Вспоминаются давние годы
И друзей лица, действа, слова,
Прежних улиц дома, огороды,
Отшумевшая в парке листва.

Рядом встанут вдруг детства проказы,
Мамин взгляд, скорый папин ремень,
Про страшилки подружек рассказы
И черёмух душистая тень.

Со дна памяти, тьму прорезая,
Чей-то образ забытый всплывёт,
Сердце сладко замрёт, и седая
Голова твоя кругом пойдёт.

И тогда, если ты не ленивый,
Станешь их, незабвенных, искать,
А другие, как я, торопливо
Бисер букв на бумагу бросать.

   ПРОИСХОЖДЕНИЕ

Помним: в цветах утопающий двор,
Первый учитель, его мягкий взгляд,
Детских фальцетов взволнованный хор.
Школьный этап – не вернётся назад.

Правила только под коркой звучат
Голосом тех, кто учил столько лет,
Строгих законов физических ряд,
Формулы, даты, вопрос и ответ.

Этим запасом живём по сей час
Вузов добавив широкий поток –
Третью часть жизни питал знаньем нас
Его величество, бог, педагог.

Часто глазами их видим изъян,
Хвалим себя их словами. Скорей
Произошли мы не от обезьян,
Произошли мы от учителей.

        МУЗЫКАНТЫ

Да не была я девчушкой,
Девочкой в смысле смешков,
Бантиков, платьица в рюшках,
Буклей, душистых платков.

Парнем росла я, пацанкой,
Шкеры (кто помнит), берет,
Свист, с нараспашку фуфайкой,
С кучей накликанных бед.

Детство с такой же подружкой,
В юности парни – друзья.
Всем как-то общей игрушкой
Стала гитара моя.

Нет, я и думать не смею,
Что им она альма-мать,
Только все парни умели
Громко на чём-то играть.

Маленький, юркий, проказник,               
Джаза поклонник, трюкач.
Где ты, беспечный романтик,
Где ты, наш главный трубач?

Непоказной, неторопкий,
Незаводной, неречист,
Чуть юморной, чуть неловкий,
Где ты, аккордеонист?

За полночь пела гармошка,
Первый шансон, первый твист,
Первый твой стук мне в окошко.
Где ты, лихой гармонист?

Робкий, болезненный, мамин,
Тих, недрачлив, неказист.
Как его руки играли!
Где ты теперь, баянист?

Звали нас всех «перекрёсток».
Перекрестил, разбросал.
Каждый побыть успел взрослым,
Старым не каждый вот стал.

      
   ИЗ ДЕТСТВА

Когда вспоминаются дни
Беспечного детства, не хмурится:
Мы были не просто детьми –
Мы были детьми нашей улицы.

Кормили кого кто поймал:
Родители, просто соседи ли.
А вечером на сеновал –
Делиться там разными бреднями.

Куда-то планета неслась,
Но мы о планете не думали,
Плевать, кто  генсек,  где там власть
И кто завстолами и стульями.

Отрадой – фуфайка, платок
И в Новый год яблоко сладкое,
В жару газировки глоток
В ларьке из сифона с загадкою.

Походы из школы гурьбой,
В гурьбе все рабоче-крестьянские –
Холщовая сумка с собой,
А в ней книжки старые с красками.

И непроливашка ещё,
Чернила, всегда проливаемы,
С сандалями грубый мешок
На смену к галошам и валенкам.

И песен волнующий ор
Про войны, недавно прошедшие,
И неба широкий простор,
И мы, от него ошалевшие.


      «ПОЭТКА»

В шестом классе сосед мой по парте Шашков,
Юморной, зубоскалистый малый,
Знал про авторство трёх стенгазетных стихов
И «поэткой» меня называл он.

Я не знаю, где он, я не знаю, что с ним,
Юморит ли ещё этот парень,
Только будто когда-то судьбой наделил
И тавро на ней крепко поставил.

«Поэтесса» - не смотрится рядом со мной,
Это чопорно, громко, элитно.
По манере письма, грубовато-земной,
Я поэтка, и пусть несолидно!