Когда la femme снимает крылья света 1

Mieux vaut tard que jamais.
Лучше поздно, чем никогда.

Под стук колес за грязным стеклом мелькали едва позеленевшие ряды старых ветвистых акаций. Поезд незамедлительно несся через голые почерневшие от пожара степи, через поля зерновых, огражденные искусственными насаждениями, и казалось, что когда я сойду на конечной станции, то не увижу ничего кроме бескрайних просторов, сотканных из геометрических фигур, обрамленных акациями. Я знала, что еду в глушь — в богом забытый поселок с множеством заброшенных домов, откуда сбежали жильцы, как крысы с тонущего корабля, предчувствуя неминуемую опасность. Опасность носила экономический характер — истощение угольных пластов и как следствие закрытие шахты, служившей основным источником дохода местных мужчин.

Я — учитель математики и французского языка, и мне неплохо жилось в родном городе. Но по некоторым причинам личного характера я была вынуждена написать заявление на расчет, продать однокомнатную благоустроенную квартиру, окна которой смотрели на центральную площадь, и кардинально изменить свою жизнь, приняв одно очень заманчивое предложение, требующее переезда чуть ли не на край света.
 
Одним из действующих лиц, замешанных в невероятной истории, которую я собираюсь вам рассказать, стал мой попутчик. Его зовут — видимо его мама горячая любительница сериалов — Хосе Игнасио. Признаюсь, в первый раз это имя рассмешило меня, и я с легкой иронией слушала и рассматривала своего нового знакомого: светлые волнистые волосы; бесхитростное и оживленное лицо, как у школьника перед сдачей экзамена; крепкое тело. Он двигался с пластичностью гимнаста, неспешно, плавно и завораживающе. Тихий голос, красивое очертание губ, бесподобные глаза — хоть пиши портрет на память.

Тогда я еще и подумать не могла, какие злоключения поджидали нас двоих и не только нас, но не буду забегать наперед, скажу лишь одно: страсти разыгрались не хуже, чем в мексиканском сериале, и на каждое признание в  любви приходилось по загадочному убийству. Самое обидное, что из меня хотели сделать козла (или козу!) отпущения, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы очистить своё имя и вычислить настоящего убийцу.

Хосе Игнасио держался сдержанно — ни намека на пошлость, никаких неприличных шуточек, слова подбирал внимательно и сразу произвёл впечатление серьезного молодого человека. В его светлых глазах цвета ясного неба светился высокий интеллект, как заснеженные пики Эвереста в солнечных лучах. Это незабываемое зрелище: кому приходилось воочию видеть горные пейзажи, тот поймет, как я была поглощена его взглядом. Не думайте, что я влюбилась с первого взгляда. Нет! Хосе Игнасио на одиннадцать лет младше, и по началу я в нём видела лишь интересного собеседника, а поскольку волей судьбы нам довелось более суток скрашивать одиночество друг другу, то мы нашли немало тем для разговоров. Учитель и доктор! Какие темы  мы только не обсуждали!

Ни один мужчина, даже если ему всего двадцать четыре и он все еще студент, даже если не думает о женитьбе, — не может совершенно не интересоваться противоположным полом и совсем не задавать некорректные вопросы, на которые при других обстоятельствах  я бы и не отвечала, но с незнакомцами всегда так легко говорить, и я рассказала о себе всё, что на тот момент всплыло в моём сознании:

Меня зовут Даша — Оливина Дарья Леонардовна. Разведена, детей нет. Бывший муж не знаменитый и известный во всем мире, но считал себя талантливым автором современной литературы. Опубликовал несколько книг за счет семейного капитала, но овчинка выделки не стоила — тысячи экземпляров громоздкими ящиками лишь занимали место в коридоре, где могла бы стоять новая мебель вместо трухлявого стола, подаренного свекровью на свадьбу. Я не из богатых — родители живут в селе. Получить педагогическое образование мне удалось лишь благодаря стремлению учиться, а не, как часто бывает, — крупным купюрам в зачетной книжке. Я люблю путешествовать, Флобера, Э.Золя и стихи с неимоверно красивыми образами природы, проявлением любви и страсти, а главное, что я могла бы сказать о себе — я за верность, справедливость, против лжи, и будь моя воля я бы не оставила безнаказанным никого, кто посягнул на чужую жизнь. Убийца должен быть наказан и никак иначе.

Если говорить о внешности, то не хочу вдаваться в подробности и в мельчайших деталях описывать ту жгучую брюнетку, что смотрит на меня с зеркала своими карими немного  удивленными глазами. Для вас будет вполне достаточно знать, что моё лицо имеет приятный овал, оно не лошадиное, но ничего сверх особенного в нём нет: прямой нос; не тонкие, не пухлые губы. И, да, я пользуюсь только пудрой, потому что мой нос без неё блестит, и на нём виднеются черные точки. Я не бросаюсь в глаза мужчин яркостью макияжа, и единственный комплимент, который мне зачастую делают: «У вас красивые глаза», и ничего более. Скорее всего, я не блещу красотой, а только носом, лоснящимся без пудры.

Если вы еще не прибавили к двадцати четырём одиннадцать, то я облегчу вам задачу — мне тридцать пять лет, и за последние два года до начала описанных событий единственным мужчиной, с которым я могла поговорить по душам, был коллега преклонного возраста в костюме неопределенного цвета с наглаженными через влажную марлю брюками. Он был умён, но похож на увядший овощ, и я, естественно, видела в нем только друга. Если бы он был свежее, и на его желто-сером лице хоть иногда играла весёлая улыбка, дыхание не выдавало гниющих зубов и осанка не съежилась, как стручок созревшей фасоли, то я бы так сильно не расстроилась, когда злые языки приписали его мне в любовники. Чего только не выдумывали о нас, но я отвлеклась. Вернусь к тому, что хотела сказать, — с Хосе Игнасио я снова почувствовала в себе силы, я поняла, что безвозвратно упустила время. Оно сочилось сквозь пальцы как песок, а я по глупости думала, что впереди еще вся жизнь. Мне было и радостно и грустно совершить открытие, что я не утратила способности поддерживать живой разговор, что я всё еще интересуюсь мужчинами, и во мне оживает спящая женщина. Она как куколка спряталась где-то в животе, и я представляла, что в один прекрасный день распрекрасная бабочка захлопает крыльями, и я побегу в парикмахерскую делать прическу, потом за новым платьем, туфлями, сумочкой, и сброшу с себя как надоедливый кокон серость прошлого, связывающую по рукам и ногам в том настоящем.

Столь романтическим настроением я была обязана, как вы понимаете, Хосе Игнасио — доктору Эмирову, направляющемуся для прохождения практики в старый шахтерский поселок (чуть-чуть городского типа!). Одни уезжают, другие приезжают — свято место пусто не бывает. Хосе Игнасио поразил меня бодростью и неугасающим желанием говорить, говорить и слушать, слушать и снова говорить. А я всякий раз рассматривала его с восхищением, обращая внимание на каждую мелочь.

Хосе Игнасио был широк в плечах, мужествен и чертовски соблазнителен. Я отметила, что у него крепкие руки; красивая форма ладоней, пальцев; ухоженные ногти. Он носил кремовый свитер из натуральной шерсти с треугольным вырезом, из которого виднелся воротник молочной рубашки и сине-красный красивый галстук. Никогда не могла спокойно смотреть на таких мужчин — мысленно сравнивала со своим бывшим мужем, и готова была кусать локти из-за своего же безвкусного выбора. Хосе Игнасио предпочитал дорогую и модную одежду, — конечно, дело не в одежде, но его стиль удачно подчеркивал своенравный характер, финансовые возможности и с первого взгляда покорял разум, как тиран-завоеватель, разутюживающий извилины мозга вместо сожжения и сравнивания с землей захваченных территорий. Но со всей уверенностью, хорошими манерами, умением красиво говорить и казаться успешным и беззаботным, Хосе Игнасио что-то скрывал, недоговаривал, и по его небесным глазам проплывали грозовые тучи, придающие иногда отрешенный и даже измученный вид всему лицу.

Заведя разговор о семье Намистиных, — они пригласили меня работать репетитором для двойняшек-мальчиков — я прочла в глазах Хосе Игнасио настороженность и острую боль, словно одно слово, одно упоминание о Намистиных лезвием бритвы черкануло ему по горлу.  Он побледнел, во взгляде засквозило беспокойство, и я ужаснулась столь резкой перемене. Не нужно было никаких иных доводов, чтобы прийти к заключению, что доктор Эмиров  и семья Намистиных, мягко говоря, не дружат.