Спасибо майор!

Майор в заставке не натуральный, а из сети! Но, ведь хорош? Согласитесь...   
Первого апреля 2004 года ( вдумайтесь хорошенько.. Первого!) "Российская газета" опубликовала материал о правах призывника. Оказывается, они у него есть! Воодушевившись примером почтенного издания, решил и я поделиться своим богатым опытом, как мне пришлось этими правами попользоваться. Думаю, это весьма поучительно…
   Когда-то, изрядно давно, для меня, как и для любого лица мужского пола, тоже настало время превращаться в пушечное мясо. Так уж заведено во всем мире, со времен ужасно изобретательного корсиканца- Наполеона, придумавшего всеобщую воинскую обязанность, каждого парня, достигшего, вопреки превратностям богатого на сюрпризы бытия, возраста лет 18, превращать в вышеназванный малопочтенный продукт. Чудесная и массовая процедура упомянутого превращения называется в нашей генерально развеселой стране - приписка! Уж как придумают бюрократы какое-нибудь название, так хоть стой, хоть падай. А, хочешь, стой, а хочешь, падай, все равно тебя "припишут" к соответствующему фанерному ящику, расположенному пока что только в военном комиссариате.
 Так оно для меня сошлось, что в то самое незабываемое время, наступившей и уже упомянутой "приписки," я работал в поганенькой конторе механизации УМ-3 ( а ума то сколько, аж целых три!) около одной из пресловутых советских "комсомольских" строек. Эта стройка должна была в итоге, по своему завершению, завалить всю страну, и без того побежденную социализмом и заваленную лозунгами на всех, даже заваливающихся заборах, еще и изопреновым синтетическим каучуком. В столовой стройки, как и положено, бегали мыши, вода для питья на нашей базе механизации была то ли техническая, то ли просто отвратительная, руки нередко не удавалось толком помыть, по причине полного отсутствия всякой воды, а без обеда не протянешь… поэтому нередко шли в столовую с грязными руками. Кроме того меня определили на ремонт топливной аппаратуры двигателей строительной техники и мне приходилось целыми днями буквально купаться в солярке (народное название дизельного топлива). Я бултыхал в ней руками, дышал мелко распыленным топливом и его парами, мыл детали в этой гадости и еще "мыл" в ней руки. То есть жил я очень "насыщенной" соляркой жизнью. Через много-много лет в книжечке автора Чистихина я случайно прочитал, что этот мерзкий нефтепродукт, насыщавший тогда мою молодую и неопытную жизнь, дает сильную реакцию на печень. Да и в самом деле, какие могут быть здесь сомнения, ведь если какая-нибудь гадость впитывается в кожу, то она неизбежно попадает и в кровь. А если гадость крутая, то кровь становится похожа буквально на канализационные стоки нефтезавода, которые и приходится обеззараживать несчастной печенке. Хоть печенка и приспособлена в каждом организме для его очищения, но ее возможности очевидно не беспредельны. А если у вас еще и кожа тонковата и проницаема чересчур, то ваше дело совсем плохо, особенно если вы этого не понимаете и умные книжки читаете не до, а после.
 Вот так и моя печенка понадрывалась, понадрывалась в борьбе с соляркой, из которой моя кровь состояла тогда, быть может, на четверть, и в итоге сдала. Я болею редко и очень странно. Даже с температурой за 39 я могу ходить и не падать в обмороки и вообще ее, температуру, почти не ощущаю, но только побаливает голова. С годами приобрел опыт. Если как-то нудно и противно болит голова, то значит у меня высокая температура.
 Вот и в случае со сдавшей или сдавшейся печенкой сильно болела голова, даже больше шея, но я продолжал ходить и даже веселиться примерно с неделю, так как опыта по части функционирования собственного организма еще не поднакопил. Потом как-то все же притомился и решил полежать. Чтобы обосновать временный уход "в горизонт" померил температуру, вышло 39,6. Решил, что это довольно серьезно. Вызвали врача. Пришла очень сексуальная брюнетка с прической под Бабетту, но с фамилией Хомутова и начала на мне экспериментировать, а я, естественно, начал «хомутаться».
 В медицине главное – это, конечно, диагностика. Если не понять, что за недуг у клиента или, что еще хуже, перепутаны симптомы недугов, то клиенту не поздоровиться. Хотя, что это я, ведь клиент доктора всегда нездоров. Иначе, зачем им, клиенту и доктору, вообще встречаться. Я точно был нездоров, температура об этом говорила красноречивее всяких громких заявлений, и докторица сразу энергично взялась за дело, то есть за меня.
 Сначала меня заподозрили в гриппе. Это в конце июля-то! Потом заподозрили еще в чем-то и к тому же эти подозрения случились не один и не два раза. Следствие продолжалось 12 дней. Эти дни я почти ничего не ел, сбросил 12 килограмм веса, слава Богу, некоторый резерв для сбрасывания имелся. Не ел ничего по причине тошноты, а тошноту доктор научно и разумно объясняла высокой температурой, так и державшейся на уровне под 40 и так оно неспешно всё шло в известном направлении.
 Еду я не принимал, понятно, по причине отчетливого нежелания, а вот разных таблеток, благо аптека была рядом, перепробовал массу, так как для этого мое желание вообще не требовалось. То одни, то другие таблетки сменяли друг друга… Дошло до того, что очередная таблетка выскакивала из меня после проглатывания со звуком, напоминающим хлопок пробки, выдергиваемой из бутылки. Это у медициников уже называется лекарственная интоксикация.
 Хомутова приходила каждый день. Был бы я здоров, так мне это может быть и понравилось бы. Но при температуре, упорно державшейся выше всякого разумного уровня, визиты докторицы начали раздражать и я стал огрызаться. Но в одно прекрасное утро и на нашей улице случился праздник! Докторица, присмотревшись как-то ко мне, радостно завопила, что клиент, то есть я, пожелтел, и значит у него желтуха! Ура!!!
 Через три часа я оказался в инфекционной больнице в компании гепатитчиков. Был ли у меня гепатит А,.Б,В,Г,Д… Х, или это была, так называемая, механическая желтуха, сегодня уже точно никак не установить. Если это была она - механическая, то я должен и сегодня еще радоваться, что тогда остался жив. К ней (механической) только и не хватало добавить самый легонький, какой-нибудь простенький гепатит, обозначаемый даже не буквой, а одной лишь запятой и, полет свободный! Место приземления в таком случае точно известно, естественно, в землице за ближайшей кладбищенской оградой.
 Четыре недели в больнице для меня прошли очень содержательно. Прочел из Ремарка "Три товарища", "На западном фронте без перемен" и чего-то еще немало прочел, но остальное, не запомнилось. Наслушался похабных анекдотов и интимных подробностей из жизни импотентизированных гепатитчиков. Получил кучу уколов и вливаний, но вышел-таки оттуда своими ногами на свободу, с белой кожей и уже без температуры 39, изрядно мне надоевшей. Естественно, вышел радостный, что остался живой, знал бы то, что знаю сегодня, радость была бы просто неописуемой. Троих из огромной, гепатитной сараеподобной палаты (мест на тридцать) за четыре недели отвезли в морг. Получается летальность где-то около 10% за месяц! Это добавляло радости. Птица смерти махнула крылом довольно близко у лица, но не зацепила и не унесла с собой на место своего обычного приземления.
 Явился я домой, как уже говорилось своим ходом и вполне бодрый, на радость родителям. А для меня дома тоже оказалась заготовлена "радость", на столе лежит стопка повесток из военкомата. Штук 40, а может и больше. Я их вообще не считал, но и без пересчета было видно, что их много. На другой день я сгреб всю пачку этих бумажек и двинулся с ними в военкомат. Зачем я их все забрал и сам не знаю, наверное, решил казенное имущество вернуть. Впервые в жизни зашел я в это очень неприятное, военнокрематорное учреждение. Никто там меня не собирался радушно встречать, тем более с цветами, я сам нашел, что и где. Только, только постучавшись, зашел в кабинет и представился, как из-за стола с радостным боевым ревом выскочил какой-то майор и завопил. "Ага, явился! Что это ты себе вообразил? Тут с тобой в игрушки играть не будут." И так далее, и все громче. Распелся, так сказать, вошел в голос. Ну, я дал ему немного поорать и спокойно так говорю. "Чего это Вы на меня орете? Без крика нельзя?" Но майор-то глотку прочистил и дальше неудержимо несет меня по кочкам. Изо всех сил орет, аж, посинел от натуги. Не знал майор, что за спиной у меня уже есть опыт работы ночным слесарем в автобусном парке, а это еще тот опыт! Воплеустойчивость у меня уже была на хорошем уровне.
 Спокойно так объявляю майору, что если он не перестанет орать, то я сейчас повернусь и уйду, и приду снова только через месяц. Майор радостно и очень ехидно тут же мне объявил, что он меня с милицией приволокет. А я ему в ответ объявил, что ничего у него не выйдет, так как у меня в кармане больничный лист на месяц и пока мне его не закроют, ноги моей в военкомате не будет, а от милиции я вполне надежно защищен названной медицинской бумажкой. Продемонстрировал я майору и военкомату свой больничный листокукиш, откланялся и удалился домой.
 Через месяц, как и обещал, я снова пришел в военкомат. Майор явно заждался, застоялся и поднакопил силенок. Орать он начал сразу и еще пуще, прежнего. Там было все: и сворачивание в бараний рог, и дальняя дорога с казенным домом, а в апофеозе своей арии майор пообещал меня заслать так, что я вернусь домой без волос и без зубов!
 Зубов мне стало жалко, и волос тоже. Я подошел к майору поближе и проникновенно принялся его благодарить.
 "Спасибо, майор! Ты мне все объяснил. Я-то - дурак думал, что служба в армии – это священный долг перед отчизной, а это оказывается наказание! Меня не за что наказывать. И я не позволю себя наказывать. Но все равно, спасибо, майор! Все объяснил! И я теперь сделаю все, чтобы никогда не попасть к вам в лапы"
 Я и в самом деле искренне благодарен этому майору, он разрушил ненужные в этой жизни и опасные для нее самой иллюзии. Он-майор, как лучший друг, предупредил меня о грозящей опасности.
 Вернувшись из военкремата домой я объявил родителям, что отчисляюсь из института и уезжаю в Москву. Все пришли в панику и потребовали изложить причину. Заодно были выданы разнообразные протесты по поводу моего решения, в том числе и материальные. Пришлось прояснить ситуацию и кратко процитировать дружелюбного майора. Ну, не ждать же мне в самом деле, когда майор реализует все свои угрозы?
 Родители контраргументировали, что в Москве своих майоров куча. И они не лучше сибирских. Пустив в ход природное красноречие, я смело предположил, что московские начальнички своих-то деток от майоров постарались уберечь. Для этого они в Москве военные кафедры не закрыли в институтах, а над нами, черной костью, можно издеваться, сколько влезет и хоть всех сдать или в ряды или между рядов и ничего не случится.
 Родители принялись доказывать, что в нашей стране повсюду законы и зоны одинаковы, что майор просто пугает, но не посмеет. Я посмеялся над наивными родителями и предложил папе  сгонять в командировку в столицу и все предметно выяснить. Благо такая возможность у него была.
 После возвращения папы из Москвы, мой авторитет в его глазах резко возрос. Оказалось, что в столичных ВУЗах дело обстоит именно так, как я и предполагал: военные кафедры функционируют вовсю. Привез папа даже и бумагу, что меня согласны, зачислить переводом на третий курс.
 А перевод в институте не оформляют. Вероятно, кто-то не забыл все же издать и разослать по городам и весям необъятной страны советии соответствующую инструкцию. А то ведь все умные призывники страны резко перебегут в Москву, в институты с военными кафедрами, а кто же тогда пойдет в родную армию… одни дураки что ли?
 Пришлось мне отчислиться из института по собственному желанию, хотя имелось другое желание, подкрепленное бумагой, перевестись. Здесь скрыта маленькая тонкость. Отсрочка от призыва, а точнее привода или приволока, на военную службу, дается, как и жизнь, только один раз в жизни. Отчислился. Потерял право на отсрочку, а может и на жизнь. Но я смело черканул заявление на отчисление, так как свою отсрочку-то получал по болезни. Эти уроды – убийцы в белых халатах, называемые комиссионными врачами, после гепатита все же дают очухаться будущему пушечному мясу, даже целый один год! Во, гуманизм масштабный какой! А? Ну и потом вперед, в ствол, марш!
 Ясно, что при таком гуманистическом раскладе можно не только волосы и зубы потерять, а еще и жизнь в придачу, даже и не успев, еще в ствол пушки попасть. Но не хочется ведь этого ничего, да еще в компании с таким майором. И вообще я в жизни видел только двух людей, мечтавших попасть в армию. Один был дворовый пацан, по кличке Осел. Он с детства болел эпилепсией, но этого никто вокруг (включая самую передовую в мире советскую медицину) не понимал очень долго. Сначала Осел как бы засыпал на ходу. Впадал в ступор и не реагировал ни на что. Его щипали, пинали, а он смотрел в одну точку и не воспринимал ничего, одним словом - осел.
 Эти придурки, убийцы в белых халатах (УВБХ), как-то пропустили бедного Осла через комиссию. Как они до этого додумались, ума не приложу… На то они и УВБХ! Им многое доступно из того, что не доступно обычным людям. Потом несчастного Осла, одетого в вожделенную форменную робу, положили все же в какой-то военный госпиталь, а вдруг он, гаденыш, симулирует все подряд, в том числе и свое страстное желание, служить в армии он тоже умело симулирует. Подозреваемому в злостной симуляции бедному Ослу так зверски сделали пункцию эти УВБХ какой-то даже не ослиной, а лошадиной иглой, что после нее он стал уже классическим и классным эпилептиком. Теперь он внезапно и бойко падал на землю, бился в судорогах, пускал пену и мочу и испускал жуткие утробные звуки. Ну, короче говоря – классика! Тут уже даже и УВБХ стало понятно, такого Осла в танк никак нельзя! И автомат ему в руки давать тоже нельзя, а то он как нажмет в нем чего-нибудь, упадет в окоп и вырвать не успеешь у него из рук жизнекосилку имени Калашникова, как всех вокруг перестреляет. Потом Осел утонул. А может, и утопился. Осел-то Осел, а ведь, наверное, и он, в итоге понял, что не видать ему в жизни счастья и любимой армии тоже. А какое счастье для Осла может быть без армии?
 Другой тип, мечтавший об армии, был "очаровательный" мальчик по фамилии Каторгин. Он появился в нашем классе неизвестно откуда и как, и наводил легкий ужас на всех, включая учителей. Это "мальчик" был постарше других соучеников года на три, готовый кадр для дедовщины на уровне средней школы. Если 15 лет соотнести к 12, то это уже очень серьезная фора. Этот гаденыш дрался с упоением, а учился без такового начисто. Его жизненный план был незатейлив и прост: как дважды два. Закончить семь классов и пойти в армию. Он, вероятно, так и рассчитал, что если в каждом классе, начиная с третьего, сидеть по два года а где-нибудь и три, то после семилетки как раз грянет ему призывной возраст. В этом своем, нехитром замысле он отлично преуспевал. Потом он метил дальше, на сверхсрочную, и прокорм ему, таким образом, был гарантирован уже почти на всю жизнь. Быть может, он даже стал и генералом. Все возможно в этом мире. Фамилия-то у него была очень символическая, с такой ничего не стоило, и очень даже далеко пойти в пролетарском государстве.
 Но вернемся в год 1963, когда я вынужденно расстался с Сибирью первый раз. Прилетел я в Москву, она несомненно, выглядела представительно. И всего лишь только. В столицах, как известно, никого и никогда не ждут. Начались мои мытарства с жильем, а еще больше с пропиской. С тех пор я люто ненавижу эту систему: прописки, регистрации, пропускизирования, анкетировавния и далее. Как и приписку ненавижу!. Но события с пропиской помогли мне понять, почему в России нет больше Ломоносовых Как только очередной претендент на ломоносовость и ломоносовскость (Л и Л) появляется в каких-нибудь столичных городах державы ему сразу задают только один, но жесткий вопрос. А где твоя прописка? И после короткого, но бурного выяснения по поводу этого вопроса, претендент на Л и Л соискатель-неудачник, получает коленом под зад и, ломая свой любознательный нос, и еще оставляя за собой раскаленный след в атмосфере,  отбывает в очередные свои замурзанные Холмогоры.
 Мне в итоге чудом удалось прописаться в Подмосковье, помогли знакомые, которые даже об этом совсем забыли, а в итоге я не получил-таки этого вседостигающего и всенаправляющего пинка. Правда и в Ломоносовы пройти мне тоже не удалось. Так, что можно с прискорбием констатировать: не оправдал доверия Родины! Больше как-то занимался своими делами, а о Родине думал мало. Каюсь, грешен! Сдал я какие-то зачеты по военной подготовке, мало-мальски освоился в столичной негостеприимной среде и настал судный день экзамена по военной топографии. Думаю, я и сейчас смог бы его сдать, хотя прошло 50 лет, а уж тогда-то я точно был подготовлен на все 100%.
 Прибыл я на этот экзамен. В аудитории человек 70 страждущих и еще четыре полковника, с мрачными лицами, на которых крупно, непечатными буквами написано: всех… м… е… в ряды! За экономией места я просто не помещаю все те буквы алфавита, которые отчетливо просматривались на полковничьих лбах (мелко были написаны, потому много и уместилось даже на небольших лбах).
 Какой-то молодой офицерик поспрашивал меня о том, о сем и после доложил все мрачнеющим мрачным полковникам: «Я ничего не могу с ним сделать. Он карту читает как Бог».
 Я не склонен был возгордиться такой характеристикой, было не до того, так как самый наимрачный из мрачных полковников прорычал: А ты его еще чего-нибудь спроси. Мой визави вернулся и задал мне очередной вопрос… Обратите внимание на вопрос. Это центральный, основной, даже можно сказать главный вопрос из очень важной науки - военной топографии, - А кто у нас начальник Главного политического управления Советской армии? спросил меня ехидный экзаменатор. Откуда же мне было тогда знать этого милашку, и почти Чебурашку - генерала армии Епишева с личиком, похожим на задницу Квазимодо. Но молчать нельзя, надо говорить. Тут же на ходу назначил я на эту почтенную должность маршала Захарова. Мой экзаменатор радостно засмеялся и с облегчением выдохнул: "Маршала-то такого нет… А начальник ГПУ генерал армии Епишев." Терять мне нечего и я объяснил офицерику, что маршал Захаров есть и даже в коридоре у аудитории справа висит его портрет. Любовь военных к ненаглядной агитации меня просто спасла! Ну и негромко так, чтобы не обидеть человека, сказал я тогда своему экзаменатору: "Ну что, у нас ничья?" И получил я позорные четыре балла по важнейшей науке - военной топографии, которую, конечно, же знал на пять. Но "ряды" удалились от меня опять на почтительное расстояние, можно сказать стройными рядами.
 Кстати, я позднее выяснил, что маршал Захаров десять лет (!) был начальником Генерального штаба! Как классно офицеры СА знают свой генералитет!
 Потом было много веселья на военной кафедре, с висением на доске отличников и многократной сдачей экзаменов в показательном режиме перед комиссией. Ну не беда, что ты вчера этот экзамен уже сдал, а сегодня нелегкая принесла эту чертову комиссию. Надо же выручать родную военную кафедру, что в гражданские люди вывела тебя. Ты посиди в аудитории, а когда комиссия заявится, пойди и еще разок ответь при ней чего-нибудь. Ну, а если комиссию дернет все та же нелегкая что-то еще спросить, ты уж постарайся блеснуть и не уронить в грязь кафедру, чтобы она не обзавелась личиком генерала Епишева. Так и сделали, как было задумано. Нам любую комиссию, создатель всех комиссий, если только она не из гестапо, надуть пара пустяков.
 Потом были очень веселые сборы в замечательном городе Кашире из которого помнится понтонный мост через Оку, тюрьма и баня, там же присяга, а потом долгое, и забавное офицерство в запасе.
 Четыре года назад я пришел в военкомат (так и хочется назвать его военкремат – военный крематорий) и попросил снять меня с учета, по возрасту. А они не верят. Это все спасибо майору, так как, благодаря ему, я до сих пор и с зубами, и с волосами. Убедил военкрематорских грымз, в итоге, только с документами в руках. Поудивлялись, поубивались уменьшению рядов и поставили штампик. Я даже "переслужил" целых полгода. Штампик поставили да еще и говорят: "До свидания!" Пришлось их поправить, что свиданий у нас не будет больше никогда и попросить переделать это их "До свидания!" на простенькое, но такое милое "Прощайте!"
 Вот так я своей жизнью проиллюстрировал известную поговорку: "Не было бы счастья, да несчастье помогло!".
 А что это я вспомнил вдруг майора? Да, от того, что за последние полгода дважды столкнулся с жертвами майорского юмора. Майоры как-то активизируются периодически, как сезонные существа. Одного парня майор пообещал превратить в пингвина, другого оставить без волос и без зубов. Это все, наверное, фрагменты из майорской молитвы, которую они (майоры) заучивают направившись на службу в военкрематы.
 Ну, что можно подытожить. Во-первых. Не надо бояться майоров. Они не имеют в мирное время права расстреливать на месте или у забора военкремата. Вообще, над не принявшим так называемую военную присягу, майор не начальник, оттого он так и орет зверски. От сознания собственной неполноценности орет, самоутверждается, так сказать, горлом.
 Во-вторых: нормальные родители здоровьем детей начинают заниматься не в 10 лет и не в момент "неожиданной" приписки, а с рождения и ведут медицинские документы как надо. И знают наизусть все существующие диагнозы, признаваемые военкрематом за летальные для службы, разумеется, только для нее.
 В-третьих: надо изучать наши несовершенные законы, так как в их несовершенстве содержится спасение утопающих. Не всем же дано с законами управляться, как с дышлом! Надо поизящнее, поаккуратнее, все записывать, не терять бумажки, водки жрать поменьше и лучше соображать.
 Надо помнить, что майоры жутко изобретательны и теперь деток выдергивают на приписку прямо в школе. Ну а деткам надо хорошо учиться, стараться поменьше валять дурака, так как двери в военкремат широкие-широкие, а оттуда узкие-преузкие, проходишь только плотно прижав к туловищу руки или скрестив их на груди и вперед ногами.
 Но, а кто-то же должен служить? Иначе майоры и даже генерал-майоры поголовно останутся без работы, а Родина без защиты и защитников. Нельзя же так издеваться над бедными людьми, и Родиной! Поэтому армия была, есть и будет. Надо бы только, чтобы она стала поорганизованнее и покомпактнее, и соответствовала бюджетным возможностям небогатого российского государства.
 Генерал М.Г. Черняев, прославившийся минимальными потерями в походах по Средней Азии, много лет тому назад сказал: "У нас, в России, армия, чем больше, тем менее в ней порядку. У солдата в ранце порой нет и сухаря, зато в полковых канцеляриях обилие стратегических планов". В России армия всегда чрезмерно велика. В начале 20 века при 130 миллионах населения постоянная армия была 979 тысяч. Тогда же в США при 76 миллионах населения армия составляла 63 тысячи, а треть бюджета, сэкономленная на армии, тратилась на образование. Вот когда они, мерзкие – американцы, начали экономить! Мы же всегда, из боязни оставить генералов без работы и красивых погон, а генеральских жен без дармовой прислуги, всегда перебирали и перерасходовали. Даже тогда, когда можно было сэкономить. Например, с 1946 года в СССР лет десять точно можно было армию иметь 500 тыс. чел. и сэкономить чертову тучу денег, но мы держали без малого 5 млн. под ружьем. Чего добились-то? Все равно стали региональной державой с потугами на дорогостоящее величие.
 Но бог с ним с прошлым. Сегодня как? Пока еще есть возможность снизиться до этих 500 тыс. и не будет проблем набрать в армию столько добровольцев. И платить им можно будет вполне прилично. И с такой армией можно будет пожить лет 10, а там можно будет и вернуться к вопросу о численности. С новыми знаниями и обновленными майорами.
 А молодежь на лето можно и нужно направлять не в военно-спортивные лагеря, а в спортивно-охотничьи, с психологами, диетологами и урологами. Научить надо детей правильно питаться и чистить зубы, совершать туалет и моцион, заранее выявить всех девиантных деток, прикрепить их к диспансерам, подлечить. И в лагерях не в противогазах бегать, до захлебывания блевотиной, а чистить леса, ориентироваться на местности, ставить указатели, вести противопожарное патрулирование и много еще чего. Учить первой помощи, учить беречь здоровье и дома, и на войне ( не дай бог ей быть, проклятой!).
 Генералам всем надо запомнить: в условиях рыночной экономики и ощутимо ослабленного бомбостроением и марксианскими амбициями государства, едва выбравшегося из-под красных хазар, служба в армии – это социальная функция бедности. Чего ни делайте разлюбезная власть, а дети состоятельных и грамотных родителей от майоров спасутся ( и так было кстати всегда). Те дети, которые сами нашли хорошую работу, и благодаря майорам ее потеряют, будут майоров люто ненавидеть. Может даже и отслужат, но майорам от них не поздоровится. Ну а к тем, которые сирые и убогие, и неизбежно попадут в майорские лапы, надо проявлять чуток гуманизма. Они же молодые, зеленые, а многие просто глупые. Но они же свои. Свой народ-то, своооой! Им надо, бедняжкам, сочувствовать. Надо их подтягивать, подкармливать, а не только, испуская какие-то негуманные звуки, орать дурным голосом "Газы!" и грозить всеобщей пингвинизацией. Одним словом, как не звучит это дико: нужен майорский и даже местами генеральский гуманизм, и я за него изо всех сил! А против майоров я ничего не имею, даже благодарен одному из них, чего и не скрываю. Дай бог ему - майору моему любимому конкретно воспитателю аршинного, генерального здоровья на много лет. Мнооогая лета, родной ты мой майор! Майоры тоже Родине нужны, а то кто же тогда в генералы пойдет, если не будет хорошо воспитанных майоров! Одного майора я уж точно воспитал. Думаю, он об этом знает.
 Намедни Министр обороны тоже проявился в ТВ, все объяснил, как народ пачками погонят в армию (только на один год, но всех), авторитет которой последнее время быстро растет! Уж про последнее точнее некуда! Спасибо Министр! Кто за ним следил внимательно, тот знает: СБИ очень честный человек, ну настоящий полковник-генерал. Все разведчики они честные, всегда. ЧПГСБИ еще два года назад сказал в СПБГУ, что слухи об отмене призыва предвыборная болтовня. А слова добровольная армия просто застревают в горле, не у меня. Но все, равно всем спасибо!

ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ИНФОРМАЦИЯ
1. А.Соболев Университет вернул министру аттестат. КоммерсантЪ 26.12.02.
2. С.Караганов Вооруженные силы, которые нам нужны, Р.Г.02.04.04.
3. А.Бабакин Погоны для студентов Р.Г. 20.03.04.
4. Ю.Гаврилов Рекруто. Р.Г.09.06.04.
5. М.Гулько Призыв вместо контракта К-тъ-Власть 21.06.04