Былина

Во времёна далёкие, древние
У Канадского водохранилища,
Что прозвали потом все Онтарио,
А тогда звали Лужей бобровою,
Жили-были три брата индейские.
Ну, а с ними ещё и полбраточек.
Имена у них были заморские.
Презабавные клички нерусские.
Потому как, там русские нЕ жили
И о них было братьям не ведомо.
Было время тогда стародавнее,
Стародавнее и старомодное…
Старший звался со всей своей скромностью
Быстрый Ум, что вполне соответствует…
Хоть года его были премладые,
Но работала соображаловка.
Средний брат звался Зорким Соколиком.
Видел он, что другие не видели.
Вот такое имел средний зрение,
Что считал взмахи крыльев колибриных…
Младший звался людьми Ухо Чуткое,
Ухо Чуткое, Ухо Проворное…
Слышал он даже шепот растительный,
Да и мысли зверей истолковывал.
А полбраточка звали особенно.
Так как он, по причине неведомой,
Пристрастился к воде дюже огненной,
Воде огненной, сорокоградусной.
Нос Багровый прозвался полбраточек.
И вполне даже очень заслужено.
   А случилась тогда война лютая,
Война лютая, дюже ужасная…
С бледнолицыми подлыми лисами
Из далёкого стану хранцузского.
Их прозвали волками позорными,
Препозорными, даже тряпичными…
А ещё и конями педальными,
Что в пальто всюду ходят пожизненно.
Так вот эти незваные гостюшки,
Из далёкой страны старой Хранции,
Насадили везде свёклы сахарной,
Чтобы гнать свою воду, что огненной
Называлась в народе индейцами.
   Вот однажды братишки охотились
На бобра, что деревья ел поедом
И кидал в воды озера, пакостник.
Нос Багровый, тот самый полбраточек,
Что болел от похмелия тяжкого,
Потихоньку отбился от братушек
И поплёлся до стану хранцузского.
Ибо гнало похмелье жестокое
На велики, безудержны подвиги.
Но братушки того не заметили,
Бой, ведя с тем бобром дюже праведный,
Не щадя своей жизни и кровушки.
   Вот добрался до цели полбраточек
До враждебного стану хранцузского
И забрался он в погреб немереный,
Где хранился запас воды огненной,
Воды огненной, сорокоградусной.
И давай там безчинствовать всячески.
И отведал он всякую бочечку,
Всяку фляжечку, всяку бутылочку.
А, покуда ещё разумение,
Не покинуло буйную голову,
Он наделал ущербу немалого,
Истребив треть запаса хранцузского.
И, когда уже больше не пилося,
А в ушах его даже забулькало,
Затянул песню звонко полбраточек…
Не хранцузскую песню – индейскую.
Тут его-то враги обнаружили,
Из подвала безмерного вынули
И, побивши лицо, перво-наперво,
В крепостную тюрьму хищно кинули.
   А тем временем солнце склонялося
К горизонту, поспать направляяся.
Утомились браточки, что билися
День деньской с бобром зверем прекаверзным.
Отступили и тут обнаружили,
Что нет с ними братишки полбраточки.
Удивились они озадачились,
А потом стали дружечку спрашивать,
Не упал ли, где в бое, полбраточек?
Но никто-то полбратки не видывал.
И услышал тут песню знакомую
Младший брат, брат младшой Ухо Чуткое.
Издалёка она доносилася,
Не хранцузская песня – индейская.
Поглядел зорким глазом тут средненький.
Он увидел в темнице полбраточка,
Что томился в застеночке вражеском.
Тут держал старший брат слово мудрое,
Умом быстрым объяв положение.
   Ой, вы гой еси добрые молодцы,
Братья младшие, братия верные.
Побежим ка скорее навыручку.
Пропадёт во полоне полбраточек.
Иль сопьётся во цвете безвременно.
   Порешили на том и попрыгали
Во пироги свои, во индейские
И поплыли до стану хранцузского,
Через Озеро-лужу, где глыбости,
Чуть хватало, чтоб скрылось межножие.
   Вот доплыли до стану хранцузского
И пробрались в темницу-застеночек,
Где лежал бездыханно полбраточек,
Красным носом, блестя в лунном лучике.
Уж подняли его на загорбочки,
Понесли, было бедного до дому,
Но очнулся внезапно полбраточек
И, братьёв озирая приветливо,
Сильно встречей внезапной растрогался.
И достал тут заначку заветную,
Что упрятал от глазу хранцузского,
Предлагая братьям выпить трошечки,
Саму толику, малость им самую.
Отказалися братья от выпивки,
Потащили полбратку до выходу.
Упирался полбратка и лаялся,
Памятуя о складах с горилкою,
О подвалах с водицею огненной,
Водкой вкусною, сорокоградусной.
   Услыхали тут вороги лютые
Ту возню во темнице-застеночке
И захлопнули двери железные
На засовы, как гири пудовые.
Что тут делать братушкам осталося?
Позасели они, призадумались…
Положенье сложилось безвыходно.
А уж день разыгрался на небушке…
Так сидели они день, до вечера.
   А хранцузы, меж тем, думу думали,
Что им сделать с индейцами этими?..
Чтоб устроить тако наказание,
Чтоб никто в той округе не вадился,
Из индейцев, в подвалы хранцузские,
Где хранятся у них воды огненны.
   Долго спорили вороги лютые.
Меж собою весь день препиралися
И придумали казнь жестокую,
Ту, которой никто и не видывал…
Порешили помыть добрых молодцев,
Приодеть всех во платье хранцузское
И отправить учиться во Хранцию,
В академию их во Сорбонную.
А, полбратка, сначала – к наркологу…
Полечить алкогольну зависимость.
А, потом уж, плоды просвещения
Запихнуть в ту похмельную голову.
Ну, а как возвернутся затейники,
Пусть расскажут, как делать не следоват
Соплеменникам, там… и родителям,
Чтоб те правильно в Троицу верили…
И не лезли в подвалы хранцузские.
   Тут проведал их планы коварные
Младший брат, что под стенкой подслушивал,
Обсказал старшим долю их тяжкую,
Долю тяжкую, участь безрадостну.
Закручинились братья невесело…
Где ж такое злодейство-то видано?
Это как же так можно безсовестно
Отрывать от родителей детушек?
   Встрепенулся внезапно тут средненький,
Прозывался что Зорким Соколиком,
Обнаружил он окна без стёклышек,
А решётки на окнах не вставлены.
Рассказал он о том брату старшему,
Брату старшему, самому умному.
Быстрый ум призадумался более,
Погрузившись на ночь в медитацию,
Размышляя, уж то не ловушка ли?
И, ваще… стоит ли возвертаться им?..
Или, всё же, поехать во Хранцию,
В академию их во Сорбонную
   Вот вторично проснулося солнышко,
А он всё на полу медитирует…
Но поднялся с топчана полбраточек
И просить нудно стал опохмелочки,
Чем нарушил идиллию братскую.
  Ломанулись в оконце братушечки,
Не стерпев этой нудной политики.
Но, полбратушку там не оставили,
Сволокли ту скотину за пяточки,
До пироги ближайшей доставили,
А он бился головушкой буйною
Всю дорогу в пенёчки и камешки.
   Тут проснулись хранцузы поганые,
Увидали свободными пленников.
Побежали за ними, запрыгали…
Да, уж поздно – отчалили лодочки.
А хранцузы остались на береге.
А входить в воду было им боязно,
Ибо страшен бобер войску вражеску
И хранцузы его опасалися.
   Так добрались братушки до берега,
До родного своёго родительска,
Где в фигваме их предки уж плакали,
Все глаза, две ночи, промозоливши.
С той поры этим братьям фамилия –
Длиннорукие, иль Рукодлинные…
Ибо в два то гребка переправились
С того брега  сразу до этого
Чудоозера-лужи попоясной
А бобёр им дорогу показывал.
   И полбратке там имя составили.
Имя длинное, стать, непристойное.
Перед всею округой ославили
За веденье себя недостойное.
Называли его Медной Глоткою,
Глоткой Медною, Глоткой Луженою…
И глаза де его обморожены…
И скотиной, и рожей безстыжею.
Да, при том, прибавляли эпитеты,
Повторять кои тута мне совестно.
   Вот такую читал я, как видите,
У Фенимора Купера рукопись.
Кою он самолично мне даривал,
Чтобы я вам её пересказывал.