Два Макария. Часть вторая

Макарий ищущий

Главным источником биографических сведений о преподобном Макарии Александрийском  является "Лавсаик" (гл. 19). и "История монахов" (гл. 30.). На их основании в было составлено житие преподобного.
Уже отмечалось, что нет определенных сведений о его жизни до появления его в пустыне около 340 года. Вернее, сведения эти прямо противоположны. Думаю, что до Страшного Суда мы вряд ли узнаем, был ли он изощренным христианским книжником, или торговцем овощей в Александрии. Обопремся на золотую середину. Исходя из того, что в какой-то момент его рукоположили в пресвитеры, можно сделать вывод, что минимальная грамотность и начитанность в христианской литературе у него имелась, а вот, как далеко она простиралась, гадать не стоит. Правда, мы не можем исключить и того, что книжник Макарий просто притворялся простецом, чтобы не выделяться из общей монашеской массы. И притворялся, видимо, качественно. Сейчас бы, возможно; сказали – юродствовал. Его литературное наследие очень невелико – «Монашеские правила» да «Слово на исход души». Все это не привлекает такого внимания специалистов, как сочинения его великого друга и тезки, однако личность преподобного оставила в жизни египетского монашества столь мощный след, что не остановиться на ней невозможно. Прежде всего, следует сказать, что преподобный Макарий Александрийский был, возможно, самым выдающимся духовным экспериментатором, какого только знала история монашества. Если он слышал о чем-то выдающемся в этой области, он сейчас же вникал «в тему» и изо всех сил старался превзойти имеющийся результат. Впрочем, такое доброе соревнование было немало распространено среди отшельников четвертого века, но даже среди них Макарий Александрийский выделялся своим дерзновением. И здесь мы встречаем удивительные рассказы о его «поражениях».  Но об этом немного позже. А если следовать хронологии, то его пустынническая жизнь началась сорока лет от роду у ног преподобного Антония Великого. Когда он пришел к преподобному, тот что-то плел из листьев финиковых пальм. Макарий попросил себе листьев, чтобы помочь ему в работе и не сидеть праздно. Святой Антоний ответил: «Не пожелай благ ближнего своего». В то же мгновение несколько листьев в его руках высохли. Преподобный Божественный намек понял, и следующими его словами были: «Вот, на тебе почил Святой Дух, и ты будешь продолжателем дел моих». Далее, видя, как быстро Макарий делает свою работу, святой Антоний сказал: «Благословенны руки, которые сделают много хорошего». Этого было достаточно для того, чтобы дьявол начал искушать будущего святого тщеславием: «Вот, ты воспринял благодать Антониеву…» Однако Макарий отнесся к этому, как зрелый подвижник («Господь – моя сила»), и бес был посрамлен его смирением.
Поскольку он был еще не стар, к нему приступал и блудный бес. С ним святой разобрался радикально – он пошел на болото, разделся донага и сел там, чтоб его кусали очень свирепые (по-другому не скажешь) комары. Полгода он там молился в таком виде и, когда вернулся назад, его узнавали только по голосу. А бес таких испытаний не выдержал.
Но приступили другие лукавые духи и стали искушать его призраками. Поскольку святой Макарий усердствовал в посте, ему представлялись всякие вкусности. Это он отражал молитвой.
Как уже говорилось, святой Макарий был великим экспериментатором. Мало того, что он подражал наиболее выдающимся подвижникам, он старался превзойти их, насколько это было возможно.
Услышав об иноке, съедавшем в день около двухсот граммов хлеба, он сделал себе узкий сосуд, в который он бросал свой хлеб в измельченном виде, и ел в течение дня ровно столько, сколько однажды могла захватить в сосуде его рука. Это было раза в 3-4 меньше, чем съедал тот инок. Так он питался три года.
Узнав, что тавенисские монахи ничего вареного не вкушают всю четыредесятницу, он семь лет не ел ничего, приготовленного на огне, даже хлеба. Питался исключительно жестким просом.
Были у него и собственные идеи. В этой связи он рассказывает о своих выдающихся «поражениях». Эти поражения были залогом его будущих побед.
Однажды он решил окончательно побороть сон и бодрствовал около двадцати суток. Сам он рассказывал, что «от такого подвига высох его головной мозг, и если бы он еще дольше не вошел в келью и не уснул, то сошел бы с ума. Преподобный при сем прибавлял:
— На сколько я имел силы, я одолел сон, но человеческой природы, требующей сна, я не был в силах одолеть, а потому и должен был повиноваться ей».
В другой раз он «пожелал так направить свой ум, чтобы, ни о чем земном не помышляя, он пребывал в непрестанном созерцании единого Бога, ни на мгновение не отлучаясь от Него.
Для сего Богомыслия я назначил себе пять дней. И вот, затворив келью и двор мой, чтобы никто не входил ко мне, и я не мог ни с кем беседовать, я, начиная с понедельника, стал и повелел своему уму, сказав так: смотри! не сходи с неба! Ты имеешь там вместе с собою ангелов, архангелов, херувимов, серафимов, все небесные силы и Творца их Бога. Итак, оставайся на небе и не спускайся в поднебесную, чтобы не впасть тебе в земные помышления. Когда, таким образом, я стоял в течение двух дней и двух ночей, вперив свой ум горе, я так раздражил диавола, что тот, превратившись в пламень, сжег все, что находилось в моей кельи, так что даже и рогожа, на которой я стоял, загорелась, и я думал, что и сам сгорю. Устрашившись этого, я на третий День оставил свое намерение; будучи не в силах более удерживать свой ум в помыслах о небесном, я снизошел, по изволению Божиему, до земных помыслов, дабы не впасть в грех высокоумия».
Видимо, эти эксперименты относятся к раннему периоду его монашеской жизни. Мы знаем, что даже среди подвижников двадцатого века были иноки, полностью преодолевшие сон (такие свидетельства есть о преподобном Нектарии Эгинском) или подолгу пребывавшие в созерцании (преподобный Иона Киевский), то есть мы можем сделать вывод, что это возможно, но в тот момент воля Божия о преподобном Макарии была иной. Кстати, не спать он все-таки научился. Об этом свидетельствуют его подвиги в Твенисском монастыре, но об этом он не рассказывал, а сообщал только о своих поражениях. Это свидетельствует не только о его смирении, но и о духовной мудрости, потому что он понимал, как легко уничтожает человеческая похвала достигнутые результаты. Или, правильнее сказать было бы, - благодать в этом случае может и отступить, а святой Макарий благодатью дорожил, потому что наверняка имел опыт ее потери, и не раз.
Очень показательно его пребывание среди тавеннисиотов. Он слышал об их строгом уставе и, как обычно, захотел «догнать и перегнать». Переодевшись в светскую одежду, он пришел к преподобному Пахомию, возглавлявшему монастырь, как бы из мира. Интересно то, что прозорливый Пахомий его не разглядел, а встретил по одежке и, поскольку тот был уже стар, не захотел его принимать. Преподобный Макарий-таки напросился и старался ничем не выдаваться, приглядываясь к местным монахам. Он и в старости прилежный ученик.
«По прошествии затем некоторого времени наступил пост святой четыредесятницы, и Макарий видел каждого из братий постящимся по мере сил своих. Один принимал пищу вечером, другой — по прошествии двух дней, иной вкушал по истечении пяти дней, иной стоял всю ночь на молитве, а в течение дня сидел за работой. Подражая им, и сам Макарий, намочив финиковых ветвей, стал в одном углу и в течение всей четыредесятницы до Пасхи не вкушал ни хлеба, ни воды, за исключением небольшого количества сухих листьев капусты, которые он вкушал в воскресные дни. И это он делал лишь для того, чтобы другие иноки видели, что он ест и чтобы не впасть ему в грех высокомерия. Стоя же в углу, преподобный Макарий непрестанно работал и не отдыхал от трудов, ни разу во все время ни сел, ни лег. Если же по необходимости он уходил со своего места, то, возвратившись, снова стоял, не отверзая своих уст, ни с кем не разговаривая, но в молчании всем сердцем своим вознося молитвы к Богу».
Мы видим, что годам к шестидесяти преподобный Макарий сильно преуспел в аскезе. Однако реакция тавенисских иноков на его подвиги (заметим – никого не трогает, ни с кем не пытается общаться) очень показательная: «Увидав такой подвиг преподобного, подвижники того монастыря разгневались на своего авву и стали говорить ему:
— Откуда ты привел к нам, к нашему посрамлению, такого бесплотного человека? Или его удали, или мы уйдем из монастыря».
Автор одной из позднейших интерпретаций жития преподобного Макария объясняет это гордостью и высокоумием тавениссиотов. Может, и так. А, может, они просто не вмещали его меры. И рискнем выдвинуть еще одно объяснение – сосредоточившись исключительно на аскетизме, то есть на борьбе с плотью и страстями, преподобный в тот период, не уделял должного внимания подвигам человеколюбия, и в Тавенниси это почувствовали. Ведь те же самые монахи с радостью приняли сирийца мар Евгена, который был не меньшим аскетом, нежели преподобный Макарий, но, при этом, постоянно думал о людях всю свою жизнь. Не просто думал, а очень деятельно.
О том, что у преподобного некогда был такой пробел, говорит и эпизод, когда он изгоняет из монастыря брата за провинность, и друг его, преподобный Макарий Египетский, тогда обличил его и даже, по просьбе самого провинившегося друга, наложил на него епитимью, впрочем, весьма милостивую, потому что она соответствовала обычному труду преподобного.
Но на каком-то, более зрелом этапе своего подвижничества, преподобный Макарий Городской стяжал и дар человеколюбия. Об этом свидетельствуют  два фрагмента его жития. Прежде всего, это знаменитый рассказ о ветке винограда. « Случилось, что преподобному Макарию Александрийскому прислали очень хороших свежих ягод, и он пожелал их съесть. Но потом, вознамерившись воздержанием победить свое пожелание, он отослал ягоды к одному более слабому брату, желающему такой же пищи. Но и тот, приняв присланное, поступил так же, хотя сам весьма сильно голодал. Когда, таким образом, ягоды эти пересылались от одного к другому и обошли многих братий, они снова попали к преподобному Макарию уже от последнего брата и, как дорогой подарок, были возвращены целыми, потому что никто не пожелал вкусить от них. Когда преподобный Макарий узнал, что те ягоды обошли всю братию, весьма изумился и, возблагодарив Бога за таковую добродетель воздержания всей братии, ничего не отведал от них и сам». Здесь дело было, конечно, не только в воздержании, но и в человеколюбии.
А второе свидетельство человеколюбия подвижника таково. Однажды заболел некий брат и захотел пастилы. И вот этот абсолютно аскетичный Макарий отправляется в Александрию (!), чтоб раздобыть для больного брата лакомство.
Поэтому неудивительно, что через некоторое время он возглавил монахов пустыни Келий, «которая отстояла от горы Нитрийской около десяти километров к юго-востоку. Это была обширная пустыня, в которой рассеяны были кельи отшельников, в таком расстоянии, чтобы нельзя было ни видеть, ни слышать друг друга. В пустыню Келий удалялись обыкновенно любители уединения из горы Нитрийской, после того, как уже утвердились в жизни иноческой. Здесь они проводили жизнь более безмолвную, и их кельи так удалены были друг от друга, что ни взор, ни слух не развлекал других братий. У иноков было поставлено правилом не ходить одному в келью другого, чтобы не нарушать безмолвия. Только по субботам и воскресеньям они собирались в храм для общего богослужения. Пустыня Келий управлялась пресвитерами», среди  которых слово преподобного Макария Александрийского было особо авторитетным.
Как многие древние монахи, преподобный Макарий любил странствовать. Поэтому«преподобный Макарий имел несколько келий в различных местах: одну в ските, находящемся во внутренней пустыне, другую в Ливии, третью на месте называемом Кельи и четвертую на Нитрийской горе. Ни одна из его келий не имела ни дверей, ни окон. И преподобный Макарий пребывал в этих кельях в темноте во все дни святой четыредесятницы. Одна из его келий была тесна настолько, что в ней нельзя было протянуть ног, другая была просторнее, и в ней преподобный беседовал с приходившими к нему; в то же время он исцелил бесчисленное множество людей страждущих от нечистых духов».
С духами нечистыми он был накоротке и, вопреки своей воле, они повиновались преподобному и раскрывали ему свои коварные планы относительно иноков пустыни.
Преподобного также отличала любознательность. Поэтому однажды он «пожелал посмотреть сад и гробницу называемую «Кипотафион», в которой были погребены Ианний и Иамврий, волхвы египетские, жившие во времена фараона (Исх.7:11,22;8:7). Автор жития сообщает, что отправился туда преподобный Макарий, «чтобы там побороться с бесами; ибо про это место говорили, что в нем было множество лютейших бесов, которых собрали туда названные волхвы посредством своего волшебства». Но через несколько абзацев становится известно, что святой Макарий пообещал всполошившимся бесам их не трогать, а только ограничиться осмотром местности. И, «рассмотрев все подробно», он отправился назад, но, похоже, заблудился в пустыне и страдал от  миража. Чудесно питаемый молоком буйволицы, он  преодолевает дорожные искушения и возвращается домой. В этот период он видит милость Божию во всем, что встречается на его пути – наступило время сугубого благодарения Господа за жизнь. Это время старости, немощи (для преподобного Макария относительной) и большой благодати.
Преподобный Макарий всю жизнь изучал опыт подвижников, превосходивших его. Особое впечатление произвел на него преподобный Марк. Причем, рассказывая об этом пустыннике ученикам, он обращает внимание не только на его аскетизм, а, прежде всего, на смирение и самоукорение.
«Для назидания Палладия преподобный Макарий рассказал о преподобном Марке, как он принимал причащение Божественных Тайн от самих ангелов. Святой Макарий видел то своими глазами, когда во время служения божественной литургии он причащал братию.
— Я никогда, — говорил он, — не преподавал Божественных Таин подвижнику Марку, но ему невидимо преподавал их ангел из алтаря, а я только видел пальцы рук подающего.
Сей преподобный Марк, когда был юношею, знал наизусть весь Ветхий и Новый Завет; он был также весьма кроток и воздержен.
— В один день, будучи ничем незанят в своей келье, — рассказывал святой Макарий, — я пошел к нему, уже состарившемуся в это время, и сел при дверях его кельи. Я считал его кем-то высшим из людей, каков он и был в действительности и хотел узнать (я тогда был еще, — замечает Макарий, — бесхитростен и несведущ), что старец делает или о чем беседует. Он же, находясь внутри кельи, боролся с собою и с диаволом, будучи уже ста лет от роду, так что у него даже выпали и зубы. Он говорил сам с собою:
— Чего ты, наконец, хочешь, злой старец? Вот ты уже и вина выпил и елея вкусил. Чего ты еще желаешь, ненасытный раб чрева в старости?
Диаволу же Марк говорил:
— Отойди от меня, диавол! Ты состарился в борьбе со мною. Ты наложил на меня телесную слабость, сделав так, что я стал пить вино и вкушать елей; ты сделал из меня сластолюбца. Ужели я тебе еще должен что-либо? Ты ничего у меня не найдешь такого, чтобы тебе можно было украсть. Враг человеческий! отступи от меня наконец».
Так же, как и преподобного Марка, дьявол искушал Макария Александрийского всю его монашескую жизнь. Он уже и чудеса творил, и звери его слушались, а при этом его годами донимали помыслы, да так сильно, что «блаженный, взяв корзину вместимостью в два четверика, наполнил ее песком и, возложив на свои плечи, стал ходить по пустыне. Там с ним встретился инок Феосевий, антиохиец родом, который спросил его:
— Отче! что ты носишь? Отдай мне свою ношу, а сам не трудись.
— Я томлю томящего меня, — отвечал Макарий».
Преставился преподобный около 100 лет от роду, посвятив большую часть своей жизни Великому Монашескому Безмолвию.

(статья напечатана в журнале «Монастырский вестник»)