Блоку

1

Что может написать художник?..
…Создав почти из ничего
Весенний гром и тёплый дождик,
Небес лазурных торжество…

Он может… разорвать мученье –
Тот демонический конвой,
Которому доверил зренье,
Когда-то, Лермонтов младой.

И право! Самоотреченье,
Забвенье тягостных обид,
Наперекор всему – свеченье,
Любовь и боль соединит.

Свеченье грустное и нежно
Касающееся души,
Настолько тайной и безбрежной,
Насколько искренность спешит

Жить, и рождаясь в каждом миге,
В преддверьи сени гробовой –
Во аде – «Господи, помилуй!» –
Творить чуть слышно пред собой.

Что может выстрадать художник?..
Безвестие – земные сны?
Иль предсказанием встревожить
Сердца в предчувствии весны

Преображенья и спасенья,
Страны, где Бог, и Царь творцов
Приемлет каждое движенье
Небесной музыки и слов.

2

Стихи – опасная забава,
Для тех, кто вздумал их писать.
Самовлюблённости отрава
Больнее сердце поражать

Стремиться будет. И надежда
На чуткость собственной души
Душевное поставит прежде,
Духовный путь не совершит.

И лишь принятие, как дара,
Сердечных песенных даров
Спасёт от страстного пожара
Непоправимо лёгких слов.

В минуты встреч и откровений
Не жар смолы – горячий воск
Очистит внутреннее зренье,
Ударит миллионом розг

По надвигающейся фальши.
Не буря – лёгкий ветерок,
Не оглушительные марши,
Но скрипки трепет и рывок –

Свидетельство и откровенье,
И голос… (голос –свет души),
Прикосновения рожденье
Невыразимого, в тиши.

Невыразимое – от века –
В любви, что выше всех преград,
Рождает в сердце человека
Осенних красок райский сад;

И то «вдвоём», где слов несильны
Старания, но так нужны!
И мы сквозь холод замогильный
Земной кровавой стороны

Услышав музыку «иную»
Пленяемся её красой.
Да не красой же! Поцелуем –
Желаньем вечности родной!

Но скрипки голос серокрылый
Без Бога глух и одинок.
Куда влечёт чудесной силой
Своих соцветий, нот и строк

Он души чуткие? Но всё же
Не разделяющие смесь
Земной порочности острожной
И песни, что царит… не здесь….

3

Так морок душу похищает…
То софианство и хула
Больного жадно посещают,
То бесов красных кабала

Владеет им… А он дивится
Кто это? Люди?! Запредель-
Иное что-то копошится
И дует в панову свирель.

Лицо поэта почернело.
Огнь революции пожрал
Углём рисованное тело
В провалах утренних зеркал.

Двенадцать раз пробила полночь,
Вуаль упала – полночь глаз…
И голубую тишь наполнил
Далёкий петушиный глас.

Был сон тревожен. Просыпаясь,
И спя, и просыпаясь вновь
Больное прошлое распалось.
«Сегодня» остановит кровь!

Сок клюквенный засох на пальцах.
И тайна слов идёт ко дну.
Нить порвалась на старых пяльцах.
И «вспять судьбы не поверну!»…

Летят осколки Аполлона –
Разбит остервенелый бюст.
Кумир упал с шального трона,
И вздох с окаменелых уст.

Но те осколочки лихие
Летят и проникают враз!
До искренности, до стихии
Печалью уязвлённых, нас.

Блок после Пушкина… ...?... Как жалко!
Тот не допел, а этот слёг
В каком-то соловьёвстве жалком,
Мистическом ожоге строк.

Блуда серебряная чаша…
Как странно. Исповедь и тлен.
Несовместимость – метка наша.
Но рвать – призванье перемен –

По самой жесткой сердцевине
Приросшего не пожалев!…
А голос, словно свет в камине,
Уходит в полночь, прогорев…….

             4

Он всё же наш. Не разрушитель!
Не лицемеря кромкой уст
Он был свидетель, тайнозритель
Оставленности горьких чувств.

О, это чувство!.. Отвалите
Мой тяжкий камень! Из могил
Восстанет огненным наитьем
(Насколько на сердце вместил)

Любви неисследимый пламень.
А сохранится только то,
Что в нас, и тайно между нами
Осталось пламенем взято.

А символы – язык предвечный
Невидимых духовных битв,
Но не превысят слов сердечных
Простых и искренних молитв…

Грохочут римские арены,
И мир лукав и многолик,
И день – прожектор авансцены
И в сумраке безмолвный крик.

И смысл единственный приходит.
А остальное пустота!
Тринадцать – станет при исходе –
Смиренье самого Христа.

Вокруг пустые разговоры,
Читают мало – вкривь и вкось.
Но ты грешней, чем эти споры.
В тебе предъадие сбылось.


О, Господи! Прости! – (случилось!) –
Из сердца вырвавшийся крик.
Поэзия – ведь ты же милость,
Забытый ангельский язык.