Бои, разведка. похищение. Миледи и все, все, все

 (из предыдущего http://www.stihi.ru/2015/02/14/4975)

...Козаки дружно бросились назад,
а приз за скорость – жизнь! Не  сала  шмат!
Но Шарль умчал на голос Афродиты.
В кромешной тьме. Точнее, наугад.

Ну,  где  вы, гугеноты-троглодиты?!
Где тот любитель  жаренного,  гад?!
Сейчас, мол, заколю и будем квиты.
Шарль словно бы не чувствовал преград.

Он в жизни так не бегал! Травы – в пояс!
А под ногами – липкая смола!
Смола, сухой бурьян – такая помесь
не оставляет шансов. Всё дотла

сгорит… Ан нет! Голодным гугенотам
сгодится и  обугленный  шашлык!
Козачьим куреням (пусть будет ротам)
не досчитаться нынче многих…  Крик,

знакомый женский крик, обескуражил
отчаянного стайера вконец:
– Де Вард! Скорей сюда! Вы – молодец!
Шарль выскочил на чистый луг, где ражий

противник гугенот навис, как тень,
но шпага всё ж предательски сверкнула
и указала Шарлю: вот мишень!
Шарль был молниеносен: «На,  гаргула»!

Шарль завершил рискованный свой кросс,
безжалостно разделавшись с напавшим,
в то время как любовница всерьёз
по принципу: и нашим я, и вашим,

а с кем мне быть, решаю я сама –
была готова лобызать де Варда.
Но граф не мог взять в толк – мешала тьма –
кого он повстречал и что ей надо.

Дистанцию выдерживая так,
чтоб дама знала: шпага наготове –
глазами тщетно граф буравил мрак,
желая ей задать вопрос: «А  кто  вы»?

– Сударыня, по краю смерти мчась,
не для того я в бой шёл, чтоб  спросить вас,
что делаете вы в сей жуткий час!
– Эх, знать бы, что я  встречу  тут вас, витязь!

Меня не узнаёте до сих пор?
Иль вы от нашей встречи не в восторге?!
Зачем тогда ко мне во весь опор
вы мчались?! Ах, де Вард как вы жестоки

ко мне в  неадекватности  своей!
Была бы очень рада я, сомлей
вы от прилива  чувств  ко мне, включая
и самые заветные… Смелей!

– Увы, во тьме я лиц не различаю.
Узнать вас не могу… да и на кой!
Мне, правда, показалось поначалу,
что голос ваш принадлежит другой,
которая жила, увы, недолго.
Вы ждёте проявленья чувств восторга?
Ну, что ж, я проявляю их всегда,
беря на шпагу вражьи города.

Сейчас мне интереснее дорога
туда, где заждались нас у порога,
поскольку там закончились харчи.
– Простите, я забыла, что в ночи

я вижу лучше вас, причём намного.
Я разглядела вас издалека.
Но сами, а не  я  вас завлекла,
ко мне вы подбежали.           – Ненадолго. 
               
Кто там кричит? Зовёт, наверно, вас.
Сейчас он у меня, гад, доорётся!
Когда луна за  тучами  сейчас,
что разглядеть, мадам, вам удаётся?!

– Да то, что… я  хочу  вас, например!
А в остальном… вы  тоже  небездарны…
– Куда вы  запропали,  леди Клер?! –
во тьме паниковал Клемонт без дамы.

– Со мной пленённый мною кавалер!
Молчите, милый граф, не возражайте.
Клемонт, ко мне!.. Считай, что на пленэр
ты вышел ныне для рукопожатий.

Ах, да… совсем забыла… поджигай,
скорее, как хотел! Теперь уж можно!
– Как поджигай?! А где?      – Да тот же край.
Лишь   графа  не касайся. Осторожно!

Отнюдь не в голубиной воркотне
прошли весьма опасные минуты.
Граф даму тщился высмотреть во тьме,
но с прежней неуклюжестью зануды.

– Мне впрямь знаком ваш голос и прилив
волненья в нём… узнал пыл интонаций! –
граф молвил, переставши отстраняться.
Не вдруг зажёгся факел, ослепив

де Варда в столкновении с Клемонтом.
– Что! Пятки-то в смоле? Враз подпалю! –
ощерился сержант. – Как на балу,
запляшешь ты! Смерть кардинальским мордам!

Была угроза графу велика –
с сержантом подбегали и солдаты.
Де Вард, не облачённый даже в латы,
попал как кур в ощип, к еретикам.

Клемонт топтался  там – гад невезучий –
где вылезший из мрака д‘Артаньян
достать его клинком имел бы случай,
не отмахнись гад факелом.  Упрям,

Шарль одинок был в яростной атаке
(козаки унеслись к своим шатрам).
Пусть факел против шпаги как вид драки –
явленье  неэтичное  для драм,
но как судить бойцов при разных верах!
На горе гугенотским матерям,
гасконец был проворней  сыновей их.
С презрением к поверженным телам,

оставил он Клемонта без поддержки.
Сержант гасконца сдерживал и в спешке
сменил  бы всё же факел на клинок,
когда б гасконец в том ему помог.

Не успевая вытащить рапиру,
убийца Вырвиглаза предрекал
гасконцу стать глотателем – пусть с пылу
глотает факел.  Подлетай,  Икар!

Враг Шарля не хохлатка на насесте,
но Шарль, воспламенившись жаждой мести
за смерть дружка, не жаждал ни хрена
никак воспламеняться от огня.

Красотка, не следя никак за «мужем»,
на  графа  поле чувств перенесла.
А что сам граф? Он был обезоружен
французским поцелуем из числа

тех самых, от которых – шаг до случки.
Пусть д‘Артаньяну было не до них,
но от второй подряд гасконской взбучки
Клемонт был вне себя. В какой-то миг

он факел бросил  под ноги де Варду,
сам предпочтя спасительную тьму.
Хоть и велик кулак его – кувалду
способен заменить – но глубину

атаки всё равно диктует шпага.
Насколько усложнилась передряга,
вещал знаток нескучных передряг
смешной де Вард в горящих сапогах.

В ночную какофонию включилась
«Клер» во всю мощь не только из-за них,
причём она отнюдь не мелочилась
в ненормативном сленге за двоих.
 
Горели сапоги не ярче солнца,
но граф готов был прыгать до небес.
Всё это отвлекло на миг гасконца
и струсивший сержант, отбросив спесь,

позорно отступил, аж на три шага,
чтоб не вдыхать горевшей  кожи  вонь.
За этот срок «забытая» им шпага
сама Клемонту прыгнула в ладонь.

Клинок ему вернул вкус поединка,
враз обращая труса в храбреца.
Не менее проворная блондинка,
сорвав камзол с солдата-мертвеца,

сбивать им принялась с де Варда пламя,
вертясь вокруг едва ль не колесом.
Но граф неадекватно и упрямо
скакал, как невменяемый, козлом.
Попахивать начав горелым мясом,
совсем  граф головою занемог.
Поняв, что альтруизм её напрасен,
красотка ловко сбила графа с ног
спасительным для дурня апперкотом,
чтоб с позитивным, или нет, исходом
продолжить укрощение огня.
Как вдруг какой-то всадник мимоходом
схватил с земли и бросил на коня,

перед собой красотку, как добычу.
Едва ли невесомую как кладь,
конь взял её на холку по обычаю.
Граф на  земле  остался… догорать…

Сознанье потеряв в миг приземленья,
лежал  бревном  он, что не так смешно…
Скорее интуицией, чем зреньем,
Шарль уловить смог, что произошло.

Наездник был достоин восхищенья.
Как ловко оторвал он от земли
Клер, ставшую предметом похищенья!
Опасность  всюду  – только лишь зевни!

Лишь обладая силой и везеньем,
проделал это всадник без помех.
Себя  ли утруждать оповещеньем
свидетелей о том, зачем подверг

коня он своего двойной нагрузке?!
Шарль растерялся: что кричать вдогон?
Кому? Как? По-французски иль по-русски?
Мелькнувший над горящим сапогом

плащ, вроде,  голубой  был… Мушкетёрский?!
Безлунна ночь…  не то, что небо днём!
Блондинки в эту ночь, как негритоски!
В тот миг, как муж был дерзко оскорблён,

сержант сопротивлялся и чертовски
мешал ему  свой  сделать ход конём.
Жену кто, хоть верхом, да хоть ползком,
от мужа умыкай, хоть по-каковски,

но жёстко связан  боем  он. Цейтнот!
Всё ждал он, ну, когда же Афродита
перо в бок похитителю воткнёт,
но с этим делом вышла волокита.

Стал всадник разворачивать коня –
ни писка, ни борьбы, ни трепыханья!
С чего бы это стала так скромна
не к месту Афродита?! Звон, порханье,

во тьме едва заметное, двух шпаг –
сержант был оцарапан в двух местах,
чего б во тьме никто и не заметил,
когда бы не избыток междометий –

всё это так банально, что дуэль,
как никогда, гасконца раздражала.
Ещё б чуть-чуть и Шарль бы одурел
и налетел в аффекте бы на жало
сержантского клинка, и тут смола
у Шарля за спиной так полыхнула,
что неприятель, фехтовавший хмуро,
осклабился. Шарль вовсе не со зла –

он сам не понял, как так получилось,
что вдруг его рапира – вот те на! –
во рту у гугенота очутилась –
ну, в общем, заглотнул Клемонт сполна.

Но ценный миг упущен, не воротишь!
Похищенная – поперёк седла!
Вполне сумел бы ужаса зародыш
заикой Шарля сделать навсегда.

Герой всмотрелся: пламя настигало
скакавшего. Всё верно – мушкетёр!
Но как коня бы плётка не стегала,
как конь бы не летел во весь опор,

а с подожженным лугом шутки плохи.
Вот всадник оглянулся. Де Ла Фер!
И времени уж нет на перебрёхи,
и гул огня, увы, отнюдь не фен.

У Шарля нервы были не в порядке –
задёргался он, словно в лихорадке,
пытаясь разобраться, что важней.
Вновь Ла-Рошель целёхонька? Фиг с ней!

Мозги совсем покинули орбиту.
Быть может, всё увиденное бред?!
Случайно подвернулся, или нет,
в ночи Атос, влюблённый в Афродиту?

Рукой махнув Атосу, мол, вернись,
Шарль услыхал в ответ кусками фразу:
«Прорвёмся… с нами Бог… ты не гонись»!
И тут заволокло всё дымом сразу…

Гасконец огляделся: ни души,
живой по крайней мере, не осталось.
Но  сделай  что-то! И к чертям усталость!
Мчи в Ла-Рошель иль шляпой  луг  туши,

иль бошку от пожара прячь, как страус.
Гасконская душа не растерялась.
Закрыв платком от дыма нос и рот,
пошёл за Афродитой Шарль в обход

бушующего пламени обратно
в козачий лагерь, растеряв весь пыл.
Сорвался штурм! Даётся сыр бесплатно
лишь в мышеловке!  Истину забыл?!

Атос, наверно, нажил паранойю,
влюбившись в Афродиту.  Граф не прост...
Огонь, смолой питаясь и травою,
едва ли не хватал коня за хвост.

Тряпичной куклой на коне у графа
мадам повисла, рук не подобрав.
«Похоже, без сознания от страха, –
сочувственно приглядывался граф. –
Но про неё не скажешь: баба с возу»…
Один лишь раз  вдруг вскинулась она
и повернула голову к Атосу.
Взор злобою сверкнул… всего одна

секунда – и потеря вновь сознанья…
Граф вспомнил, как бесился д’Артаньян.
Ну, да плевать теперь на притязанья
гасконца! Ишь, додумался, тиран,

жизнь дамы подвергать такому риску!
Когда бы граф не оказался близко,
чтоб даму по наитию спасти…
Огонь гудит, свистит. Свисти-свисти!

А конь надёжный пламени быстрее!
Всё, вот и вал, траншея… Спасены!
Рука мадам ударилась о стремя.
Мадам очнулась. Ну, теперь все дни

до смерти будет свято благодарна
Атосу за спасение.  Чревато
при этом отвергать его любовь.
А вот уж ей знакомый полукров-

полуконюшня, где в достатке сена.
Недолго оставался граф в седле.
Возможно, поступил он с Шарлем скверно,
зато привёз красотку не к себе,

а к Шарлю на конюшню. Славно место!
Уютно и безлюдно тут вполне.
Нет, всё же он привёз сюда в отместку
за прошлый раз. По чьей Атос вине

страдал так долго и невыносимо?!
В любви безумства полного достиг
давно из-за  гасконца  он, вестимо!
От ревности в мозгах опасный сдвиг!

Граф даму снял с коня. Шум канонады
был с духом женских страхов заодно:
– Хочу я знать, что от меня вам надо.
Вы, сударь, не представились мне, но,

я допускаю, просто не успели.
Вы, верно, королевский мушкетёр?
Когда бы вы несли меня к постели,
я предпочла бы, всё-таки, шатёр

и ложе лейтенанта д‘Артаньяна.
Ответьте же хоть на один вопрос!
Граф криво улыбнулся: – Я – Атос.
Кто я на самом деле, знать вам рано.

Но д‘Артаньян не  ровня  мне совсем.
Сударыня, не бойтесь! Вас не съем!
Но если отказать мне, хоть отчасти,
умру я от неразделённой страсти!

Была для вас ночь жуткой, но рассвет
вам высветит печать любовной муки
в моём лице. Мне горько жить в разлуке,
в неразделённой страсти с вами, свет
очей моих! Я жажду, Афродита,
вас больше, чем когда-либо кого!
Суров я только с виду, а в груди-то,
при неком совпаденье роковом,

для вас скопил я  нежности  избыток.
Признаюсь вам, что до недавних пор
я женщин презирал, вам не в укор,
иль избегал, но этот пережиток

готов пред ними, в вашем лишь лице,
я искупить, надеюсь, всем во благо.
Я не мечтал о храбром сорванце
в обличии богини, но, однако,

и встретил, и влюбился. Это вы!
Я вас хочу без всякой мысли пошлой.
За нами целый луг сгорел травы –
то знак сожжённой жизни нашей прошлой.

Спасать  дам – не  моё  ведь ремесло…
– И как же  вообще-то  занесло
меня туда, где я вам подвернулась?
– Вы ветрены, но в этом не  виню вас.

– Не помню я такого за собой.
Жить предпочту в спокойном мирном стане.
– А чем же вам тогда казался бой,
свидетелем которого вы стали?

– Ой, с памятью худы дела, беда!
Не  помню  бой. Спросить вы опоздали.
В мозгах моих такая лабуда:
события,  что помню слабо, да

мельканье незнакомых лиц и зданий.
Откуда? Кто? Устав от притязаний
загадок  этих, с мокрыми глазами,
растеряна, ни капли не бодра,

я словно бы со смертного одра…
Вернуться вспять –  остались  опасенья.
И что вокруг меня за копошенье?!
Забиться бы куда, будь я одна…

закрыться б на  засовы  все дверные!
Я словно бы спросонок иль хмельна.
Как вышло, что вы  знаете  меня,
а я вот даже  вижу  вас впервые?

Кошмар, но я не  помню  ничего,
что делалось со мною накануне!
Есть в памяти лишь то, что уж давно
со мной произошло. Вопросов – улей –

к самой себе – сведут меня с ума!
Хоть  часть  бы отозвать! Но отзову ли?
– Случается –  досадное  весьма –
со мной такое в пьяном лишь загуле,

где памяти моей – сантим цена.
На счёт одра вы…  эк  куда загнули!
Вот там-то впрямь покой и тишина –
не тронут ни пожары, ни амуры.
Противник смоляных смертельных терм,
я вовремя  примчался  к вам, не правда ль?
Ужасно не завидую я тем,
кто в уголь превратился или в падаль.

Шёл бой. Не на козачий же дуван
вас было обрекать, там оставляя.
Опять же пламя… без конца и края…
– Ах, сударь! В голове моей – туман.

Сама  себя  не помню, а уж лица…
– Ещё бы голове не закружиться!
Я, чай, не из  последних  кавалер!
– Но я не дичь!           – И  я  не браконьер!

Но жизнь я приравнять хочу к блаженству.
И чтоб при этом Шарль мне не мешал!
– Тогда везите, пусть мне вас и жаль,
сейчас меня к его преосвященству!

– Когда б я в это даже просто вник…
Зачем вам этот… в сущности, старик?!
– Ваш конь ещё, надеюсь, не рассёдлан?
– Не понимаю. Мало что ль  невзгод  нам?!

Конечно, кардинал отнюдь не гоблин,
но незачем спешить к нему сегодня!
Неразберихой из неразберих
попахивает. Или я вам – сводня?!
Ведь вы устали! Я и  сам  бы дрых…

Час-два для сна –  хватило  бы нам их.
– Откладывать не будем ни на миг!
Ваш конь ведь не рассёдлан?
                – Вот так натиск!
В ночь к Ришелье?! Он что, ваш духовник?
– А  вы  о чём подумали, признайтесь?

– Нет, ни о чём.  Иначе бы я сник.
Живёте в резиденции, в тяжёлых
условиях контроля?             – Точно, в них,
ведь я вхожу в его круг приближённых.

– Душа моя, я к шефу вас потом
до дома отвезу, позднее, дабы
вам с ним не разминуться.  Пуст  ваш дом.
Командующий наш сегодня с дамбы

сражением любуется морским.
Небось, и  сам  ввязался в бой: неистов,
опять занялся делом он мирским.
Возможно, подменив артиллеристов,

ведёт огонь по флоту англичан.
Ядро – с капустный вызревший кочан!
Впустую залп для них не характерен.
Шанс на удачу нашу не потерян.

Не всё ж вождю  молиться  по ночам!
Вот и гоняет ядрами  чертей он.
– Отрадно было б зреть моим очам,
что только лишь флот наглых  англичан
подвержен сокрушительным потерям…
              *            *            *
Луч авторского замысла догнав
и в прятки с  Достоверностью  играя,
события текут каскадом глав –
в романе не видать конца и края.

На комплименты автору не жмот,
допустим, от природы добрый критик
увиденные главы отнесёт
к разряду интересных, чтоб  открыть их:

«В романе есть динамика, азарт.
Сюжет? Нельзя сказать, что несуразен.
И нас он на столетия назад
экзотикой заманивает сразу,
как только вновь герои разгласят
ряд тайн своей причастности к рассказу.

Пусть редко прибегая к похвалам,
мы движемся вперёд знакомым курсом.
Сюжетных блюд, что выдаст повар нам,
в романе предостаточно по вкусам»…
Добавлю от себя, играя усом:
роман нас, побросавши по волнам,
выводит на мираж за новой сценой:
то в поле  ратной  славы, то  постельной –
мираж меж ними делит пополам.
Обязан нам своим существованьем,
одним объединён повествованьем
героев длинный ряд, какой ни есть
(увы, без женихов и без невест
(но с чувственным, коль надо, целованьем).

Поэтому-то мы сочли за честь
дарить вниманье пёстрым дарованьям,
персон упоминать по их деяньям,
которых нам во век не перечесть.

И жили, и  тужили  чьи-то предки,
носители кто кличек, кто имён –
с их образов нам снять хотя бы слепки.
Пусть сбор героев  Жизнью  мне вменён,
у нас тут не библейский Вавилон.
У нас раздельно мухи и котлетки.
Но есть и пауки. Не отделён
от них и отче Жозеф. Хват он редкий.

Своих достоин прозвищ и имён,
на тайнах он сидел, под стать наседке:
за серым кардиналом закреплён
был сектор шпионажа и разведки.
Агентов отче Жозеф со времён
недавних  принимал и в ночь, и днём:
всех подчинив невидимой разметке,
крутиться Жозеф мог веретеном.
Для всех он – ствол. Нужна ль опора ветке?
Пред ним поставлен был вопрос ребром:
иль все на свете  тайны  соберём,
иль станем жертвой вражеской разведки –
глазаст и вездесущ масон с пером.
Шпионки от старухи до ранетки
ценней не средь своих, а за бугром.
Неважно туфли, сабо, иль балетки
на ножках у шпионок – важен вклад
в шуршание невидимых бригад.
За пазухой булыжник, нож в жилетке,
подслушиванье, кражи, яды, слепки
с ключей – всего не высказать зараз…
Шпионки не ударят ликом в грязь,
но случаи провалов их нередки.
Всё для того, чтоб, сбив хвост контрразведки,
оставшаяся часть вдвойне впряглась,
нося не донесенья, а конфетки!
              .          .          .
Иметь средь гугенотов лишний глаз
иль ухо в Ла-Рошели для разведки
был счастлив отче Жозеф. У субретки,
что вышла замуж, став мадам Каас,
открылся дар находчивой шпионки.
Она достала мужа до печёнки
своими сообщеньями, чтоб муж
как истинный католик и к тому ж

агент, ценимый серым кардиналом,
владел материалом, и немалым,
способным гугенотам навредить.
Каас стучал.  Держитесь, супостаты!

Не требовал агент за это платы,
иль, может быть, шпионил он в кредит,
но вновь паписты были очень рады
любому донесенью – парень бдит.
Он значимей, чем пушки и заряды.

Тайком одолевая стену, вал,
Каас собою крайне рисковал,
когда монаху Жозефу сам лично
нёс весть и за ночь мог сходить вторично,
коль свежая весть била наповал.
Секреты добывались хаотично,
порою подло и не эстетично.
Успех не афишируя публично,
Каас не накликал себе провал,
а то давно уж взяли бы с поличным...

    (продолжение в http://www.stihi.ru/2015/02/23/8656)