Корни. Варвара. Глава 5

Прошло около десяти лет… Какими они были? Разными… Счастливыми и не очень для страны, народа, человека… Где-то случались землетрясения и сходили с гор лавины, а где-то круглый год светило солнышко и люди не имели представления, что такое снег… Велись войны… Мир радовался победам и оплакивал поражения… Годы изобилия чередовались неурожаями и какими-то ещё потерями… Где-то поднималась и прокатывалась волна беспорядков и рабочих забастовок, спонтанных крестьянских выступлений…

Где-то… но не здесь, не в Лучиках! Вот это отдельно взятое барское имение как хозяйственная единица находилось как бы вне общего течения времени, вне негативных его проявлений и потрясений, вне брожений недовольства, дестабилизирующих порядок и уверенность в завтрашнем дне… Однажды правильно запущенный «механизм» работал, как хорошо отлаженная машина без сбоев, срывов и каких-то уж очень серьёзных неполадок… Как хозяин Андрей Галкин оказался более дееспособным, нежели чем отец… А, может, это была и не столь уже именно его вина лично как человека и мужа… Может, деловые его качества помноженные на врождённое честолюбие и гордыню (есть несомненная разница в этих двух понятиях: гордость и гордыня! Первое возвышает, второе очень часто, почти всегда, разрушает… Что в конечном итоге с ним и произошло…) отодвинули на задний план и любовь и отцовство, как таковое вовсе…

 Страдал ли он от разлуки с дочерью? Вряд ли… Хотя сказать что-то определённое очень сложно уже потому, насколько сильным и скрытным был его характер… Как любой человек, Андрей был подвержен периодической смене настроения… Но работа – вот то лекарство, которое и спасало, и отвлекало, и делало если не счастливым, то, по крайней мере, спокойным и уверенным в своей правоте! Хозяйство под его умелым руководством процветало. Получая прибыль, большую долю которой он клал в банк на счёт своего работодателя, но прежде всего, старинного и верного друга Лёвушки. Оставшуюся часть, определяемую в процентном отношении к полученной в целом, вполне законную, определённую условиями найма в личное ему пользование, он полностью тратил на то, чтобы поддерживать и содержать в порядке, как своё собственное, имение Лучики! Именно на эти деньги ремонтировались крестьянские избы, оказывалась всяческая помощь при каких-то несчастных случаях: болезнях, пожарах и тому подобное… В городе удивлялись всякий раз, когда управляющий приглашал лучших докторов, оплачивая неизменно по высшему тарифу их услуги, к заболевшим серьёзно крестьянам... Это было неслыханно, но и тем не менее вызывало несомненное уважение у тех, кому становилось известным...Всего лишь год в Лучиках не работала школа, так как однажды, будучи в городе по делам, он пригласил сюда молодую семейную пару, согласившуюся учительствовать здесь и выплачивал их содержание из тех же самых денег, которые с полным на то правом мог бы употребить на увеличение собственного капитала…

Андрей Макарович был сейчас в том же самом возрасте, в котором был его отец, Макар Порфирьевич, когда тот, не смирившись с поступком сына, отказал ему  и его юной жене в доме и понимании. Он и выглядел сейчас, как его отец, не осознавая того и не задумываясь на этим… Конечно, Андрей не носил так уж непременно сапог и был более демократичен в выборе платья, не придавая тому большого значения, доверившись полностью в этом вопросе сначала жене, присной памяти и по сей день любимой им Сонечки, а потом камердинеру, настаивая после смерти жены на тёмных, лучше чёрных тонах… В течение всех этих лет без Сони, он много думал… Думал и о себе, и об отце, и, конечно, о Варе… По-разному… В начале, сразу после безвременного ухода Софьи и свадьбы дочери, так… Горько, обидно, разочарованно,наотмашь непримиримо, не допуская никаких разночтений: «Я прав!» Но время – оно, подчас, настолько непредсказуемо шлифует нас и наши характеры, не говоря уже о внешности (последнее, чаще всего, второстепенно вовсе, поскольку в любящих глазах лишняя морщинка является просто дополнительным поводом прикоснуться к ней губами…). Время меняет наши взгляды на оценку того, что было, помогая понять то, что есть и через это то, что будет…

Андрей понял отца… Понял, пусть это и произошло совсем-совсем недавно… Понял и простил… Но это вовсе не означало того, что если бы вдруг возникла такая возможность вернуться снова в тот злополучный день, он поступил бы как-то по другому, отказался бы от своей любви, послушав или испугавшись гнева отца… Нет, вот это исключалось, исключалось полностью, решительно и бесповоротно! Всё было бы так, как оно было! Но он всё равно простил отца… Простил… и будь тот сейчас жив, упал бы перед ним на колени, прося прощения только за то, что не сделал этого раньше!

Андрей всё чаще задумывался и о бунтарском поведении дочери, которое было противно его пониманию, его воспитанию в отношении к родителям… Оно оскорбляло, почти уничтожило его отеческую любовь к ней… Его сердце, разорванное пополам кончиной, уходом так не вовремя Софьюшки, не могло больше вместить в себя ни горя, ни сострадания даже к той, что была частью его самого… Он мог ожидать, надеялся на её понимание, поддержку, заботу… Не случилось… Не дождался… А просить об этом и не умел, и не желал… И тогда он сделал то, что сделал. Искренне, не притворяясь, не лицемеря…  Освободил себя от необходимости видеть и слышать её! Но вовсе не из-за того, что так возненавидел дочь, выбрал ей в мужья Тихона, а как раз совсем наоборот! Тихон был единственным изо всех здесь, в Лучиках, ровней ей по уму, интеллекту, уровню образования, что ли, несмотря на то, что внешне не очень, конечно, подходил Варюхе из-за своего невысокого росточка… Андрей искренне считал, что вот если бы он на самом деле ненавидел дочь, то отдал бы её руку этому ничтожеству, конюху, опустив тем самым ниже некуда… А в то, что Варька могла полюбить Николая, даже верить не хотел: с его дочерью подобного просто не могло случиться, даже назло ему! Сто тысяч раз нет! Позволяла собою восхищаться, не умея ещё справиться с просыпающимся в ней женским началом  –да! Вот как единственно понимал и расценивал он их взаимоотношения и никак иначе! Готов ли был простить Варвару? Нет! Пока, нет! Убеждён был в том, что именно ей стоит сделать первый шаг к примирению! Ждал ли этого? Не признаваясь даже самому себе в тишине бессонных ночей – да! Ждал… Ждал, даже будучи убеждённым и уверенным в том, что вряд ли такое произойдёт вообще…

Варя… За эти десять лет она успокоилась и согласилась (!!) внутри собственного беспокойного сознания жить той жизнью, что навязал ей, не спрашивая её мнения на этот счёт, когда-то отец… Простила ли она его за это? Нет! Но когда так, то, стало быть, ненавидела всё так же остро, как тогда? Тоже – нет! Она даже смирилась с тем, что он где-то просто есть… не желая ему зла… Лишь бы не видеть и не встречать… Не слышать о нём было нереально: быть управляющим он не перестал, также, как и не перестал быть хранителем ключей от господского добра её свёкр, который если и не ежедневно, то уж по нескольку раз в неделю встречался с ним по тому или иному поводу и что-то, конечно и вполне понятно, говорил о нём, рассказывая дома… Не осознавая того, они оба, и отец и дочь, наблюдали друг за другом издалека, со стороны, и это на данный момент, растянувшийся на целое десятилетие, устраивал обоих… Андрей Макарович не спрашивал у Петра Демидовича о дочери, но, безусловно, всё о ней знал, бесконечно удивляясь сдержанности свата, который никогда и ничем и не перед кем-либо не показал своего родства с ним, ни единого раза не обратился к нему ни с какой просьбой к личной ли выгоде, либо семьи своего сына. Управляющий безмерно сожалел о том нищенском багаже, с каким Варя покинула родительское гнездо… Сожалел о том собственном ослеплении и несдержанности, нежелании пойти и в этом вопросе против её амбиций и отрицания всего того, что было связано с ним самим. Нужно было настоять и дать ей то, что они с Софьей определили в качестве приданного. Нужно было дать её свёкру столько денег, чтобы он мог сразу же приступить к строительству нового отдельного дома для Тихона и его молодой жены, чтобы тем самым хоть как-то облегчить её участь. Но, поняв всё это, он так же понимал и то, что время безвозвратно упущено… Вознамерься он предпринять теперь хоть какие-то шаги к исправлению собственных ошибок, его бы не понял никто: ни в новой семье дочери, ни она сама, что конечно и безусловно, было наиболее значимым для него. Он ни на йоту не сомневался в её ответе… И, скорее всего, всё было бы именно так, как ни прискорбна сущность подобной уверенности…

Хотя встреться сейчас с нею лицом к лицу и поговори пусть бы только час, он был бы несомненно удивлён переменам, произошедшим в ней… не узнал бы собственной дочери… Варвара повзрослела… Жизнь очень жёстко заставила её сделать это… Очень быстро, категорично и безоговорочно вынудила «научиться плавать» в бурном водовороте резко сменившегося образа существования, безжалостно швырнув в самую стремнину… И она справилась, выплыла на ставший постепенно своим берег… Пусть ещё не полюбила, но уже обнаружила в окружающих её теперь людях те качества и черты, за которые смогла уважать и считаться с их желаниями и пожеланиями. Стала жить именно так, как от неё ожидалось, разделяя все трудности и радуясь праздникам.

Варвара полностью освободила свекровь от забот о домашних животных и работ в огороде, взвалив это на свои и Ольгины плечи, как та ни сопротивлялась тому. Среди многочисленной родовы Головкиных у неё так и не появилось ни одной близкой подруги, хотя подходящих по возрасту молодых женщин было достаточно, по вполне понятным причинам… Но она, как это делала с самого раннего детства, ко всем относилась ровно и уважительно – лишь бы не цепляли её саму! Было бы неправдой сказать о том, что кто-то из них ни одного разу не попробовал сделать это, но получив достойный, неожиданно резкий и даже жёсткий ответ, оставили любые попытки впредь наставлять молодайку на «путь истинный»… Им не дано было знать то, что их видение женского пути не так уж и сильно отличалось от её собственного, хотя и она очень удивилась бы, если бы проанализировала это, сравнивая их между собой, поскольку в результате  увидела бы арифметический знак равенства и ничего более! Тот же самый предмет, но вид сбоку… 

Несмотря на резкость, а, может быть, как это неожиданно часто случается в жизни, благодаря тому, Варенька быстро заслужила уважение  многочисленных  родственников своим трудолюбием и отсутствием заносчивости, в чём бы та ни проявлялась, перед теми, кто и сам относился к ней с должным уважением… Её очень полюбили детишки, ежедневно стремившиеся оказаться поблизости к ней. Девочки старались подражать, а мальчишки соперничали друг с другом в том, чтобы успеть первым откликнуться на какую-то, пусть совсем незначительную её просьбу: принести воды, встретить коров из стада и т.п.

Тихон… Отношения с Тихоном втиснулись в какие-то рамки внешнего приличия… Ровно, без срывов (в редких случаях недовольства друг другом) оба просто замолкали… Втиснулись… странное какое-то слово нашлось для взаимоотношений между мужем и женою, но как бы это странно ни звучало, оно вот именно то, что с ними происходило все эти годы: оба изо всех сил старались вести себя (даже наедине) так, чтобы ничем и никак – ни взглядом, ни дыханием, и уж тем более словом – не задеть чувства второй половины. Любовь? Нет, о ней разговоры старательно обходились стороной… Но безусловное уважение, забота и нежелание обидеть… Но при этом то, что так печалило Тихона (отсутствие детей), наоборот приветствовалось, что ли, Варварой, которая, конечно же, ни за что бы в этом не призналась открыто…

В последние два года свёкр-батюшка особо пристрастился к зелью окаянному: что ни день – навеселе, а то и поболее! Когда сыновья были дома, то ещё ничего: побурчит, поворчит, да и повалится спать. А вот когда тех не было (Семён то в поле, то ещё где, да и Тихон с ним. А Тихону ещё и приходилось, пока окончательно не вышел в отставку, в «запас», отлучаться раз в несколько месяцев в город, в военное ведомство, где он мог задержаться и на день, а то и больше) вот тут-то ему воля вольная, вот тут-то он и давай свою власть над бабами оказывать… кулаками размахивать… Страсти-мордасти, одним словом… Орут, верещат и Ольга и свекровка… А, спрашивается, чего орут-то? Варвара, бывало, постоит молча, посмотрит на всю эту «карусель», да и уйдёт то в хлев, то в огород, а то и просто по воду… А потом как-то вдруг заприметила, что они, бабы-то, даже как бы и рады этому, что вот такая она одна из всех не пужливая, не бежит вослед за ними, не кричит да не прячется… И стали, как только тот чуть под хмельком, с удовольствием даже поскорее исчезать из дому… Шасть к соседкам и сидят себе там, чаёк попивают, жалуясь на долю-то тяжелую… А ей успевай только поворачивайся… Терпела она, терпела, да только и у терпения предел имеется!

И вот в один такой «распрекрасный» день, когда свёкр с кулаками кинулся на жену, а та с воем и причитаниями скорее за порог, Варвара и встала перед ним, подбоченясь, и ни с места… А уж он-то расходился. Мат-перемат,что ни есть гаже... Кулаками трясёт – самому страшно!

«Ой! Ну, герой! Истинный герой с бабами воевать-то!» - проговорила она так громко, чтобы он услыхал. «Что?! Да ты хто тут такая будешь, чтобы мне, хозяину, указывать?» - подскочил он ещё ближе, размахивая кулачищами уже прямо пред её лицом, угрожая… Говорил, говорил… да вот только того не разглядел, что не слышит сноха угроз-то его в гневе своём… Вот и проглядел, а напрасно… Схватила она его за порты да за ворот рубахи-то и легко, как и не весил ничего вовсе, подняла над головою-то своей да и зашвырнула на печку, не мало не заботясь о том, как он там приземлится… Потом постояла, постояла, полюбовалась на его растерянность и говорит: «Полежи-ка там пока, папаша, и подумай, стоит ли вдругорядь передо мною кулаками-то сучить... Да и вообще, тебе-то что, хлебнул лишку и, считай, праздничек… Всех вон по щелям разогнал, а мне одной управляйся? Надоело… В другой раз так легко не отделаешься – отметелю, по гроб помнить будешь… Слово моё верное, помни о том!» - и ушла по делам…

С той поры ша… Нет, он как выпивал, так и продолжал выпивать, но шуму в избе через это не было и молиться по утрам-вечерам чудно как-то стал, свою какую-то молитовку придумал: «Спаси, Боже, меня, моего сына Тихона и эту проклятую Галчиху…» Вот как оно проняло-то «лекарство» от сношеньки, вот как переклинило… Свекровь как услышит, бывало, ворчит: «Ирод ты бесстыжий! Как  есть Ирод! А Семён тебе нешто не сын, а внуки? Ладно, про меня не помнишь, про них-то как позабыл?» «А на кой чёрт вы кому сдались?» - вот и весь ответ… Как хочешь так и понимай…

Варвара лишь смеётся про себя, помалкивает: чё сор-то из избы выносить? Никто из домашних не знал причину такого попечения об её здоровье… Свёкр молчит, ну, а она сама никогда болтушкой не слыла… Ни к чему это… Помогло и ладно! А коль забудет, то и повторить можно…