Архиважное дело

Продуваемая  норд-остом полночь. Непроглядные осенние сумерки, стремительно  переходящие  в кромешную тьму. Широкая в низовье Кубань, масляно поблескивая, тихо катится к совсем уже близкому морю.
 
 На  крутом левобережном откосе поначалу едва различимым пятном возникает тонкая женская фигурка. Белым  знаменем полощется длинная полотняная сорочка. Волнуются  за  спиной  пряди распущенных кос, открывая ветру искаженное горем лицо. И не дай бог заглянуть сейчас в эти глаза - сойдешь с ума. Столько в них боли и отчаяния.
 
Женщина  остановилась у самого краешка каменистого выступа, слегка приподняла подол и как бы замерла, изготовившись для последнего, решительного шага...

... - Вы - коммунист! Член партии большевиков! С Вашим  партийным стажем непристойно торговаться, когда партия поручает Вам архиважное дело. Вы что: считаете, партбюро  принимает не взвешенные решения? Ошибаетесь, милочка. У нас в партии, как вы знаете, демократический централизм - решения вышестоящих  органов мы обязаны выполнять беспрекословно и точно... Что это Вы себе позволяете?
   - Но это же люди! Нормальные  человеческие семьи, у них дети, старые родители... больные, инвалиды, наконец. Не сегодня-завтра морозы. Нет даже оборудованных  теплушек. На погибель их? Они же  не преступники. Пусть там, кто предатель - надо судить, наказывать. Отправьте меня на операцию... я смогу, я не отказываюсь... А губить невинные души -  нет, это не по-коммунистически. Не могут дети быть заложниками. Это против человечества, против народа... Не может партия дать такой приказ!
   - Много ты понимаешь про партию! А когда беляков стреляла в болоте безоружных?.. За что тебе "Красного Знамени" дали? Забыла? На тебя равняются молодые члены, а ты? Как хочешь, дорогой товарищ, я за тебя под расстрел пойти не готов. К утру не будут выселены, погружены и отправлены - пойдешь под трибунал. Не тебе рассказывать, какой сейчас расклад. Или мы их, или... мироеды проклятые, недобитки... Не выполнишь приказ, пойдешь как пособница... Все! Разговор окончен. Маузер не потеряй, подтяни портупею... жалельщица!

...Дома все тихо. Пробралась на цыпочках в дальний закут, где в сколоченной мужем наспех перед "решительным наступлением" кроватке мирно посапывают их близняшки. Валетиком. Места в комнатенке - не разгуляешься. "Спасибо за этот угол, три вечера на бюро обсуждали, чтоб дать. Семья красного командира, да и сама не лыком... Сколько бандитов разных положила, офицерья всякого. Из-за них все и нет мирной жизни. Да еще антанты разные - завидно им, что новую Россию строим...".

Поцеловала малышек: "Ну, один в один! Надо же - постарался папка. Да, был бы сейчас, не дал в обиду. Глядишь, и вернется скоро с победой. Не-е... никакие интервенты не выдюжат против таких как мой...".

Неспешно раздеваясь, раскидывала, куда что... Улыбка медленно сползала с ее красивого лица, озаренного счастьем матери и любящей жены. Благостное выражение постепенно сменилось миной горького недоумения: "Что же принять? И посоветоваться-то не с кем. Вот судьба - не позавидуешь, хуже, чем у этих интервентов. Они хоть к себе домой убегут, как прижмет, а тут... И свои ж вроде. Свои? Ну да, свои...". Уже готовая ко сну, в неглиже, с отпущенной прической вышла вдохнуть свежего вечернего воздуха...   

Ноги сами, путаясь в легкой сорочке, понесли ее к берегу. "Свежит что-то. Уж не ледок ли скоро? Сколько здесь просижено с милым. Теплые были вечера прошлой осени... между боями, операциями. Гражданская уж к концу... Мечтали-то, мечтали, сколько мечтали!".

И снова давит на сердце не решенное: "Тут уж не шутки. Не могу я выбирать, не могу. Пусть стреляют! Пусть судят. А что? наш суд - пролетарский, коммунистический. Он рассудит. Правильно ль голых деток - на мороз, на погибель? Правильно? Да... а они нас жалели? Так то ж не они. А кто?.. Господи, где же правда?". Слез нет, только боль, сильная, нетерпимая...

У самой кромки высокого скалистого берега порывами пронизывающего норд-оста немного освежает голову. Но грудь все равно болит, не отходит. "А как же наши детки? Как наши кровинушки? Куда их-то? Хоть так, хоть так - один расклад, как говорит секретарь...".

...Она подобрала выше подол, резко повернулась... и быстро зашагала прочь от острой кромки обрыва, от этой опасной черты. И бегом, бегом - к дому. В полчаса собрала, что было. "А что тут жалеть? Что нажито? Бои, перестрелки, засады, погони...". Все - в узел. Детей - в кошелки, соседские прихватила. Перемет с кошелками-люльками - через попону, седло одним махом - наверх. Навыков походных не растеряла, сразу видать. Забила мешок кукурузой: "Пусть хозяева не обижаются, у них в сарайке еще много чего осталось. А нам-то двух наследников кормить. Ни коров по дворам - постреляли при отступлении, чтоб белякам не досталось, а с собою взять - обуза. Ни мелкой живности - поотбирали все ж в Красную армию. А деньги... та, какие там нынче деньги? Мировая революция! Господи, куда ж теперь-то?..".
   - Эй, Серко, не подкачай! До брода рукой подать, а там - степь широкая... Лови нас, секретарь!