Книга молчаний четвёртая декада стихов

31.
Перед снегом
Опять в молчании голодном
У самолёта нет пророка,
В памятовании бесплотном
Фантомная горит тревога.

Но рай скланяется над адом
Для новой тишины рассады,
И отпускает грозный фатум
В неумолимости распада.

Где стук судьбы и сколько-сколько
Для жизни (жимолостью свита)
Осталась горькая настойка
Для чайной лодки манускрипта.
...
Безмолвный рай в гостях у ада
Угомонит глухое лихо,
И дрогнут веки снегопада
Так тихо.

32.
Незрячесть
Ты в зеркале себя не узнаёшь,
И зеркало твоих не знает глаз,
Молчи же, изучение тех трасс,
Где без любви ещё ты не живёшь.

И выйдешь в сад и вОздухи зовёшь.
И видишь сон касания души,
Уже не ошибаешься в тиши,   
Но только без любви ты не живёшь.

Дыши, незрячий, трогай и храни
Своё блаженство:  дно ли, переход,
Стена как дом и неизвестный брод
И аромат воды - святая нить.

И нас соединит не слово - дождь,
И лодочка, и мячик, и струна.
Всё осязать – звучащая страна,
В которой без любви ты не живёшь.

33.
Зима в России
Зима в России больше, чем зима,
Остынь до немоты и трогай взглядом
Морозной геометрии награды,
Осколки повреждённого ума.
 
Пока звенит алмазная икра
И слепотой куриной изувечен,
И север-воронок, и груз Предтечи,
Зима в России – это не игра.

Она - без дна! Её метель остра -
Ночное сновиденье бездорожья...
Зима в России – гончий дух острожный,
Любая ветка, бойся топора.

По щучьему веленью не дожить
На краешке той солнечной воронки,
Где прячутся скворцы и  жаворОнки,
Зима в России – душу разможжить.

Что кружево Брюсселя? – Кострома!
Подай в мои остылые деревни
Твой дух мороза, крепости и пенья,
Зима в России меньше, чем зима.

И потому огонь во льду, как кровь,
И погулять – такая синь и сила,
Зима в России меньше, чем Россия,
Любовь в России больше, чем любовь.

34.
Рильке и Мандельштам
Чем холодней, тем ближе дух вершин.
И Рождество пока играет в прятки.
Молчание – отсутствие заплатки,
Дыра на пустоте и карантин.

Сон земляничный просится в стакан,
Гонца нельзя помиловать: докука,
Солнцестояния горит разлука,
Прости, прощай, словесный караван,

Несущий образ – тайный пилигрим,
Грызи свои зелёные пароли,
И распечатай листики до боли,
И декабристов зри сибирский Рим. 

В стихах поэта нет, «он так один».
И всё зима в его окно стремится,
И, озирая площади страницы,
Трамвай травы гуськом струит в овин.

И женщина, когда она вернёт
Свои сирены и свои приливы?
И где вокзалы, горечи и ивы,
А ей вернуться – Бог не подаёт.
 
И там «Титаник», там тумана хмель,
И полутенью мучается Рембрандт,
Там блудный сын - освобождённый пленник,
И пепел Этны падает в постель…

Всё кончено. И некого просить
При обнажённых храмах в пропилеях,
Принять любовь и ласточку-Психею,
И жизни вечно плачущую нить.

35.
Мороз в Екатеринбурге
На подоконнике герань,
Как пациент с горящим горлом,
И синим холодом просторным
Наполнена округи скань.

И неподвижное стекло
От напряженья леденеет,
Кукушечка в часах немеет,
Ревниво дыбится тепло
В руках мороженицы слов
На покрывалах дубоватых
Морозной поступью зарплаты 
Для краеведческих оков.

О, декабристская сума! 
Ни слова выдавить, ни йоты,
Зеркальный дом – сплошные льготы
Для повреждённого ума.
    
Достань сысертский свой фарфор,
Налей ленивую острОту,
И тень свою гони в зевоту,
Не вспоминая про фавор,
Что просит зимнего «прости»,
Шубертианского аккорда…
Силентиум для всех негордых, 
Что стынут нынче на пути.

36.
Магритт
Там облако вошло в пустую дверь,
И поцелуй, закутанный туманом,
Нас разобщил магическим обманом,
Но птица улетела без потерь.

Трезвейшей немотой, где рыба – жест,
И в каждой капле доля человека,
И тайна пазла, зубчатая Мекка,
Сложи картинку в незнакомый квест. 

Молчание.  Дай трубку, тихий бог,
Зачем тебе партнёры и солисты?
Ты однолюб, как зеркало артиста
И счастлив, потому что одинок.

Безумной славы корабельный ход
Ждёт пустоты на том и этом свете,
Прозрачный образ крайности в багете
И взгляд, что неподвижен в толще вод.

37.
Морозно
Безмолвие. Сияют небеса.
Мороз горит на воздухе неволи,
И струны в золотистой канифоли
Не помнят про сосновые леса,

Где прячет нож овальная луна,   
Вступая с полумесяцем в намазы,
И непорочный снег ещё до фразы
Ждёт знаков препинания руна. 

Все дышат, словно рыбы в облаках, 
Хвосты дымов сугубо вертикальны,
И хрусток мир, и за порогом тайны
Безмолвие, как ласточка в снегах.

Там мерзлоты играющий кристалл,
И плотные объятия циклона,
Там пучится явление синхрона
И ножницами режется металл.   

Не напрягайся, краденый прогноз,
Нам кислорода надобна подушка,
Потом уж месяцем серёжку в ушко
Для домика рождественских стрекоз.

38.
Пауза
Рассвет печальный,  гость из детства - бегство,
А только в горле кость – не говорить.
Сиротские приюты январи,
Где детям не оставлено наследство,
А только сходство некоторых меток
И протоплазмы жизненная клеть,
И слово-слово - маленькая смерть,
И пауза ноля – безустый слепок,
Что заигралась в облике немотства,
И стала красноречия сильней,
Язык всепроникающих корней,
Родство и узнавание полётства.
Упала ночь, и негатив коррозий
Лишь открывает новые черты,
Где бедный гений молит красоты,
Что верным поцелуем обморозит,
Расскажет больше, чем тома печали,
И освятит, и отблагодарит.
Передохни. И снова в январи,
И помолчи, и чтоб с тобой молчали.

39.
Врубель
Дай, Врубель, в горстку воробья,
Чтоб в церкви роспись не калечить,
Твои эскизы, как предтечи,
И в них пророки ждут жнивья.

Дай демону свободы риск,
Когда повержен он и в боли,
Чертополох его юдоли,
Гордыни блеск – мышиный писк.

Дай от страды чуть-чуть вздохнуть
Дай лик прозрачного ребенка,
Там обитают жаворОнки,
Но колыбели пуст тот путь.

Дай розу, спящую в стекле,
Дай сто сиреневых заплаток,
Свирелью Пана капай в лапы,
А образ Волховы во мгле.

Молчи, крыло, ты – власть пути
И красота царевны Лебедь,
Дай, воробей, судьбы отведать.
Не дай мне, Бог, с ума сойти).