Корни. Варвара. Глава 2

 
Средние Лучики… Ряд почти одинаковых крестьянских изб по одну сторону дороги, по другую сторону от которой пруд, а за ним лес, поля и небольшие перелески между ними, неглубокие овраги… Летом и рай не нужен! Благодать, раздолье! В лесочках грибов, ягод – не собрать, не унести! Только некому собирать-то: взрослые день-деньской на работе шесть дней в неделю с темна до темна, а седьмой день  - молитве, да хлопотам на собственном участке земли в виде огородов да небольших (несколько яблонь да кустов) садов… Вся каждодневная работа – полить, прополоть – на детях, плюс забота о младших… Вот они-то и имели некоторую возможность сходить когда по грибы да по ягоды, но так, для баловства больше, всерьёз этим заниматься было некогда… Ой, же сколько клубники вызревало в иное-то лето по склонам логов да овражков – травы не видно, всё сплошь алело да багровело – издалека видно!

В самом первом доме от краю, если идти из Малых-то Лучиков, и проживала семья, где отныне предстояло жить Варваре. Почти у всех её теперешних соседей была одна и та же фамилия, как и у неё самой: Головкины!  Как могло такое произойти? Да очень легко и просто: все они были между собою в родстве – двоюродные, троюродные и так далее… Женился сын, отделяя его, строили всеми имеющимися силами ему дом… Жили между собою очень дружно, не теряя родственных связей….

Между Средними и Малыми Лучиками, где собственно находился господский дом и главная, так сказать, усадьба, насчитывалось что-то около семи километров. Усилиями управляющего с самого первого года заступления на эту должность, эти семь километров когда-то не очень плодородной земли со временем были превращены в прекрасный плодоносящий сад, разбитый на чёткие квадраты по сортам яблонь. Не последняя, нужно сказать, статья дохода в общем обороте всего хозяйства. Он, этот сад, начинался прямо рядышком с домом Варюшиного свёкра, Петра Демидовича, заведующего всеми кладовыми и амбарами, в которых хранилось господское добро. Каменные стены – вот, собственно говоря, и всё отличие его жилища ото всех остальных домов в Средних Лучиках, а что до внутреннего убранства и расположения – близнецы не бывают так похожи, как  были похожи друг на друга эти "дворцы"!
Три подслеповатых окошечка в линию, под ними широкие лавки, в Красном Углу, под Божницей, большой сколоченный  из добротных досок, сверкавших желтизною свежего распила, стол с «ногами» крест-на-крест для устойчивости. Возле него по обеим  длинным сторонам ещё две широкие лавки. Сразу на входе в дом из просторных сеней, рядом с их с Тихоном «спальней», стоял громадного размера сундук, на крышке которого лежал, покрытый самотканой попоной, тюфяк, явно набитый свежей соломой. «Спальное место! – горько усмехнувшись, догадалась Варя – Ох, и страшна же твоя месть ни за что, батюшка родимый… Но Бог нам всем судья!»

«Гляди у меня, Олька! Добьёсси, ей Богу, добьёсси ты когда-нито: космы-то пообрываю я тебе! Вот те крест, пообрываю!»- вдруг раздались где-то там, в сенях, голоса. Избегая встреч, Варя скоренько спряталась за свою занавеску. «Вот ещё! Это за что же? Что ломлю на вас день-деньской? Варьку вон свою за косу трепите, она у неё побогаче моей-то будет, на дольше хватит! Тольки, небось, испужаетесь доченьку управляющего-то тронуть?»
Услыхав такие речи, та, кого так неосторожно и неосмотрительно задели пусть и словом только, немедленно выступила из-за занавески в комнату и молча смотрела на стоявшую сейчас перед нею явно вздорную бабёнку в тёмно синей юбке с тремя нашитыми лентами по подолу и в синей же кофте в мелкий белый горошек.
«А… легка на помине! – продолжала визгливо распалять себя та, которую в сенях называли Ольгой – Нарисовалась барыня-то наша!  Что вылупилась-то на меня? Так и будешь в подвенечном платье расхаживать, али переодеться не в чего? Что-то не больно расщедрился папаня-то твой! У меня и то приданное побогаче было!»

«Цыть ты! Уймись, трещета, кому говорю-то я?» – вновь проговорила вместе с нею вошедшая в дом женщина невысокого росточка, очень походившая лицом на Тихона.
«Мамаша – догадалась Варя – Свекровка…» - продолжая сверлить глазами свояченицу… А та, видя, что нет достойного отпора, разошлась-разъехалась,да так, что уже дальше-то и некуда: «Что встала, как столб посерёд дороги? Голоса лишилась? Дел по хозяйству пропасть, а она себе спит-почивает… И задеть её никто не смей… Да на моего Семёна, так давно бы вдоль спины-то перепоясал, вприпрыжку бы побежала! Мамаш! Вот, в кого у вас Тихон такой теля? Он, мож, её заместо иконы приспособить хочет? На Божницу, мож, посадит, а меня заставит пыль с неё смахивать? За что только вот такие почести, не пойму? Так опозорила, на всю деревню срам, одного жениха за свадебным столом оставила…»

«Цыть! В другой раз уж тебе говорю! – уже в сердцах встряла мамаша – Не твоево ума энто дело! Сами разберутся…» «Разберутся они, как же? Дожидайтеся! А покамест они там разбираться будут мы с Сенечкой чертоломь на них?! Из спаленки-то вон уже выжили... А я всё энто терпи да помалкивай? Нет, уж! Будя! Сколь раз уже просил Сёма-то мой чтоб отделили нас? Всё жадничаете, не пущаете… Ох, да за что это всё нам?» - не на шутку разошлась молодайка, принявшись вдруг голосить на всю избу.

«А, ну замолчь, сорока! Расстрекоталась – на том конце деревни слыхать! – послышался из сеней сердитый голос теперь уже самого Петра Демидовича, батюшки Тихона  - Про отделение-то от тебя одной и слышу: сыну пока не плохо и с родителями живётся!»
«Ну, - подумала Варя – Скоро все в полном составе соберутся…»

«Мать! – обращаясь к жене, продолжал тот, не обращая на всхлипывания Ольги никакого внимания – Ты-то что ей всё вот это безобразие позволяешь? Прицепилась до молодки, что репей к собачьему хвосту… - и обернувшись уже к Варе, проговорил – А ты её не бойся, в обиду не дадим вертихвостке этой!»
«Папаша! – возмущённо завопила притихшая было Ольга – Какая такая вертихвостка? За что вы про меня так? Я-то честною замуж выходила! А коли вы про то позабыли, так я могу и простыню вам предоставить, в целости сохраняется!»
«Цыть! – уже прицыкнул на неё и свёкр-батюшка – Ишь, поперечница! Ей слово скажешь, так в ответ двадцать услышишь… Трещета, как есть трещета…»

Во время всей этой перепалки Варвара не произнесла ни единого слова, только молча переводила тяжёлый взгляд с одного говорящего на другого, а потом и вовсе, не дослушав последних реплик свёкра, скрылась за занавеской, где вновь присела на своё супружеское, так сказать, ложе, горько вздыхая и беспомощно разводя руками… Хотелось встать и уйти… Только куда идти-то? Домой, к отцу? Нет, такой радости ему она доставить не могла и больше того - не хотела! Предстать пред ним побитой собакой, унизиться, склониться после всего того, что он сделал с маменькой, с нею самой, с Колей? Ни за что… Лучше смерть… Уйти к Коле? Опять же нельзя… Навлечь на него ещё больший гнев со стороны отца? Нет… Да и к тому же, смысла в этом было ещё меньше, чем просто в возвращении домой… Некуда идти… некуда, никто и нигде не ждал её отныне…

Верещания вздорной бабёнки она, удивляясь даже самой себе, как и не слышала вовсе… Да и кто она такая, чтобы обращать на неё внимание? Ноль… ничто… Варвара даже разозлиться на неё и то считала для себя оскорбительным, что ли… А потом, в кое-чём эта Ольга была и права, если вдуматься-то, как бы это ни было: свадьбы своей собственной Варя не видела и не помнила…. Провалялась в глубоком обмороке, случившемся с нею в первый раз в жизни… Но свадьба-то была… была… И Тихону наверняка много чего пришлось услышать… Приятного мало, как ни крути… Плюс ко всему выясняяется, что они с Тихоном отбрали у них с Семёном ихний закуток, совсем лишив возможности хоть какого-то уединения... Что же остаётся? А ничего особенного - будем учиться жить по новым, по другим для себя правилам… Нести свой крест… Говорят, Господь не посылает больше того, что сможешь вынести... всё по силам каждому… А,значит, тому и быть… Крестьянский труд не пугал вовсе, не было в нём ничего такого, чего бы она не знала и не умела…

«Вот, что дорогая Варвара Андреевна! – мысленно обратилась она к самой себе – Хватит жалеть-то себя! Встала и быстро переоделась, пока не зашёл сюда кому бы и след...» Нервно открыла короб с платьями и достала первое, что попалось под руку – тёмно-зелёное муслиновое с длинными рукавами и глухим воротом, отделанным изящным тонким кружевом, которое резко и безжалостно оборвала не дрогнувшей рукой. Быстро переоделась и снова села, не зная куда деть свой свадебный наряд, казавшийся уже и самой таким неуместным в здешней обстановке... В конце концов,скомкала его кое-как и запихнула в тот же ларь с платьями.

При последнем окрике свёкра, Ольга, подхватив сыновей, вся в слезах выскочила на улицу и в доме наступила такая тишина, что, казалось, можно было услышать даже шорох крылышек ангелов… Потом там, где находилась печь, загремели чугунки да ухваты… «Свекровушка обед готовит! Вот тут тебе и кухня, Варвара Андреевна, тут тебе и столовая… Привыкай, голубушка…» – насмехалась она над собою, не решаясь пока выйти и предложить свою помощь…

К обеду вся семья была в полном сборе. Мать с вернувшейся Ольгой хлопотали, накрывая на стол. А все остальные, кроме новой снохи, сидели, ожидая, тут же вокруг стола на лавках в полной, непривычно тягостной для всех членов семьи, тишине…

«Тихон! – раздался голос главы семейства - Зови-ка молодую жену к столу! Обедать будем!» Ольга от такого явного предпочтения, вспыхнув, опять было подбоченилась, намереваясь вновь устроить что-то подобное тому, что имело место до этого, но посмотрев на мужиков, резко передумала, лишь выразительно, чтобы все это увидели, передёрнула плечами…

Варя в первую минуту, когда муж заглянул за занавеску, хотела было отказаться, но вдруг неожиданно для себя почувствовала, что страшно голодна, что и не удивительно вовсе: в последний-то раз она ела ещё там, дома, в позапрошлый уже день… Поэтому молча, не произнеся ни единого словечка, встала и вышла с Тихоном из закутка, и присела на скамью рядом с ним. Напротив каждого едока на столе находилась уже пустая деревянная чашка, рядом с которой лежала деревянная же расписная ложка. По самому центру стояло несколько разных по размеру чугунков, в одном из которых  была отварная картошка в «мундире», но что находилось во втором и третьем, пока узнать не представлялось возможным, поскольку они плотно прикрывались крышками. Во главе стола сидел сам хозяин дома, по правую руку от него они с Тихоном, по левую – Семён с Ольгой, далее тётенька Лиза. Детей кормили отдельно.На противоположном от хозяина конце стола было место хозяйки, которая в данную минуту разливала по передаваемым ей чашкам  аппетитно пахнувшие щи. Перед хозяином на деревянной дощечке лежал внушительного размера каравай хлеба, который  тот принялся нарезать крупными, щедрыми ломтями, крепко прижав его к своей ещё довольно-таки могучей груди. Нарезанные ломти вновь складывались им на ту же самую дощечку. Потом вдруг неожиданно взял в руку ложку и громко стукнул ею по краю стола, давая тем самым разрешение разбирать нарезанный хлеб!
«Вона, как тут… - давалась диву Варя – Строго…» Тихон первым после отца взял ломоть и положил его перед женой, потом протянул руку ещё за одним уже для себя и, подняв дощечку, передал её по кругу. Когда хлеб был разобран, вновь последовал удар ложкой: можно приступать! В полнейшей тишине (никто не издавал ни звука) семья тут же принялась за еду… Изумлённая Варвара смотрела на всё это действо широко распахнутыми глазами… И вдруг встретилась взглядом со свёкром, который, в свою очередь, тоже не заметно для всех наблюдал за её реакцией на происходящее теперь за столом. Смутившись от того, что он заметил её удивление, Варя быстро опустила глаза в свою чашку и принялась догонять остальных едоков, ложки которых уже скребли по дну посудины…

На второе каждый брал себе по нескольку остывших картофелин и, очистив, клал в ту же самую чашку, из которой только что ел щи, чуть разминал её ложкой, а сверху из чугунка, что поменьше, черпал и поливал растопленным салом со шкварками…

Для Вари, выросшей совсем в другой обстановке всё это было так удивительно, так необычно, что даже занимательно! Но поделиться своими мыслями она не могла, и не хотела, даже тогда, когда все встали из-за стола и, прочитав вслух благодарственную молитву ко Господу за хлеб насущный, разошлись кто куда… Тихон попытался было что-то ей сказать, но она быстро остудила его желание студёным леденящим взглядом… Молча постояв напротив неё, он только горестно вздохнул и, отвернувшись пошёл куда-то прочь…