Эстелла, извини, я не смогла

Провинциальность, молодость, восприняли как глупость Вы тогда,
Но понимать чужую ложно - глупость, сложнее понимания ума.
Лишь одна женщина, что внешне строгою для Вас всегда была,
Смогла понять её эмоцией, своей, чужой, а может быть любя.

Молчала долго её слушая и вдруг:
«Как чудно же играешь ты без постановки рук!»
И следом говоря, чудес на свете нет,
Пророчила судьбу и рисовала яркий свет.

Но незадолго днём, предчувствуя беду,
Был отдан путь без жалости - врагу.
Мгновенье… человека нет, ушёл во тьму, а яркий свет
Потух, в упрёк всему царящему добру.

Портрет стал пуст, рутина дней, к чему здесь одобренье ей:
«Как же играешь гнусно ты! И руки правильно держи!»
А слёзы лились взаперти, вдали от равнодушных лиц,
Лишь память забирала дни, что были так просветлены…

Чернеет всё сильнее стан, а звук ожив, не успевал
И мысль выразить едва, он ненавидел лже-себя.
Вот, тот рояль… сливаясь в одноцветный тон напоминал процессий стон.
Одежду старца-мудреца, жаль… не покой её лица.

Шумела жизнь, познания даря, но яркий свет убила в ней дитя:
Ведь боль - подпитка для творца, знать, не творцом она была,
Лишь говорила нужные слова, в момент рассказа без участия пера,
Без дряхлой книги и тетради, где надиктованы ей чуждые слова.

Зачем сейчас корит она себя? В тоске у старого клавира перебирая звуки.
Творить ведь можно только для себя, но Dies irra остаётся в её слухе!
«Прости Эстелла, без тебя я не смогла!»- кричала, исполняя в муке:
«Ту музыку и те слова, безжалостно подвергли Вы науке!!!».