пейзаж, запечатленный фасеточными глазами

Бессознательное вскрыли, как гематому,
И вязкая черная жидкость поднимается вверх по горлу.
Мысль: если внутри людей живут люди, но многим меньше,
Эта кровь, прогнивающая, пахнущая виноградом,
Затопила сейчас их крошечный домик и маленького ребенка.
В этом единственная моя проблема,
В этом и в том, что к острову моей жизни
Прибивает только бутылки.
Я все время думаю о вещах, придуманных не для этого,
О размерах папоротников сорок миллионов лет назад,
О том, как мандариновая лимфа земли перетекает где-то под моими ступнями,
О том, счастлива ли девушка, обхватывающая руками шею юноши в окне напротив,
О количестве птиц, летающих в сумерках над столицей
И том, куда пропадают их черные трупы,
Я думаю, каково быть озерным раком.

Я и есть озерный рак.

Первые три года жизни я верила в то, что я бог,
Следующие лет десять – индиго.
Но сейчас мирное пощелкивание клешней
Заглушает для меня шум города
И человеческую речь.

Отвлеченность сознания сохраняется ежесекундно,
Я – озерный рак, помнящий о лаве глубоко под конечностями,
О протяженности времени
И цвете собратьев, когда их бросают в котел.

Моему организму физически нелегко
Поддерживать ощущение значимости происходящего
И нужды в человеческом.
Потому что меня не  интересует политика,
Я не люблю историю,
Экономику,
Этику,
Художественные замыслы,
Философские идеи.
Последние сутки я провела, уставившись
В солнечные треугольники стен.

Когда ты замолкаешь, неприсутствие
Заглядывает мне в глаза своей чудовищной мордой,
Сочувственно кладет на плечо лапищу
И под когтями сразу проступает кровь.
Когда ты замолкаешь, узор паркета заполняет собой всю комнату.

Раньше мне хватало внутренней радости
На вопросы, игры и отношения за двоих,
Я находила места для встреч и уговаривала людей прийти,
Я выхаживала позволенье любить их
И – игра была кристально честной – любила.
Но теперь во мне пустошь, кладбище кораблей,
Я речной рак, и моя меланхолия цвета охры
Вычистила комнату жизнерадостной личности,
Не оставив ни вешалки, ни табуретки.
Когда ты замолкаешь, я не нахожу в себе сил
Произнести какой-нибудь увеселительный вопрос.

Наши разговоры походят на азбуку морзе грозовых туч,
Я выкрикиваю запрос в черное небо
И ожидаю ответ,
Не зная, будет ли он вообще.

Моя нежность к людям всегда похожа на прыжок через пропасть.
Я разгоняюсь, и вот – проношусь над бездной.
Я тянусь, раскрываю объятья в медленном танце
Самых разнообразных первых шагов,
Но берег брезгливо подбирает  подолы земли,
И я, как печальный Икар, несусь вниз.
Иногда, видишь, я даже решаю,
Что пропасть мне и нужна была,
Что вся моя жизнь – прыжок в пропасть,
Так что я беру ее за руку
И сплю с ней в одной постели.
Но чаще берег, меня отвергнувший, разворачивается,
И, тепло собирая из разных коротких слов,
Замыкает землю в гладкое полотно,
Мол, смотри, я жду тебя, где ты?
Я вырастил вдоль края герберы и кусты белой сирени.

Но во мне внутри только дохлые мухи
И ни одной целой кости,
Потому что нельзя подняться из пропасти
И попробовать перепрыгнуть ее еще раз.

Бессознательное вскрывается, как гематома.
Я ощущаю злобу, но, сцепив зубы,
Не могу нащупать первоисточник.
Перекупщики переливают ярость из бутылки в бутылку,
Но никто не знает, откуда она происходит.
Три пятьдесят. Ярости еще много.

Я ощущаю ее к родителям,
Пропасти,
К любимым преподавателям,
К авторам, которых я уважаю,
И рядом с тобой она рвет меня,
Но я не знаю причины.

И, изображая перед тобой стекло,
Живя жизнью фиалок и первого в году подснежника,
Я постоянно глотаю рвоту,
Потому что на самом деле я уитменовская ****ь,
«украшающая себя, чтобы отдать себя первому, кто захочет взять ее».
Я не поэт
И во мне нет никакой аскетичности,
Все это «одиночество фикс» - если бы можно было –
Я бы оставила в первой попавшейся раковине.
Я не светило,
Не прошлый, не будущий и не настоящий гений,
Я не достойный гражданин своей державы,
Не хороший друг
И вообще считаю дружбу
Испортившейся любовью.
Я всего лишь окаменелость трилобита,
И больше во мне ничего не найти.

Все горести мира остаются снаружи, за кадром.
Я озерный рак,
И неприсутствие
Засыпается мне в глаза, словно мелкий песок.