Корни. Варвара. Глава 1

Ох, и хорош же сентябрь месяц в серединной России, ох, и хорош! Глаз не отвести – красавец! Что лицом, что статью, что убранством своим  расписным да красочным, узорчатым! А уж как ласков-то да приветлив он ко всему живущему: хоша человеку, а хоша бы и к зверю лесному! Заботливый да рачительный! Хозяин, одним словом, хозяин года – и это правильно, не обижая остальные-то одиннадцать его братьев-месяцев! Ведь, как матушка-земля старалась, как мучилась, производя на свет Божий и яблочко наливное, и ягоду лесную,и зёрнышко хлебное, и огородину всякую! Но коль взрастил, то и сохранить сумей, убери вовремя, не позволь под снег-то уйти, сгнить, да попортиться! За всем догляд нужен! Особая в этом роль у сентября месяца, особенная!
День-то световой всё короче, а дел, меж тем, полным-полно, успевай только поворачиваться! Вот и ходит он, сентябрь-то,  по полям, по лесам, понимая важность тёплых по первости-то своих денёчков… Торопит мужиков, ветерком подхлёстывает, а когда и дождичком посечёт… Но они и без того понимают, не обижаются, дорожат каждою погожею минуткой, как наипервейшим подарочком! Сами знают, что не за горами зима студённая, морозная, да метельная… И как потопал, так и  лопать будешь… Хорошо, когда есть в погребе достать чего, а коли нечего, то хоть и зубы на полку за ненадобностью…

Но в Лучиках таких, почитай, и не было – крут нравом управляющий, ох и крут! Баловства какого не допустит, нет, не допустит! А в последнее-то время, как совсем один остался, хоть и вовсе на глаза не попадайся, когда знаешь за собой грешок какой по вине ли собственной, по разгильдяйству какому, а пусть и по независящей от тебя причине-поводу… Мало, что плёточкой посечёт, вдоль спинушки-то перепояшет, а то и на такую подёнщину пристроит, через неделю ноги с трудом таскать станешь… День-деньской работать заставит, продыху не давая… Знали про то мужики, помнили… Но никто при этом даже роптать не пытался, а потому как пусть и скор на расправу, но справедлив, отходчив… Ни за что ни про что не прицепится, а за дело как и не поучить-то? Надобно, на пользу оно, учение-то его, на пользу! При Софье-то Иппатьевне, покойнице, правду сказать, помягче был, улыбался почаще, а как прибрал-то её Господь, то как забрала она с собою всё веселие господского дома… И школа захирела… Некому стало учить детишек-то крестьянских даже тому малому –читать да писать – чему обучала она… А уж после того, как Варвару замуж выдал, сам и вовсе во флигель перебрался… Скушно одному в огромном доме стало, зябко, маетно… Почернел весь от горя-то, от беды своей неизбывной… Мужики по первости боялись даже как бы не бросил их, не уехал куда… Но обошлось как-то… не уехал… Молились от радости, свечки за здравие ставили, благодарственные молебны ко Господу заказывали – во как полюбили-то! А и было за что:  как за каменной стеной за ним жили-то, знали, случись что, не выдаст, не оставит помирать с голоду!

Вот уже и зима пролетела, а так ни единого разу не видел он своей дочери и одним глазком! Коса на камень… Ни он, ни она ни в чём уступить не желают друг дружке даже в самой мелкой малости… Думается, после смерти матери-то ближе бы им стать, вцепиться обеими руками… Ан, нет… И вовсе разошлись пути-дороженьки… Ушли в жизнь каждый по своей, не оглядываясь…

Ой, не по времени была в сентябре та свадьба, ой, не по времени… Но кто поспорит с управляющим, кто рискнёт встать супротив его решения-то? Нет таких, не ищите – не сыщете… Сказал, как отрезал… Любо кому-то, не любо, а будь добр исполняй… Оставив выбор за собою, он тем самым поставил дочь пред свершившимся фактом, отрезав даже призрачную надежду и возможность к отступлению… «Почему вдруг Тихон? Ладно, понятно почему не Николай – не ровня…  - понимали и с этим соглашались, хоть и не спрашивал управляющий ни у кого никакого согласия - Но, Тихон… Да – унтер офицер, да грамотей, но росточком-то до невестиных плечиков не дорос…»- судачили одни. «И, что рост? Главное в человеке не внешность, а душа!» «Да, конечно – продолжали, соглашаясь, первые – А всё одно, жалко соловушку…»

Жалко… Вот в этом все были единодушны… Но и вместе с тем, всех распирало любопытство: чем таким мог заинтересовать Андрей Макарович кладовщика-то Петра и самого Тихона, кроме родства, конечно? Что он такое пообещал дать им в качестве приданного за нею… Ждали, что за обоз-то двинется  к дому кладовщика… «Деньги они к деньгам липнут… знамо дело…»- перешёптывались да перемигивались даже те, кто и хорошо относился к барышне… Пусть все знали про нелады в отношениях (а какой слуга не знает, что у его господ в доме твориться?), а всё одно верили, что, небось, голышом-то не выбросит дочку свою единственную управляющий… А как увидали, что и на одной телеге пустого места осталось предостаточно, то и не знали, что и подумать после этого…
Колькина-то мать всю хворостину об его спину измочалила пытаючи: спортил барышню, паразит, али нет? Крест поцеловал, поклялся: «Ничего такого про меж нами не было! Целовал только, да и то не всякий раз - не позволяла…» Поверили… отстали… Но тогда и вовсе ничего понять нельзя… Корову дал с тёлкой, коня трёхлетку… Так он и крестьянских молодожёнов не обижал, выделял на обзаведение…

Нет, не таким должно было бы быть приданное у дочки управляющего, совсем не таким… А потом, и так и так перебирая, да переиначивая, сошлись на том, что деньгами дал Петру… Стали присматриваться, как жить тот станет, чем новым обзаведётся… Но и тут ничего определённого никто не увидал… Как жили Головкины, так и продолжали жить… Посудили люди, порядили, да и успокоились… Жизнь покатилась далее, каждый следующий день отмечая новыми какими-то событиями да происшествиями от смешных до тревожных, переключив тем самым внимание мужиков да баб…

Как вихрем каким  злым да безжалостным подхватило тогда Вареньку… Подхватило, закружило – не возражай, не сопротивляйся… Что ты против него? Букашка, как есть букашка и жизнь твоя, что росинка малая: чуть пригрело солнышко и нет тебя – высохла, исчезла…

Как проходило венчание, что говорили, что спрашивали – не помнила… На тырчок в спину головой кивала и ладно, всем и того довольно было… Туман, сплошной туман, морок, марево… И не песни, не пляска вокруг – кривляния… Маски… маскарадные маски – не лица, ухмылки жуткие, страшные… Голова кружится… Мир кружится… "Пропадаю! – стучало в висках – Совсем пропадаю! Где я? Куда меня поместили? Что за бучило такое?" И вдруг тьма… как освобождение ото всего, что навалилось не знамо откудова… Не выдержали нервы… И не помнила, и не слышала, как кто-то поднял на руки и понёс. Кто? Куда? Ей это было всё равно… безразлично… без разницы…

Очнувшись и осмотревшись по сторонам, Варвара не смогла определить где она находится. Рядом с тем местом, на котором она сейчас лежала, негромко перешёптывались двое, без сомнения, маленьких ребятишек… «Каким это образом я у Дуни оказалась?» - подумала было она, но тут же сообразила, что услышанные голоса хотя и детские, но явно не её крестников – постарше… Чуть приоткрыв один глаз, постаралась посмотреть на тех, кто стал причиной её «пробуждения», но так, чтобы не вспугнуть…

«Ваньша! А давай мы её косищу к лавке привяжем: вздумает подняться-то, а никак…» «Ага, привяжем… Всё бы тебе озоровать, Петьша… А что будет, как дяденька-то прознает? Видал, небось, какая у него сабля-то… Не… я не согласный… А и то, пойдём-ка отселева… Нам что мамка с дедуней  наказывали: близко не подходить, а мы вона чего…» «Ой, и трус же ты, Ваньша, как есть трус… Слов не подберу до чего же ты пужливый… Всего боисси… А я вот не боюсь… Щас как дёрну её за косищу-то, как заору: вставай, чево днём-то белым разлеглась?»

«А я вот тебе дёрну! – резко открыв глаза, проговорила Варя – Ишь ты какой храбрец сыскался! Вы кто же такие будете? Братья или просто товарищи?» «Братья! Однова тятеньки сыновья будем!» – резво выступил вперёд тот, который был явно посмелее. «И как же вас звать-величать прикажете?»- улыбаясь, продолжила она. «Я – Петьша, а он – Ваньша. Он молодший, на цельный год молодше меня-то будет! Нюня и рёва, всего пужается!» «А ты, значит, нет? Ты, значит, не боишься никого?» «А чё тебя бояться-то? Ты, дедуня сказывал, теперь наша молодайка будешь, дяденьки Тихона жена! Своя, значит, Головкина, как и все мы!»

«И много вас Головкиных тут?» «А ты сама посчитай: мы с Ваньшей, матушка наша с батюшкой, дедуня с бабуней, тётенька Лиза, да теперь вот ишшо вас двое с дяденькой Тишей прибавилось!» «Богато! Где же они все?» «А кто игде… нешто делов по хозяйству мало?»

«А вы, значит, одни домовничаете?» - продолжала расспрашивать ребятишек Варвара, поднимаясь со своего ложа, поскольку то, на чём она сейчас лежала, кроватью не было вовсе: две широкие лавки, сдвинутые тесно между собою, на них какие-то шкуры, а посверху её собственная перина ( узнала по ткани наперника). Вышла из-за матерчатой занавески, которая, как оказалось, отделяла её теперешнюю «спальню» от общего жилого помещения, лишённого каких-либо перегородок и дверей, и встала ровно посередине оного, уперев руки на талии…

«Нет! Мы не одни! За нами тётенька  Лиза присматривает!» «Да? И где же она? Я что-то никого здесь, кроме вас, не вижу!» «Я здесь, дитя!» - вдруг раздался тихий и вполне доброжелательный голос откуда-то из-за огромной русской печи, которая одна собою занимала почти треть этих «хором». Обернувшись на голос, Варвара увидела очень почтенную даму, невысокого роста, в приличном, не крестьянского обычая платье. От неожиданности не нашлась даже что и сказать, как продолжить разговор… Не понятно с чего, захотелось вдруг присесть в низком книксене, настолько не по-здешнему цивилизованно выглядела та…

«Простите мне, может, неуместность вопроса, но вы кто?» «Не правильнее было бы вам, милая барышня, вместо того, чтобы задавать вопросы уместные или неуместные вовсе, было бы вначале представиться самой, отдав тем самым дань уважения моему возрасту хотя бы… Но можешь не краснеть: я прекрасно знаю и кто ты, и как тебя зовут, и кем мы теперь из-за сложившихся обстоятельств друг другу приходимся.» - со спокойным достоинством отвечала та, кого ребятишки называли тётенькой Лизой, а потом, чуть помолчав, как бы позволяя Варе «переварить» услышанное, продолжала: " А более полно будет так: я родная сестра их дедуни (кивнула головою в сторону мальчишек), бывшая фрейлина матушки-государыни. Вот вышла на покой. А поскольку я по жизни совсем одинока, то и приехала к братцу, дай ему Бог здоровья за то, что не отказался меня принять! Дом вот отстроили… Конечно, он не такой, в котором родилась ты или некогда жила я, но тоже каменный, как ты потом сможешь убедиться, как ни у кого ещё в нашей деревне! И я тут не на иждивении – мне государыня выделила пожизненный пенсион… Не Бог весть что, конечно, но и за это ей низкий поклон и вечное благодарение!"

«Пардон! – перебила её речь Варя – Простите великодушно и пусть вам это не покажется дерзостью, но мне нет дела до того, имеете ли вы право находиться здесь или нет, тем паче на каких условиях… Меня сейчас собственная судьба и то мало интересует… Но позвольте спросить ещё про одну вещь: ребятишки мне тут столько народу наперечисляли, что и не знаю верить ли им, или же нет?»

«Безусловно, всё так и есть! Они у нас весьма смышленые! Ни про кого не забыли!» «А…» - открыло было рот Варвара. «Ты хочешь спросить, где мы все размещаемся?»  Та только кивнула головой в знак согласия. «А вот тут и размещаемся! Но у вас с Тихоном, как и у меня, в отличие от остальных, имеются собственные отдельные покои!» - неожиданно звонким молодым смехом рассмеялась тётенька Лиза.

«Да, уж…» - растерянно оглянулась на свои «покои» Варя…