Отъезд

                деду


***

Тоска о настоящем.
Сильнее сон, чем явь.
С тобою – уходящим
проститься второпях.

Лицо своё не скрою
и слово не сдержу.
Шарфом тебя укрою,
на поезд посажу.

Лети, лети, любимых
Господь не отбирал.
Тогда зачем – рябины?
Тогда зачем – финал?


***

Дедушка, вернись домой.
Мы же не договорились,
что колодец этот – мой,
что скворечник этот – мой,
где всегда птенцы водились.

Дедушка, вот этот пень –
распилить его скорее!
Я воды тебе нагрею.
Я сама воды нагрею,
мойся, сколько хочешь – лей.

Деда, твой Серов тут пел,
отключись от аппаратов,
сам дыши, как ты когда-то
полной грудью мне велел.


***

Горе своё горшее и ближе, ближе.
Умирает твоя собака, у меня – дед.
Каждый просит другого рыдать потише,
а то, чего доброго, ещё проснётся сосед
и заворчит, зашамкает там, за стеной замшелой,
мол, рыдают тут всякие, ходют, выспаться не дают.
Сам закружит по комнатам, а по щеке белой
градины катятся – помнят будто кого, зовут.


Сквозняк

Первый октябрь, когда тебя больше нет.
Я прихожу в твой дом и включаю свет.
Вижу: твоя кровать и твои очки.
Слышу: в прихожей кто-то чихнул «апчхи».

И мне всегда теперь кажется: в доме твоём чужак.
Но даже бабушка мне не верит.
Для удобства назовём его – Жак
(тебя звали мягче – Женя).
Жак ничего не делает,
только не любит, когда
не закрывают двери.


***

Всё вернётся: детство у реки,
мой велосипед и вкус компота.
Дед сидит и чистит сапоги,
чтобы завтра в чистых на работу.

Над Ильинским светел Божий день,
по воде мерцание, круженье.

Резкий запах осени, как тень.
Дедушку хоронят в воскресенье.

Тётя Шура яблок принесла
и ушла, и гулок перекрёсток.

Гроб тяжёл, но жизнь
                не тяжела —
как во сне, всё ясно и всё просто.