Отыграться за карты в бою. Миледи и дьявол

                (Предыдущий фрагмент "Де Вард у козака на поводу":
                http://www.stihi.ru/2015/02/11/10296).

...Внушал, что дело срочное, большое.
О спячке, мол, и  думать  не моги!
– Дождись, граф. Существо твоё – босое…
Вернусь – отдам, быть может, сапоги.

– Искать и  поновей  что… не устану.
– Ты сам сперва подумай головой.
Такие  – шарь по лагерному стану –
не  кУпишь  вновь! Тебе не по карману!
Пополнится кошель не скоро твой, –
сказал Чуб графу, идя к атаману…
Свой проигрыш де Вард заел жратвой…

А мрак был на душе, как уголь, чёрный.
Де Вард стал не похож на свой портрет…
…Когда ввалился Чуб, разгорячённый
задумкой атамана выйти в рейд,

француз проникся злобой на весь  мир уж:
– Меня теперь с Фортуной не помиришь,
пока я не верну своих вещей.
Их вытянуть назад – жаль нет клещей!

– Любитель карт ещё и привереда?
А станешь ли участником ты рейда
отсюда на ночную Ла-Рошель?
Вернуть не обещая твой кошель,
прощу тебе седло и  пистолет я.

   Останешься ты спать? Иль  к нам в  отряд?..
– Остаться  здесь –  найти я повод рад.
Идти на смерть – козачий ваш обычай?
– Да  хрен  тебе! Идём мы за добычей.
Ворота уж  открыты,  говорят.
Не зря же был  лазутчик  наш подослан…
– Чушь  говорят! Часов для трёпа вдосталь!

Фанатик, претерпев нимало мук,
с чего б открыть готов врагу ворота?!
Завидный ваша рать снискала нюх?
Мне в чудо верить как-то неохота.
– Пример я приведу такого рода:
в Днепре полно подводных каменюк,

мы плаваем, но на рожон не лезем.
Так и во всём. Риск есть и он полезен.
Мы головы по дури не кладём.
Всё нынче просчитали чередом.
– Я только к  благородному  привержен,
поскольку граф потомственный. Вот вензель.
Но мне в день много шло плохого в ряд.
К чему вступать мне ночью в корволант?
В ночь присоединиться мне к прохвостам?!
А разве во вратах нас ждёт апостол?

– Открытых избегать  рисково врат:
Бог больше ведь не даст нам  шансы просто.
Мы с Богом состоим в договорах
для всех дорог, а мы – на перекрёстке.

Нам время дал Господь для переброски
  к воротам а не в ров и не в овраг…
Всё тихо. Как всегда, не ждёт нас враг.
А мы нагрянем дружно, но неброско.

Ватага доморощенных вояк
с возможностями глупых недоносков
не ведает, что мы пойдём ва-банк.
Что в лоб нам бить, что с тылу, что во фланг –
в ночь ратную найдём мы славу разом.

– В ночи… не только сабельным трудом…
добудут упыри часть крови ртом.
А я ночь посвящаю лишь оргазмам.
– Ты, стало быть, ответил нам отказом?

– Сказал я разве… слабостью ведом…
что, всё-таки, расстаться рад с седлом?
Да я за пистолет, седло ботфорты
помчусь сам штурмовать все сразу форты:

у стен с клинком, под стенами – с кайлом.
– С тобою проще, нежель с москалём!
Быстрёхонько мой принял  уговор ты.
Возьми и заверни в свой плащ, как свёрток.
– А если завлечёшь моим кольцом…

– Какой же ты, однако,  алчный,  шельма!
– …в открытые ворота хоть гонцом,
хоть  демоном  ворвусь сам в  Ла-Рошель я.
Так воссоединюсь ли я с кольцом?

– Я – карточный игрок. Не ворожея.
Коль ты себя проявишь молодцом,
верну кольцо с алмазом. Неужели 
алмаз тебе дороже куража?!

Без блеска-то как нам в пыли спознаться?!
Да точно ли ты граф, а не клошар?!
В попытках перед нами рисоваться
ты знаков родовых не обнажал.
– Я – граф. И даже  мот,  ловец оваций.
Но без аванса в бой лезть оборванцем
не хочется. Кольца утробно жаль.

– Нет, право же, настолько изумить, граф,
так до сих пор никто меня не мог.
Мне думалось, ты  выше  нас, наймитов.
Попробуй доказать, по полной выдав

все чувства, что башка – не котелок
для  алчности. И я весь кошелёк
готов тебе вернуть. Мы будем квиты.
Скажи, что ты с рожденья боевитый.

Скажи, что в бой идёшь ты не за грош.
Развей мои сомненья в благородстве.
Боль разочарованья уничтожь,
ведь ум твой был всегда, как шпага, острый.
– А ты, Чуб,  проницательнее  всё ж,
чем выглядишь. Отвечу, коли ждёшь…
Во сне моём мне мой покойный крёстный
сказал вчера, что если в Ла-Рошель
пойду, в ночи сменяв на бой постель,

то встречусь со своей навек судьбою
и это как-то связано с любовью…
Пойду я, как на Рим шёл Ганнибал:
заинтригован, честен и не вял…
Чуб, вняв французу, не повёл и бровью.

Он видел, пусть и недоумевал,
что граф ему нисколечко не врал.
– Коль с нами ты, де Вард, то стань нам ровней.
Зачем в атаке или в обороне
тебе излишки? Лучше бы не брал.
– Мне… я не адмирал, не генерал…
для боя не нужны кошель и сервис.

– Пойдём,  де Вард. Торопит время  всех нас…
– Ночь выдалась, сам видишь, ноне жуть!
Безлунная какая-то, – встрял Нестор. –
А  что, Чуб, нас действительно не ждут?
Не  зря  ты для атаки выбрал место?

Рейд выглядит шальным, зато – новьём.
– Да так-то так. Ты знаешь, кто навёл.
Едва ль бы нам подбросил мелочь ухарь.
У парня в Ла-Рошели не лачуга.
Проверенный  лазутчик, становой.
Но мне всё ж не даёт покоя чуйка.
– Судьба молчит?  Так  сам  судьбе навой.
– Чуть что, я буду сам себе виной.
В тревоге дух. А вот ведь полечу-ка

я мыслями, всем духом, наперёд!
– Э, нет! Не оставляй нас, Чуб, сирот!
Веди, куда ведёшь, сам по  земле нас.
С тобой-то и отряд наш  посильней весь.

– Предвидеть образ троп, дорог, степей,
как есть, мне удавалось многократно.
Судьба опять даёт, пусть и скупей,
этапы угадать пред полем ратным,
но я совсем не вижу, хоть убей,
а что же на  последнем  ждёт, на вратном…
Не зря я угнетён: а что же там!
Мы славе отдадимся, иль сетям?
Однако не бывать семи смертям,
А уж одной – никак не  миновать нам.
               *          *          *
…Той сотне добровольцев, что вёл Чуб,
стать выпало козачьим авангардом,
с презрением несущимся к преградам.
По сути, оптимист, хоть и ворчун,
хотелось верить, Чуб одним лишь взглядом
даст прикурить всем ларошельским гадам…
За Чубом и отряд плечом к плечу,
чуть что, весь встанет, глядя на бунчук
Всегда опасность ближе к авангардам.
Пусть даже не стеля в ночи постель,
иль локти от досады не кусая,
не все добром незваных чтут гостей,
чья жизнь теперь не стоит и грошей.

Бить будут наперёд. Не драка ж – свара
смертельная  средь рвов ждёт и траншей.
Над лугом нависая, Ла-Рошель,
ночного ожидавшая кошмара,
козаков, как ползущих  мурашей,
под стенами в ночи воспринимала,
но просто презирать – ей было мало…
             .           .           .
…У первой сотни, нюхавшей смолу,
носы – по ветру (и по кругу – ушки).
Чуб гаркнул: – Что за кучу вы малу
устроили тут, вялые галушки!

Да враг  мечтает  о такой кормушке!
Шайтан кивнул: – Грехи не отмолю.
Там  факельщики,  Чуб! Сгорим, как мушки!
В пожаре смерть вернее, чем от пушки.
За дальних не скажу… до них – верста…
но смерть в огне меня бы не прельстила.
Сдыхать мне рано –  совесть  нечиста…
Козачий авангард (лихой, вестимо)
враз огненная  лава  ослепила.

Сто душ смутились. Страсти среди ста
покруче начались, чем у Шекспира.
Козаки развернулись. Суета
ряды их неизбежно прошерстила.

– …Таившие для нас в препоне жуть
злодеи-поджигатели без чести,
  достаточный  урон нам нанесут,
коль двинемся мы далее все вместе.
Враг за потраву трав над нами суд
вершит, чтобы с травой нас жечь из мести!
Гей, други! Не ко  времени  мы тут! –
кричал козакам Чуб, срываясь с места. –
Не заругают, так  огнём  сметут!
Не по зубам  нам Ла-Рошель-невеста!
Уходим! Вновь я – девственник-невежда.

И пусть нас наши братья засмеют –
всё ж лучше, чем от смерти ждать секвестра.
Враг ждёт: тут наши  тушки  расцветут.
Эй, кто там горд-чванлив? Вертай всех, Нестор!

Стою на варианте запасном:
не к спеху засыпать нам вечным сном…
Не взявши для раздумий перерыва,
козаки согласились небрезгливо.

Любой уж был готов скакнуть козлом
и с ветром пободаться не игриво,
когда призвал Чуб в тоне приказном
бойцов ретироваться торопливо…

Не  кони  стушевались пред костром,
не  ужас  наползал из-за пролива,
не  псы  нагнали страх в глаза числом,
не воинская доблесть забродила.
Вот дрогнул отчего козачий строй:
огонь сорвался, словно пёс цепной…
Козак сбежит (пора сказать про диво)
от гибели в огне любой ценой.

Порой любая слава обратима…
При  вольной  жизни и при  уставной
козачьей славе впору быть стальной,
хотя и  золотая  не противна…

Козачьей славы – грош. За остальной
они ещё вернутся не картинно…
Грозя козакам огненной стеной,
судьба их согревала не интимно.

Едва запахло жжёною смолой
и в воздухе по ветру стало дымно,
то выяснилось: страх идёт волной,
а строй козачий – слабая плотина.
Огонь своей энергией двойной
заставит враз (пусть и идёт войной)
сплясать, кого гопак, кого латино,
кого – фиглярство буйного кретина.

Из огненного зрея пояска,
накапливая силы для броска,
наращивая жар без промедленья,
разбег взяв по былинкам, волоскам,
неся что пострашнее, кроме тленья,
пожар грозил долине и войскам.
Нет дурня – заглянуть ему в оскал;
наивных нет – искать с ним примиренья,
найдя себе и в  бегстве  примененье.
За космы вихрь долину оттаскал –

та с огоньком обширно облизнулась…
Высвечивать, искать  голубизну глаз
пытаясь в небесах (где тьма-тоска),         
заигрывая, где-то уж беснуясь,
огонь набрался сил исподтишка…

…Чужого над собой боясь смешка,
козак свой страх  командой  обоснует…
Был витязь – закопчённый стал грязнуля.
Не из симпатий к огненным мешкам,
но глаз ещё от ужаса не жмуря,
козаки мчались пчёлами из улья,
и кони не равнялись ишакам
Козаки дали волю рысакам…

А в лагере до этого безумья,
во  славу  дня геройского, к  стыду  ли,
что ж было? Эпизод случился там,
где вольно было лагерным шатрам,
а ружья целовали в части дульной…

         (продолжение в http://www.stihi.ru/2015/02/22/11401)