Приключения философа Талки. День 17-й, 6 часть

Большим человеком, посетившим село, оказался маленький толстяк Якуб Автандилович. Приехав в резиденцию директора, мы застали его  расхаживающим перед небольшой аудиторией, сидящей за длинным столом, и энергично выступающим. Подойдя поближе, я был удивлен очередной переменой в его облике. Лицо его приобрело властное выражение, говорил он медленно и веско на почти хорошем русском языке:
- Некоторые думают, что реальную демократию можно подменить красивыми лозунгами. Что там – он показал пальцем наверх – можно брать сколько угодно денег, а возвращать пустыми словами…
Он остановился, обводя присутствующих гипнотизирующим взглядом:
- Что власть им дает не человек, – он вновь устремил палец вверх, – а сам аллах, и что они должны служить ему, а не народу. А народ должен служить им…
Он вновь остановился, глаза его налились кровью, речь перешла на рычание:
- Эти люди серьезно ошибаются. Мы заставим их служить демократии!
Стало страшновато, казалось еще немного, и он сойдет с ума. К счастью, этого не произошло. Раздались аплодисменты, свирепая маска сменилась на кавказское радушие. Он сложил руки на груди и медовым голосом проворковал:
- Как я рат, дарагие маи, чито встретил тут вас, сваих друзей! А типерь я должен ехат. Дила нэ тэрпят.
Затем поочередно всех обнял, расцеловал, после чего в сопровождении Петра Афанасьевича удалился за пределы резиденции.

Оставленная им аудитория состояла из незнакомых мне людей, за исключением встреченного днем школьного учителя, который приветливо помахал мне рукой. С уходом оратора она заметно оживилась. Вернувшийся хозяин это оживление усилил, представив меня как странствующего философа – и откуда он это взял? Компания одобрительно загудела, поочередно подходя, ее участники жали мне руку, называя свои имена. Петр Афанасьевич стоял рядом и давал всем краткие характеристики. Они имели разные профессии, все, или почти все, имели философское образование, некоторые даже ученую степень. За исключением, пожалуй, двух человек – юноши цыгана и средних лет цыганки. Лейла тоже, оказывается, была философом, аспирантом на кафедре университета.
- Наша чудо-аспиранточка, – пошутил Петр Афанасьевич, – старею, наверное, никак не могу понять темы ее научных исследований. Дай бог сил произнести: “Эволюция и реверсирование в симбиозе модернизации”.
Лейла звонко засмеялась:
- Рвемся вперед, Петр Афанасьевич, смотрите, догоним вас и перегоним! Федор, хмурясь, стоял рядом. Его мой гид отрекомендовал так:
- А это мой классовый враг. Теоретический, конечно.
И, улыбнувшись, добавил:
- В сущности мы друзья, не можем друг без друга как два полюса, правда, Феденька?
- Не совсем так, - Федор с вызовом поглядел на директора, -точнее было бы сказать “как паук без добычи”.
Петр Афанасьевич весело рассмеялся:
- Вот за что я люблю и ценю Федю, нашего драгоценнейшего бунтаря. Прудон и Бакунин в одном лице!

Любопытно было видеть их рядом: небольшого роста, худощавый, лысеющий с жиденькими светлыми волосами на голове, но добрый и улыбчивый один, и высокий, упитанный, заросший черной бородой и волосами, хмурый и злой другой. Интересно было бы сравнить их жен. В этот момент к нам подошла молодая особа, до этого одиноко сидевшая в сторонке в большом кресле. “Люсенька” – коротко представил ее хозяин. Люсенька томно улыбнулась. Я поневоле засмотрелся на нее – этому способствовала волна исходивших от нее ароматов, красок и каких-то неуловимых, но мощных флюидов. Все в ней вызывало удивление: огромные глаза, огромные ресницы, длинные солнечного цвета вьющиеся волосы, длиннющие розового цвета ногти, длинные бесподобные ноги на туфлях с сверхвысокими каблуками, ультракороткая юбка и жакетка. Но больше всего удивлял ее взгляд: казалось, он повествует о сильнейшей внутренней борьбе Люсеньки – изо всех сил она старается удержаться, чтобы не растаять или не испариться от наполнявших ее чувств. Она не вписывалась в присутствующую здесь компанию – ее глаза светились солнцем и морем, а не страданиями натруженного мозга.

Петр Афанасьевич пригласил меня осмотреть его дом. Он и вправду был похож на дворец, но не размерами, а образом: сделанный из толстых бревен, имел множество комнат и комнатушек, каждая из которых была не похожа на остальные, в каждой из которых был свой собственный мир и собственная жизнь. Все было деревянным и неповторяющимся – стулья, столы, полки, шкафы, украшения и иная утварь.
- Мое хобби, - он был доволен произведенным впечатлением, - все или почти все здесь рождено моими идеями и сделано моими руками. Пытаюсь реализовать базовые идеи на бытовом уровне – пусть каждая комната ищет себя в себе и находит, естественно, с моей помощью…Как это делают мои гости – каждый из них уникален в своем роде, но, в отличие от моих комнат, им доступна радость познания, осознания своей неповторимости, причем на самом глубоком уровне. Как, например, нашему другу Федору, до недавнего времени бывшему заурядным сельским люмпеном, страдавшему от превратностей судьбы и пытавшемуся восполнить свою незрелость водкой и кулаками. Разительнейшая перемена – найдя свое я в анархизме, причем самого крайнего толка, обрел смысл  и цель в жизни, стал интересен, полезен, востребован. Видали, как обустроился?

Я не мог не поинтересоваться бросающимся в глаза различием их отношения друг к другу.
- Люблю его как мать свое дитя. Дитя же частенько сердится и критикует свою мать, особенно когда становится на ноги и пытается стать полностью самостоятельным. Но в этом и состоит особенность сыновней любви – кто как не сын пытается найти в матери недостатки, уколоть ее как можно больнее? И, действительно, иногда ему это удается, но мать всегда останется матерью, - и он вновь от души рассмеялся.
Видя мой непонимающий взгляд, продолжал:
- Федор – это проект нашей команды, пришедшей сюда несколько лет назад с целью создания единственного в стране, а может быть, и в мире философского поселения. Вы, наверное, уже увидели его, так сказать, внешний облик. Но еще более интересен его внутренний мир, поверьте, там кипят нешуточные страсти и идеи. Мы хотим добиться того, чтобы каждый стал носителем уникального, научно обоснованного мировоззрения, и тем самым, сосредоточить в селе весь спектр существующих в мире философских учений. Как в зоопарке собирают редких животных. Но, в отличие от зоопарка, у нас не существует клеток и оград, и все могут свободно общаться друг с другом. И если в поединке медведя с тигром, один, а то и оба могут погибнуть, то в наших дискуссиях, напротив, высвечиваются новые грани давно известных учений, высекаются новые идеи, а в конечном итоге, рождается и сама истина. Критика Федора в мой адрес – это всего лишь элемент его философии, попытка осмыслить объективную разницу в нашем отношении к жизни. Вот так…
И он по-дружески мне улыбнулся.