Могильники Коммунарки

 В 1975 - 1979 годах я был внештатным корреспондентом Видновской газеты "Ленинец". Редактором в то время был Якуничев. Жители района, работники совхоза "Коммунарка", постоянно откапывали в окресных перелесках человеческие кости. Собаки, ступившие на скрытые могильники, выли, как волки. Было очень не комфортно. В этих районах процветало повальное пьянство. Но никто ничего не мог понять, все было засекречено. . . Старожилы знали или догадывались, но молчали, как партизаны. И вот все открылось. 


Памятник истории Спецобъект НКВД «Коммунарка»
        На Старо-Калужском шоссе стоит незаметный указатель «24 километр». Это расстояние к югу от Москвы. От указателя проселочная дорога длиной в 400 метров ведет в глубину леса и упирается в забор с протянутой поверх него колючей проволокой. Перед входом на огороженную территорию висит небольшая металлическая табличка: «В этой земле лежат тысячи жертв политического террора 1930-1950-х годов. Вечная им память!»



        Когда-то эта земля находилась в частном владении, ласково именовалась Хорошавкой, созвучно с названием соседней деревни - Хорошевка, и была тихой и уединенной лесной мызой с господским домом, липовой аллеей, ведущей к нему, небольшими хозяйственными постройками и прудом в глубине леса, образованным запруженной речкой Ордынкой.



        Первые сведения о поместье Лареве, в которое входила тогда Хорошавка, относятся к началу XVII века. Поместье было разделено на два владения, которые принадлежали знатному боярину Матвею Федоровичу Стрешневу и ржевскому воеводе Лаврентию Александровичу Кологривову. В дальнейшем поместье неоднократно переходило из рук в руки. Последними его владельцами были дворяне П. И. Баранов, Н. П. Голохвастов, полковник А. В. Поленов и др. Перед конфискацией мызой Хорошавка владел некто Б. А. Малевский-Малевич (сведений о нем пока не найдено). По соседству с Хорошавкой располагались старинные поместья: Прокшино, Макарово, Николо-Хованское - усадьба князей Хованских (один из последних ее владельцев, барон Дмитрий Шеппинг был расстрелян по приговору ОГПУ в 1930 году). По другую сторону Старо-Калужской дороги находились имения: Тюляево, Фитарево, Столбово (на этих и соседних с ними землях в советское время был организован подведомственный ОГПУ-НКВД совхоз «Коммунарка»).



        Усадьба Хорошавка не была конфискована сразу после революции, в 1920-е годы в ней еще жили. К настоящему времени все строения, относящиеся к периоду частного владения, утрачены полностью. Уцелел лишь пруд, столетние липы и речка, бегущая по дну овражка и пересекающая по диагонали всю территорию размером в двадцать гектаров. Неизменным осталось еще соловьиное пение по весне, ландыши под темными елями, поляны с благоухающими подмосковными орхидеями. Но под покровом цветов и зелени - весной, а зимой - под нетронутым снежным покровом скрыты в глубине земли останки тысяч убиенных 1937-1941 годов.



        Это место - одно из самых трагических в истории нашей страны XX века. Бывшая дача наркома внутренних дел ОГПУ Г. Г. Ягоды, вернее, одна из его дач стала после ареста самого наркома (28 марта 1937 года) местом захоронения расстрелянных. Это не единственный спецобъект, предназначенный для тайных захоронений казненных в Москве. Есть еще Бутовский полигон на Старо-Варшавском шоссе, где, по имеющимся документам, за 14 месяцев 1937-1938 годов были расстреляны 20.760 человек; вероятно, есть и другие места захоронений, известные пока не по документам, а лишь по воспоминаниям местных старожилов.

Документально подтверждены лишь следующие места захоронений после расстрелов: территория Яузской больницы № 23 в самом центре Москвы на улице Вехняя Радищевская, Ваганьковское и Донское кладбища (Донской крематорий), куда по предписаниям направлялись тела расстрелянных для захоронения или сожжения. По спецобъектам «Коммунарка» и Бутовский полигон сотрудниками ФСБ (тогда - ФСК) в 1993 году были написаны два заключения, основанные на показаниях и. о. коменданта АХУ НКВД в 1937 году А. А. Садовского и свидетельствах очевидцев. В документах, подписанных начальником Управления МБ РФ А. А.Краюшкиным и зам.министра, начальником управления МБ РФ по г. Москве и Московской области Е. В. Савостьяновым говорилось, что спецобъекты «Коммунарка» и Бутовский полигон «решено считать местами расстрелов и захоронений». (Частичные раскопки в Бутове подтвердили правильность этого решения).

        Между двумя «зонами смерти» - Бутовским полигоном и спецобъектом «Коммунарка» - большая разница. У каждой из зон имелся свой «хозяин»: у Бутова - Московское Управление НКВД, у «Коммунарки» - Центральный аппарат госбезопасности. В Бутове, по выражению самих чекистов тех лет, была расстреляна «шпионско-диверсионно-террористическая низовка», а в «Коммунарке» - «заговорщическая верхушка». Расстрелянные в Бутове осуждены по большей части тройками НКВД и милиции РККА, еще двойками, то есть наркомом УНКВД Н. И. Ежовым и Генеральным прокурором Верховного Суда СССР А. Я. Вышинским. Расстрелянные и захороненные в «Коммунарке» осуждены, преимущественно Военной коллегией Верховного Суда СССР - высшим органом советской военной юстиции. Большинство из этих осужденных значились в списках, представленных лично Сталину - с его резолюцией «за» на обложке или пометами на полях против отдельных фамилий (например, против некоторых фамилий имеется помета «обождать», против других: «бить, бить!»).

        В так называемых «сталинских» списках содержатся имена 44.477 ответственных партийных, советских, комсомольских, военных и хозяйственных работников; из них более 38 тысяч осуждены «по первой категории», то есть, на расстрел. Сохранилось 383 подобных списков за период с 27 февраля 1937 года по 29 сентября 1938 года. Вслед за Сталиным списки на расстрел (или на различные сроки осуждения) подписывали его приспешники, в первую очередь Молотов, затем Ворошилов, Каганович, Жданов, несколько списков подписаны Ежовым и Косиором. В представляемых Сталину списках существовала еще особая категория людей, следственные дела которых не отправляли на рассмотрение Военной коллегии. После сталинской подписи этих людей просто уничтожали - расстреливали; такое «осуждение» называлось «осуждением в особом порядке». Как правило, это были сотрудники ОГПУ-НКВД или их родственники. (так, например, без суда и следствия были расстреляны и привезены в «Коммунарку» для захоронения жена самого хозяина дачи, родственница Свердлова, - И. Л. Авербах, и две его сестры - Л. Г. Ягода и Э. Г. Ягода-Знаменская; всего же вслед за арестом Ягоды было арестовано 15 его близких родственников). Конечно, в число «осужденных в особом порядке» попадали и случайные люди.

        В отличие от Бутова, куда людей привозили на расстрел из Таганской и Бутырской тюрем, осужденные Военной коллегией и «в особом порядке» находились под следствием во Внутренней, Лефортовской или загородной Сухановской тюрьме. Кощунственно расположенная в зданиях бывшей Свято-Екатерининской пустыни, Сухановская тюрьма была пыточной тайной политической тюрьмой, она начала функционировать с 1 января 1939 года, именовалась в народе Бериевской или Дачей Берии и была предназначена для скорого «выбивания» нужных следствию показаний. Эти три тюрьмы и частично Бутырская тюрьма были подведомственны Центральному аппарату НКВД-ГУГБ. Тройки и двойки являлись внесудебными органами так называемого советского «правосудия» и заседали без состязания сторон защиты и обвинения, а также без присутствия самих обвиняемых. Да это практически было и невозможно. По рассказам самих чекистов, они за вечер иной раз подписывали от пятисот до тысячи приговоров (разумеется, списками). На заседаниях же Военной коллегии Верховного суда СССР соблюдалась видимость судопроизводства: вызывались обвиняемые, велся протокол заседания суда, зачитывался приговор. Приговор обжалованию не подлежал и по закону должен был быть приведен в исполнение немедленно. Однако часто проходили день-два, а то и неделя, в течение которых приговоренный жил в ожидании казни.

        Военная коллегия заседала в здании №23 по улице 25 Октября (ныне снова Никольская). Зал судебных заседаний находился на третьем этаже. Рядом помещался отделанный дорогими дубовыми панелями кабинет Ульриха - коллекционера бабочек и бессменного председателя Военной коллегии. 107-летний художник Борис Ефимов вспоминает, как он приходил в кабинет Ульриха просить за брата, известного журналиста, Михаила Кольцова, к тому времени уже расстрелянного; как Ульрих ходил по устилавшему кабинет роскошному ковру, привычно врал и был с посетителем, знаменитым художником, обласканным властями, в высшей степени сух и презрителен.

        Есть мнение что отдельные расстрелы по приговорам Военной коллегии происходили тут же, в глубоких подвалах старинного здания. Так это или нет, трудно сказать, но доподлинно известно, что у Центра имелось свое, специально оборудованное помещение для расстрелов. Оно находилось неподалеку отсюда. Это были обитые цинком подвалы под гаражами Автобазы НКВД № 1 в Варсонофьевском переулке. Еще в 1918 году москвичи прозвали это страшное место «гараж расстрелов». (Он просуществовал до 1948 года, когда последовал приказ засыпать оцинкованные подвальные помещения строительным мусором до потолка). Центр имел и свою «расстрельную» команду, состоящую из двенадцати человек; имена некоторых уже стали известны и вошли в историю наравне с их бесчисленными жертвами: это легендарный по жестокости Петр Магго, на счету которого, по мнению старых чекистов, было до 10 тысяч собственноручно расстрелянных (его имя наводило ужас на заключенных еще в 1918 году; умер перед войной, совершенно спившись); это Эрнст Мач, который исправно исполнял обязанности палача в течение 26 лет, и все же его психика не выдержала; он был списан с диагнозом «шизофрения»; это братья Шигалевы, Иван и Василий (как тут не вспомнить пророческие слова Ф.М. Достоевского о «шигалевщине», которая потопит Россию в крови, сбывшиеся в нашем случае буквально); вместе с остальными членами команды братья Шигалевы «работали» не только в Москве, время от времени они выезжали в командировки туда, где производились массовые расстрелы - в Медное под город Калинин, в Катынь, под Смоленск, в другие, нам пока неизвестные места. За исполнение «особо ответственных заданий» и «беспощадную борьбу с контрреволюцией» исполнители получали правительственные награды - вплоть до ордена Ленина. Отвечал за исполнение приговоров, захоронение и кремацию расстрелянных начальник АХУ НКВД-МГБ полковник, затем генерал госбезопасности В. М. Блохин. По званию и должности своей он не обязан был принимать участие в расстрелах, тем не менее, он не только собственноручно расстреливал заведомо невиновных людей, но делал это с особым усердием, предварительно облачившись в длинный резиновый фартук, краги и резиновые сапоги. Блохин, в отличие от других, невежественных и необразованных исполнителей («сотрудников для особых поручений»), имел два высших образования, хотя начинал трудовую деятельность простым пастушком в своей деревне Гавриловское Владимирской области. Именно подпись «В. Блохин» чаще всего встречается на актах о приведении приговоров в исполнение. А впрочем, по рассказам знавших его людей, это был милейший человек, отзывчивый на всевозможные просьбы сослуживцев. В 1954 году Блохин был лишен генеральского звания и всех своих многочисленных наград (в числе которых было семь орденов) «как дискредитировавший себя за время работы в органах... и недостойный в связи с этим высокого звания генерала». Он не перенес такого удара судьбы и через два с небольшим месяца умер в возрасте 60-ти лет).

Московские расстрелы 1937 и 1938 годов явились следствием приказов наркома НКВД Ежова от 25 и 30 августа, 11 и 20 сентября 1937 года, которые, в свою очередь, появились в результате решений Политбюро ЦК от 2 июля того же года.

        В 2007 году отмечается трагическая дата - 70 лет со времени кровавого 1937 года. В знаменитом приказе №00447 были определены квоты на аресты и расстрелы по областям и республикам, составлен план уничтожения своих сограждан. Трудно, почти невозможно понять, какие глубинные причины лежали в основе безумных решений и приказов лета 1937 года. Разумеется, они исходили от первого лица в стране, т. е. Сталина, называемого на служебном языке чекистов «Инстанцией». Существует несколько версий о причинах беспрецедентного, не имеющего аналогов в истории, истребления собственного народа, и одна из них следующая: готовясь к войне и мировому господству, Сталин убирал на своем пути всех противников и тех, кто по каким-то одному ему ведомым причинам могли бы стать таковыми.

        Бывшая дача Ягоды располагалась в подмосковном Ленинском районе, на земле совхоза «Коммунарка», с самого своего основания подведомственного ОГПУ-НКВД. По названию совхоза и сама зона захоронений стала называться «Коммунаркой». Правда, в течение долгих десятилетий она именовалась секретным объектом НКВД «Лоза», а в документах следственного дела Г.Г. Ягоды есть упоминание, что одна из дач его называлась «Лизой»; возможно, речь шла об одном и том же объекте.

        Деревянный одноэтажный дом для наркома был выстроен в 1928 году. В левой его части располагалось шесть или семь комнат - просторных, светлых, с высокими потолками. Помещения правой части дома, более скромные, очевидно, предназначалась для обслуги и хозяйственных нужд. Эта дача, по воспоминаниям племянницы Г.Г. Ягоды В.К. Знаменской, не предназначалась для отдыха, а была скорее резиденцией наркома НКВД, куда он приглашал руководителей ведомства для секретных совещаний, здесь же отмечались различные юбилеи, например, 45-летие самого наркома. Арестованный бывший начальник УНКВД МО С.Ф. Реденс рассказывал на допросе, что в тот вечер на даче Ягоды присутствовало 40-45 гостей. Часто бывал на даче у Ягоды сменивший его на посту наркома НКВД Ежов. Сохранилось воспоминание дочери человека, выполнявшего в те годы в доме какие-то работы. Он рассказывал, что когда наезжали хозяева с гостями, то всех находившихся в доме людей запирали в отдаленной комнате, до тех пор, пока все не разъедутся. Хозяева приезжали со своими поварами и прислугой.

        На сегодняшний день известны имена 6.5 тысяч имен расстрелянных и захороненных на спецобъекте НКВД «Коммунарка». Из них краткие биографические сведения на 4527 человек имеются в Книге памяти жертв политических репрессий «Расстрельные списки. Москва. 1937-1941. "Коммунарка", Бутово». Сколько здесь захоронено людей на самом деле, пока неизвестно. Первоначально сотрудники НКВД высказывали предположение о захоронении 10-14 тысяч человек на территории «Коммунарки», но пока эти предположения не подтвердились, хотя членами научно-просветительского общества «Мемориал» были просмотрены общие «расстрельные» книги и выявлена статистика расстрелов, произведенных в Москве в период с 1937 по 1941 год.

        Спецобъект НКВД «Коммунарка» отличается от всех других мест захоронений, которых немало в нашей стране. Здесь лежат останки расстрелянной советской партийной элиты - члены правительства страны и союзных республик, кандидаты в члены ЦК ВКП(б), наркомы, зам. наркомов, министры и зам. министров СССР и даже иностранных государств, директора трестов, главков, крупнейших заводов. Среди расстрелянных и захороненных в «Коммунарке» много военачальников - в недавнем прошлом легендарных комдивов, командующих флотами, адмиралов, военных специалистов. Все они до ареста были почитаемыми и влиятельными людьми, имели множество высоких наград, жили в привилегированных условиях, об иных даже слагались песни, ставились кинофильмы. Стоит посмотреть на адреса, по которым перед арестом жили жертвы «Коммунарки». Это, во-первых, Московский Кремль; в кремлевских квартирах проживали кандидат в члены ЦК ВКП(б), в недавнем прошлом «любимец партии», главный редактор газеты «Известия», академик Н. И.Бухарин, первый зам.наркома иностранных дел Н. Н. Крестинский, зам.председателя Совнаркома Я. Э. Рудзутак и т. д. Другим комфортным и вместе с тем опасным местом проживания был Дом правительства (д. № 2 по улице Серафимовича, ДОПР, метко прозванный народом Домом предварительного заключения). Знаменитый Дом на набережной был выстроен на 507 квартир. За годы репрессий было арестовано 787 его жителей, 338 из них расстреляны (цифры на сегодняшний день, они все время уточняются); останки 164 человека лежат в земле «Коммунарки». Многие, оказавшиеся в «Коммунарке», перед арестом жили в дорогих гостиницах, в специально охраняемом доме на улице Грановского, в прекрасных домах на улице Горького и др.